Сила урагана - Кристофер Банч

В углу удобной старомодной сержантской столовой собралось человек двадцать солдат. Почти все они были из PP. Из офицеров здесь были только Аликхан и Дилл, которых позвали на тихие поминки по троим солдатам, погибшим на Куре. Из других десантников здесь была только медик Джил Махим. Она утверждала, что нет лучше отпуска, чем лежа в постели слушать, как кричат команды и гудят сигналы, а потом повернуться и спать дальше, потому что к тебе это не относится. Дилл уже обвинил ее в странных идеях и был за это облит пивом.

— Ну как же, — отозвалась твег Лав Хуран, командир подразделения «Окт» второго взвода РР, — там, где они находятся, конечно.

— И кто только ее продвигал по службе? — выкрикнул кто-то. — Тоже мне специалистка по открытию очевидного.

— Это выяснится в ходе событий, — уверил Аликхан. — У меня есть вопрос получше: что вы собираетесь делать с этими людьми, когда выиграете войну?

— Чувствуете, за что я люблю этого парня? — воскликнул Дилл. — Он всегда полон оптимизма.

— Я так думаю, — разъяснил твег Рад Дреф, командир «грирсона» РР, — подвесим этого Редрута и его компашку военных преступников за яйца, а остальные пусть занимаются своими делами и оставят нас в покое.

— А может, надо захватить их с собой, — предложила одна из присутствующих. — Привезем их на Камбру, пусть делают за нас грязную работу. Особенно симпатичных, — добавила она. — Им яйца трогать не надо.

— Я потому спросил, — продолжал Аликхан, — что кое-что слышал об этих ребятах. Если только вы все не преувеличиваете, у них там плоховато со свободой воли и независимым характером.

— По данным разведки, выходит так, — согласился старший твег Але Северин, аналитик Второй секции. — Мы говорили со многими рантье, которые до исчезновения Конфедерации ездили туда за покупками и за неприятностями, которые не могли себе позволить на Камбре. Все они говорят, что лариксане боятся любого, кто хоть немного тянет на важную шишку. И если они не могут убраться от шишек подальше, то разобьются в лепешку, чтобы им услужить.

— Рантье я не поверю, даже если они скажут, что солнце восходит на востоке, — заявила Махим. — Разве у этих лариксан не было такого взгляда украдкой, который говорил, что сейчас, мол, вы победили, но когда-нибудь вы повернетесь спиной, а у меня будет нож наготове, и вам не поздоровится?

— Верь не верь, Джил, — я знаю, о чем ты говоришь, — но мы специально об этом спрашивали, — сказал Северин. — Никто ничего такого не замечал.

— Хм-мм, — скептически протянула Махим. — Трудно поверить, что угнетенный класс не хочет отплатить угнетателям.

— Еще мы проверили старые газеты с Ларикса и Куры, — продолжал Северин. — Мы хотели составить портрет среднего лариксанина. Мы знали, конечно, что там все будет представлено сладко и мило. Но все равно поискали заметки о каком-нибудь слуге, который прикончил всех детей, за которыми присматривал, или шуф… шофф… Да, перебрал я, извините… Пилоте, который бы ухнул машину вместе с хозяевами в землю. И ничего.

— Ну вот, как раз об этом я и хотел спросить, — воспрянул Аликхан. — Если Протектор выбил из этих ребят весь характер, а до него было еще два поколения тиранов, то что будет после войны?

— Да просто взорвать к чертовой бабушке их корабли, а потом оставить их в покое, — конструктивно заметил Дилл, опорожнив содержимое кувшина в свой стакан и с грохотом швыряя кувшин через голову.

— Не выйдет, — заверил Аликхан. — Сначала они посуетятся, а потом опять найдут себе диктатора, и все начнется сначала.

— То есть нам придется сначала надавать им по шапкам, — анализировала Хуран, — а потом приземлиться и целое поколение нянчить их? Черт, мне это абсолютно не нравится.

— Кто знает, что будет, — философски заметила Махим. — Больше всего мне жалко бедолаг за этим столом, которым придется приземляться, или тех, кто не переживет наведения порядка.

— За это нам и платят так мало, — заключил Дреф.

— Все заткнитесь, — воскликнул Дилл, поднимаясь на ноги. Он где-то нашел еще один полный кувшин, залез на стол и запел старую песню:

Заметив катафалк, ползущий мрачно мимо,Ты думал ли, что смерть твоя неотвратима?

Потом он сменил ритм:

Черви заползают,Черви выползают.У тебя на мордеЧерви джаз играют.

