Дипломат - Джеймс Олдридж.

– Вы займетесь и нотой? – спросил его Мак-Грегор, разбирая бумаги, прежде чем положить их на стол Эссекса.

– Да, можно заняться и нотой, – сказал Эссекс. Он быстро взглянул на Мак-Грегора, проверяя, не сердится ли тот на Кэтрин Клайв за ее измену. Мак-Грегор не подавал виду, что досадует или помнит о происшедшем, и Эссекс решил, что можно многое простить Мак-Грегору за такое разумное отношение к своим личным делам.

– Когда вы думаете вручить ноту русским? – спросил Мак-Грегор.

– Как только получу сигнал из Лондона, – сказал Эссекс. – Мы вручим эту ноту, Мак-Грегор, и тогда надо ждать событий.

Разрешения Лондона на вручение ноты русским все еще не было, хотя Эссекс весь день терпеливо дожидался его. На следующее утро он уже потерял терпение.

За завтраком он пил чай и без всякого аппетита ел гренки с джемом. При ближайшем рассмотрении завтрак был безусловно плох. Те же продукты, что в Лондоне или в любом другом месте, и приготовлены они не хуже, но в Москве все ему казалось пресным. Только крепкий чай пришелся ему по вкусу. Он сидел в кресле у маленького столика, в бархатной куртке поверх пижамы и в прочных американских комнатных туфлях, читал «Таймс» двухдневной давности, доставленный через Берлин, и прихлебывал чай из чашечки тонкого английского фарфора. Покончив с завтраком, он встал и, пристроив газету на каминной доске, начал набивать трубку. Оказалось, что мундштук засорен. Пользуясь тем, что он один в комнате, Эссекс наклонился над огнем стал что было духу продувать мундштук. В коридоре послышались шаги, и в дверь постучали; он быстро выпрямился, вытер рот салфеткой и, свинчивая трубку, крикнул: – Войдите!

Это была Кэтрин Клайв, одетая в лыжные штаны, джемпер, короткий белый жакет с воротником из козьего пуха и лыжные башмаки, глухо стучавшие по паркету. Она держала в руках какую-то бумагу.

– Доброе утро, – весело поздоровалась она с Эссексом.

– А, это вы! Доброе утро! – Он не скрывал своего удовольствия. – Вы что, с лыжной прогулки?

– Нет, только еще собираюсь, – сказала она. – Я дежурила с утра и недавно освободилась. Вероятно, вам интересно будет взглянуть на эту телеграмму.

Эссекс взял телеграмму, но не стал ее читать, а продолжал смотреть на Кэтрин Клайв, на ее чисто вымытое, сияющее утренней свежестью лицо, на ее ненакрашенный рот. Ему нравились ее глянцевитые щеки и ясные глаза, ему нравилась вся ее фигура, одновременно и мальчишеская и женственная. Он провел пальцами по мягкому шелковому воротнику своей куртки и порадовался, что до завтрака принял ванну и побрился и сам выглядит молодо.

– А с кем вы собираетесь на лыжах?

– С Джебом Уилсом. Это один из американских корреспондентов в Москве.

– Здесь хорошие горы?

Она мотнула головой. – Под Москвой нет подходящих мест, мы просто прыгаем с небольшого трамплина.

– Мне кажется, что для женщины прыжки с трамплина опасны.

– Нет, для хорошей лыжницы нисколько не опасны.

Он засмеялся. – А вы, разумеется, превосходная лыжница. Видно по тому, как вы носите эти очаровательные брюки. Они, конечно, не русские?

– Австрийские, – сказала она.

– Эти лыжные брюки опасны тем, что они придают вам одновременно и подчеркнуто мужской и изысканно женственный вид, – сказал Эссекс. – Вы не находите?

– Ну, это зависит… – сказала она.

– От чего? -спросил он.

– От фигуры. По-вашему, у меня мужская фигура?

Он дернул себя за правое ухо. – Да нет, я бы этого не сказал.

Она ждала, когда он прочтет телеграмму. Но это оказалось не разрешение вручить ноту, а нечто другое. Это была длинная телеграмма из Форейн оффис относительно Мак-Грегора.

В ней цитировалось сообщение одной американской газеты о миссии Эссекса в Россию, подписанное Хэмбером, а также приводились выдержки из корреспонденции Стайла. Оба сообщали о миссии Эссекса и объясняли причины его пребывания в Москве со слов его помощника мистера А. Э. Мак-Грегора. Далее следовало разъяснение Форейн оффис Эссексу о том, что беседа Мак-Грегора с журналистами совершенно не соответствует официальной точке зрения и на данной стадии переговоров может привести к опасным последствиям. Очевидно, нельзя было разрешать Мак-Грегору беседовать с представителями прессы, а теперь следует принять меры к тому, чтобы высказывания Мак-Грегора не вызвали серьезных осложнений с русскими.

