Танго смерти по-киевски - Александр Афанасьев

работали на польскую, германскую, британскую, никарагуанскую разведки, как собирались убить Сталина, Ворошилова, Молотова, как выдавали государственные секреты. Как отравили Горького, принимали на себя «политическую ответственность» за смерть Кирова. Самое удивительное, что и те кто пытал, судил, расстреливал — и те кого пытали, судили, расстреливали — они все верили в одно и то же, они были птенцами одного и того же гнезда. Комбат Дмитрий Штерн на допросе искренне говорил, что не мог работать на американскую разведку так как «не знает американского языка» — но при этом он не отрекся от коммунизма, от веры в коммунизм — да никто от него этого и не требовал…

Все они, убивая друг друга, верили одной верой и клялись одними клятвами.

Это было давно. Но от этого — не становится менее страшно. Потому что мы остались теми же самыми. Мы не приобрели иммунитета от этого. Мы не усвоили страшный урок, который стоил нам миллиона жизней до войны, а потом еще сколько то — во время, от того что мы расстреляли перед войной весь свой командный состав. Мы по-прежнему готовы сначала идти на Майдан, за светлое будущее — а потом, сколько то времени спустя, репрессировать и карать, убивать друг друга, аплодировать разгромным передовицам, кричать «раздавить фашистскую гадину», верить процессам, верить тому, что герои вдруг как то разом стали троцкистами, предателями и изменниками Родины.

И так ли мы, русские — отличаемся от украинцев?

Свой семнадцатый год — у украинцев уже был. А теперь — похоже, дело идет к году тридцать седьмому. А потом историки будут разбирать материалы репрессий, и удивляться — кто написал четыре миллиона доносов…

— Нельзя без ГУЛАГа, да? — с горечью сказал я. Я не играл — в тот момент я был вполне искренен.

— Ну а как без ГУЛАГа? — устало, но искренне сказал генерал — вы видите, что произошло с Украиной? Два майдана. Гражданская война, стволы на руках. Страха перед властью не осталось совсем. Всю дорогу митингуют, чем-то угрожают — ни одного решения принять толком нельзя. Кто с нами такими будет работать, если улица будет решать? Махновщина. Кто будет работать с политиками, если их решения ничего не значат? А уличная демократия… это же Африка. Вот говорят… украинский народ… украинский народ. Украинский народ есть, украинский народ будет. А что такое — народ? Это люди, которые признают над собой власть. А то, что на Майдане собралось — какой это народ? Это толпа…

…

— Ничего… прогоним весь актив через систему, люди страх Божий и познают. Будет у нас украинский народ. Тогда и выгребаться можно. Земля осталась, и какая земля. Заводы остались. Проживем…

Я залпом допил свой коньяк.

В дождях холодных нас скроет осень.

В объятьях крепких сожмет ГУЛАГ

Статья суровая — полтинник восемь

Клеймо навечно — народа враг[50]…

Жаль, что нельзя без этого. Жаль…

Украина, близ Киева. 21 июля 2017 года

Контрразведчик должен знать всегда, как никто

другой, что верить в наше время нельзя никому,

порой даже самому себе. Мне — можно

Генрих Мюллер

«Семнадцать мгновений весны»

Генерал Пивовар появился на следующий день. В его глазах… в том, как он на меня посмотрел… быстрый, рысий взгляд — я уловил нотку торжества. Злого торжества. Это значило, что произошло что-то очень плохое.

— Коньяку хотите? — спросил он

— Для храбрости? — пошутил я.

Генерал одобрительно посмотрел на меня.

— Хорошо держитесь. Не совсем. Мне — звонил человек из Буэнос-Айреса… Юрий — так?

— И?

— Он готов перечислить полмиллиона долларов. На счет, который я укажу. Но с условием, что вы никогда не покинете Украину.

Вот оно так…

Я это подозревал, кстати. Начал подозревать еще в Буэнос-Айресе, перед отъездом. Мне показалось странным, что убили дядю Мишу. Кто мог его убить? Кому этот сверхосторожный еврей — открыл дверь?

И самый главный вопрос — если даже он начал наводить справки, как из Украины можно было за сорок восемь часов организовать убийство в Аргентине? Это только в фильмах возможно, на деле же…

Предают всегда свои. Французская пословица, не терявшая своей актуальности никогда.

Зачем Юра это сделал? Ну, мало ли? Возможно, он давно искал момент. И возможно, если бы я не уехал из Аргентины — то сейчас отвечал бы за это убийство — запросто. Задержала бы меня полиция, нашли бы у меня, к примеру, камушки. Дядя Миша ювелиркой ведь занимался. Или какую-то вещь в крови жертвы. И — привет.

Мерзко как все…

— Сказать ничего не желаете?

— А что тут сказать?

— Сказать можно многое — сказал генерал Пивовар — но если вам нечего сказать, говорить буду я. Видите ли, Александр — мне не нужны полмиллиона долларов. Они у меня уже есть…

И в этот момент — залетевший в комнату черный цилиндр взорвался — и нестерпимо ярким светом ослепило всех нас…

Украина, Киев. Владимирская. 21 июля 2017 года

И, отхаркиваясь и отплевываясь от этих внезапно выброшенных на голову помоев, вдруг испытываешь противное чувство провала, словно из-под ног вынули почву, и ты обалдело летишь в черном туннеле, где не видно ни зги. А куда летишь? Вон туда, на свет тусклой лампы, покачивающейся в проволочном кожухе у задуваемого снегом барака, вон туда, в уже похороненное и опять оживающее прошлое, в сивый бред тридцатых, в воспаленный шепот сороковых, в общенародную шизофрению, созданную человеком с низеньким лбом, рябым лицом и сухой детской ручкой. И к тем когда-то прочитанным книгам, которые двадцать лет без движения стояли на полке, как нечто мучительное и уже окончательно преодоленное: два тома Конквеста, три тома ГУЛАГа, рассказы Шаламова…

…

Забыть все это невозможно, эти люди — и многие, многие другие — прозрачными тенями присутствуют в нашей сегодняшней жизни с ее кафе, шопингом, фитнесом и прочими радостями. Их пытали и расстреливали в тех местах и на тех самых улицах, по которым мы сегодня проходим в приятном предвкушении любовного свидания или классной покупки. Этой кошмарной предыстории любой нашей сегодняшней истории не знать нельзя.

Мы должны держаться как можно дальше от могильника с чумой. Нам нельзя — это смертельно опасно для страны — вызывать в жизнь духов прошлого, нельзя снова запускать механизм страшной болезни, симптомами которой является массовое безумие и «время крупных оптовых смертей»

Алексей Поликовский

Морозная свежесть тридцать седьмого

* * *

Привезли нас на Владимирскую. В СБУ.

До Пивовара еще не дошло,