Наконец он перешел на речитатив:

— Гимн в честь следующего из нас, кто отдаст концы: Гимн… гимн… черт с ним…

Ни бармены, ни другие посетители и не думали вмешиваться. РР поминали своих погибших по-своему и не потерпели бы помех.

Когда началось пение, Джил Махим положила голову на стол и тихо захрапела. Один из сержантов заботливо передвинул ее голову из лужи пива.

Моника Лир взобралась на последние несколько метров морской скалы перед самым рассветом. Больше чем в тысяче метров под ней волны мрачно бились о камни вокруг скалы и раскачивали арендованную ею лодочку. В полночь Лир вбила крюк и повесила на него гамак. Она была немного зла сама на себя из-за того, что ей понадобится третий день для окончания подъема.

Вершина скалы была шириной примерно в тридцать метров, и в скопившейся на ней грязи смогли вырасти несколько кривоватых карликовых деревьев. Лир скинула рюкзак и скалолазный пояс, потянулась и позволила себе выпить два глотка воды в качестве награды за первый подъем.

Она по-турецки сидела на камнях под встававшим солнцем, медленно опустошая свое сознание. Кругом нее виднелась одна вода. Ни лодок, ни людей, ни самолетов, ни громкоговорителей, ни офицеров, ни сержантов, ни солдат. Идеальный отпуск.

Лир знала, что о том, где она проводит отпуска, ходили ужасные слухи. Что только не сочиняли, начиная с управления садомазохистским борделем и кончая жизнью миллионерши-затворницы на удаленном острове, где никто не знал ее настоящего имени. Она не пыталась ничего отрицать.

Все это было неважно. Все, кроме тишины, кроме покоя на вершине горы, желательно такой, на которую никто никогда не взбирался. А лучше вовсе неизвестной или считавшейся недоступной для подъема.

Она поест, проспит до полудня, потом спустится по веревке в лодку и поплывет ко второй морской скале, на которую, похоже, никто еще не взбирался.

Моника Лир прекрасно проводила отпуск.

Глава 18

— Я-то думал, что ты осознал — без моего присмотра тебе никуда, — заявил Ньянгу Иоситаро, разворачиваясь вместе с креслом лицом к Гарвину. — Но до тебя не дошло. И поэтому ты очутился в мрачных застенках и запросто мог бы там и сгнить. После всего этого пора бы и догадаться, что тебе положено быть идеальным командиром, сидеть красиво в белой парадной форме и помахивать саблей, а мне — говорить, когда и куда нападать. А теперь давай поговорим обо всей этой фигне с летной школой, — продолжал Иоситаро. — Ты собираешься оставить этого чертова Пенвита командовать мной и РР на целых полгода, а сам отправишься валять дурака на те же полгода?

— А в чем проблема с Эриком? — спросил Гарвин.

— Да ни в чем, в общем-то, — признал Ньянгу. — Просто богачи меня нервируют. Хватит о нем. Давай о тех шести месяцах, которые ты собираешься учиться на летуна.

— Вообще-то, даже меньше чем шесть месяцев, — сказал Гарвин. — Там будет масса гипноза, как в базовом лагере.

— Я думал, гипноз только на то и годится, чтобы ты что-то делал автоматически, как направо-налево-кругом и так далее.

— Они думают, что если несколько раз повторить, то они с нами добьются большего.

— С кем это «с нами»?

— Шеф приказал подналечь на подготовку пилотов. Все, кто когда-нибудь хотел летать, получат такой шанс. Никакой ерунды и зубрежки, только интенсивная практика, — сказал Гарвин. — Гипноз дает тебе мгновенный способ, скажем, выйти из пике. По крайней мере, так об этом говорится в учебниках. Точно так же, как он учит тебя готовить личное оружие к смотру. — Он смущенно улыбнулся. — Я так разливаюсь, что можно подумать, что я знаю, о чем говорю. Через недельку или около того мы выясним, так ли это.

Ньянгу с минуту глазел на Гарвина.

— Как-как? Мы?

— Ага. Я и тебя записал.

— Да, ты зря времени не тратишь.

— Нет времени, — деловито ответил Гарвин. — Нам надо выиграть войну. Первый рейд на Куру завтра утром. И потом, разве не ты пару минут назад распространялся, что мне нельзя никуда соваться, если ты не держишь меня за ручку?

Ньянгу задумался:

— Ах ты, черт. Я сам уболтал себя в безвыходное положение, как говорят умные люди. Придется, значит, научиться влетать во все на свете. Может, заработаю пару лишних кредитов в месяц, если научусь носиться по небесам. — Он нахмурился и посерьезнел. — Вообще-то, Гарвин, друг мой, из этого следует интересная мысль.