– Знаете, что я сейчас вспомнил, – сказал Эссекс Кэтрин, на минуту вытесняя из сознания эту неприятность с Мак-Грегором. – Кто предпринял сумасбродную попытку подняться на Маттергорн лет десять-одиннадцать тому назад? Вы или ваша сестра?

– Мы обе, – сказала Кэтрин.

– Я читал об этом, – сказал он. – Я был в то время, кажется, в Италии, препирался насчет Албании или чего-то там еще. Прочитав, что в этом участвует дочка Сэнди Клайва, я не удивился, отлично зная Сэнди. И с вами никого больше не было?

– Была еще одна девушка, швейцарка, – сказала Кэтрин.

– А я думал, что только англичанки способны на такое сумасбродство.

– Ничего сумасбродного в этом не было, – возразила Кэтрин. – Рано или поздно на Маттергорн поднимется и женщина. Это не так уж трудно, все дело в правильном расчете времени и снаряжении, и, кроме того, надо в точности следовать маршруту Вимпера. Мы бы достигли вершины, да посольство вмешалось и заставило нас вернуться. За один переход мы проделали больше половины пути.

– А сколько вам тогда было лет?

– Восемнадцать, – сказала она и добавила: – Если попаду туда, непременно опять попробую.

– Пора вам поумнеть и остепениться. – Эссекс потер горбинку своего породистого носа. – Стоит ли тратить столько сил на восхождение ради одного только спортивного азарта? Этот пик, кажется, и не представляет ничего замечательного. Помню, сам Вимпер сравнивал его с сахарной головой, поставленной на край стола. Что ж тут хорошего?

– Да никто и не поднимается на Маттергорн ради его красот, – сказала она.

– Так ради чего же, чорт возьми?

Кэтрин, разморенная теплом, потянулась, привстав на цыпочки, и сладко зевнула.

– Ради удовольствия, – сказала она, глядя на Эссекса полузакрытыми глазами. Потом улыбнулась, одернула рукава своего джемпера и вышла.

Она пошла не к себе, а направилась в квартиру Мелби, открыла входную дверь и крикнула горничную Феню. Увидев Кэтрин, старушка-горничная радостно улыбнулась и заговорила что-то по-русски; ей очень нравилась эта красивая и здоровая девушка. Кэтрин почти ничего не понимала из ее слов, но догадывалась, что та говорит что-то ласковое. Она взяла Феню под руку и спросила: – Феня, где комната мистера Мак-Грегора?

Не зная английского языка, Феня всегда отлично понимала Кэтрин. Они прошли через столовую, Феня улыбнулась и постучала в дверь Мак-Грегора.

– Кто там? – спросил Мак-Грегор.

– Это я, – сказала Кэтрин.

Он отпер дверь, и она вошла.

– Вы еще только встаете? – спросила она.

– Нет, – ответил изумленный Мак-Грегор. Он был без пиджака. – Я собирался выйти.

Он оставил дверь настежь и Кэтрин прикрыла ее.

– Простите за непрошенное посещение, – сказала она, – но вам надо привыкать к нашей бесцеремонности здесь. – Она огляделась по сторонам. Все в этой комнате находилось на своем месте, и хотя кровать была еще неубрана, даже и это не создавало впечатления неряшливости. Чемодан Мак-Грегора стоял в углу, его платье было аккуратно развешено на стене, купальный халат и полотенце висели на спинке кровати, пара ботинок сушилась у электрической печки. На стуле лежали скрепленные листы бумаги, а на каминной доске – куча книг без переплета. И это всё; больше в комнате ничего не было. Кэтрин сразу вспомнила комнату Эссекса, наполненную всякой всячиной. На камине у Эссекса стояли итальянские часы с фарфоровой фигуркой и два маленьких портрета маслом. Там же, на подставке из слоновой кости, лежали трубки рядом с ларцем филигранной работы для табака. На туалетном столике Эссекса Кэтрин приметила кучу вещей: щетки слоновой кости с серебром, двойной ряд орденских планок, прибор для маникюра, четыре гусиных пера, вензельная бумага, две саксонские статуэтки и несколько неоправленных камей. Туалетный стол Мак-Грегора был совершенно пуст – на нем не было даже щетки. В беспорядке лежали только книги на камине. Кэтрин взяла одну из них. Это была русская книга, и Кэтрин даже не потрудилась заглянуть в нее.

– О чем это? – спросила она.

– Об Иране, – сказал он.

Мак-Грегор сидел на кровати, неудобно опершись о спинку, без галстука, без пиджака, его редкие волосы были непричесаны – он только пригладил их ладонями, садясь на кровать. Он надевал ботинки, а Кэтрин смотрела на него, зная, что сейчас он думает не о ней. Взглянув на сколотые листы бумаги, Кэтрин поняла, что Мак-Грегор читал утренние телеграммы. Она тоже читала их. В телеграммах сообщалось о полицейских мероприятиях тегеранского правительства, имеющих целью воспрепятствовать распространению восстания из Азербайджана на другие провинции Ирана, и она подумала, что именно это и волнует Мак-Грегора.