Затонувшие сокровища - Жак-Ив

Большей частью предмет, застрявший в этой магме, оказывается куском железа или меди. Эти металлы, проходя через каменный поток, очищаются и полируются до блеска и сияют, как золото или серебро.

Пополудни Эжен Лагорио, прозванный Жеженом, устанавливает на дне подводную кинокамеру на треноге. Объектив направлен на рабочую площадку. Просмотр организуется позднее в кают-компании: кадры получились отличные! Теперь я могу непрерывно следить за ходом раскопок.

На рабочей площадке идет беспощадная борьба с непроходимым лесом «оленьих рогов». Мертвые и разбитые, они валяются в иле, переплетаясь друг с другом. Землесос фыркает, заглатывая миллионы этих шершавых палочек, и, в конце концов, закупоривается. Приходится его прочищать самым простым способом: последовательно включать и выключать подачу воздуха, или «таранить», как выражаются водопроводчики. Если этот способ не дает результатов, надо отсоединить 17-метровый шланг от нижней части колена и прочистить его.

Во второй половине того же дня Гастон откапывает вручную еще одну печать для пломбирования в средней части стенки траншеи со стороны холма, обращенной к оси судна. На одной стороне печати табличка со сложной и неразборчивой надписью, на другой — герб с тремя лилиями, увенчанный короной. Из окружающей герб надписи удалось разобрать несколько букв: QUO FERA…

Мы уже извлекли из ила много ядер. Когда разбили покрывавшую их коралловую оболочку, нам показалось, что они не тронуты временем, однако через несколько дней ядра рассыпались в прах.

Несмотря на чудовищную дневную нагрузку, вечера по-прежнему посвящаются воскрешению исторических событий, чтению или изучению документов, которые могут помочь нам в археологических поисках.

В этот вечер в кают-компании разгорелись жаркие споры по поводу печатей для пломбирования. Весьма возможно, что они использовались при опечатывании мешков с золотом. Все больше напрашивается интерпретация надписи «RO 100» как «Reale doro ciento» («сто золотых реалов»).

Аркебуза и печать для пломбирования

Несколько шквалов с дождем при все усиливающемся ветре с юга и юго-востока. Нельзя забывать, что мы находимся в центре коралловой отмели, поглотившей бесчисленные жертвы. Погружаюсь в воду с Реми де Хененом и первой бригадой, то есть с Бернаром и Гастоном. Тщательно обследую траншею, вырытую у подножия холма. Она начинается у двух пушек, расположенных параллельно правому борту судна, проходит вдоль холма на протяжении пяти-шести метров, а затем отклоняется от него по касательной, чтобы прорезать насыпь, покрытую «оленьими рогами», которую я отразил на плане. Здесь бригады натолкнулись на труднопреодолимое препятствие.

Не везде глубина траншеи точно соответствует одному метру. Она отчетливо просматривается в первой половине. Над ней возвышается склон кораллового холма с разбитой пушкой и кулевриной. Мы обнаруживаем две очень важные вехи на северо-восточной стенке траншеи: железный брус, а чуть дальше бревно. Они торчат под прямым углом к траншее и крепко засели в кораллах. Это подтверждает гипотезу, согласно которой сам корабль образует этот холм. Гипотеза довольно смелая, но, возможно, не слишком нелепая в этом мире, где кораллы растут повсюду с такой быстротой!

Диди отмечает, что северо-восточная стенка траншеи сложена белым коралловым известняком, в который вклинивается археологическая прослойка останков корабля примерно на глубине 30 сантиметров от поверхности грунта. Толщина этого слоя едва достигает 20 сантиметров. Именно здесь мы и находим дерево, черепки глиняной посуды, осколки стекла. Ниже этого слоя — снова белый коралловый известняк. Все это очень трудно объяснить. Неужели весь корабль был так сплющен за прошедшие века, что толщина его археологической прослойки не превышает 20 сантиметров. К полудню траншея прорезала насыпь, но очень узкой полоской. Никаких артиллерийских орудий и ядер с левого борта судна не обнаружено, но зато много черепков и, наконец, длинные железные гвозди, возможно, от обшивки. Несомненно, это конец левого борта галеона. Но где же все-таки пушки?

Водолазам все больше не терпится точно опознать корабль. Некоторые из них, проявлявшие вначале наибольший энтузиазм, постепенно потеряли веру в сокровища. Другие, кто первоначально относился к затее скептически, как, например, Бернар Делемотт, теперь, напротив, пришли к убеждению, что, затратив столько усилий, мы непременно найдем золото.

Я спрашиваю у Бернара:

— Ну а если мы действительно отыщем золото, как вы распорядитесь своей долей?

— Думаю, что куплю землю. Очень много земли с лесом, холмами, лугами, речкой и, может быть, старинным домом на берегу.

…Вот она — мечта водолаза и моряка!

Неожиданно одно открытие, сделанное на второй рабочей площадке, как бы подтвердило обоснованность надежд Делемотта. Осторожно манипулируя землесосом, Серж Фулон откопал несколько мелких вещиц, казавшихся очень хрупкими. Риан собирает их, засовывает несколько штук в перчатку, а остальные со всей предосторожностью поднимает на поверхность и приносит на «Калипсо». Опять печати для пломбирования!

Вот что поможет нам разрешить сомнения относительно характера груза и разгадать национальную принадлежность корабля, а возможно, и собственника груза. Был ли то испанский король, и какой именно? Можно себе представить, с каким любопытством изучаю я находку Сержа Фулона. Передо мной четыре печати. Опускаю их в уксус, тщательно очищаю щеточкой и вижу, как появляется девиз, который мне не удалось разобрать на первой печати: «Florebo quo ferar» («Буду процветать, куда бы ни пошел»). Отчетливо различаю три лилии. Фредерик Дюма разделяет мое мнение: еще рано делать точные выводы. Испанцы, подобно французам, прибегали к лилиям в своей геральдике. Но если речь идет о корабле, то он, вероятно, построен после царствования Филиппа V, внука Людовика XIV, первого представителя Бурбонской династии на испанском троне.

Латинский язык был в ту пору международным, и поэтому его употребление не дает еще никаких указаний о национальной принадлежности корабля. Что касается девиза, то он отражает представления всех тех, кто принимал участие в эксплуатации Нового Света, и даже всех авантюристов того времени.

Оставляю размышления при себе. Работа продолжается. Но по новой волне энтузиазма догадываюсь, что вера частично вернулась к сомневавшимся.

Продолжаю опрос экипажа, чтобы узнать, на что тот или иной человек собирается истратить свои деньги. Обнаруживаю еще несколько человек, тоскующих по земле.

Жан-Клер Риан — один из наших новичков и великолепный водолаз. Задаю ему вопрос: