Победа. Том 1 - Александр Борисович Чаковский

стало ясно, что Гитлер готовит нападение на Францию. Их разведчики на специальном пароходе вывезли из Франции немецких ученых и имевшийся там запас «тяжелой воды»…

— Какой воды? — удивленно переспросил Трумэн, полагая, что просто ослышался.

— Тяжелой, — повторил Стимсон. — К сожалению, я не могу детально объяснить, что это такое. Знаю только, что без этой штуки работы по расщеплению невозможны.

— Вы хотите сказать, что Черчилль имел время заботиться о каких-то научных работах, когда самой Англии угрожало вторжение? — удивленно спросил Трумэн.

— Это было несколько раньше, сэр. Кроме того, Черчилль, видимо, знал, что работы начались еще в Германии, и боялся, что немцам все же удастся довести их до конца. Тогда Англия была бы обречена. Но если бы взрывчатку удалось добыть в Англии, Черчилль перестал бы нуждаться не только в помощи русских, но и в нашей помощи. Короче говоря, для англичан это был вопрос жизни или смерти… Поэтому они начали работать над созданием нового оружия. Оно получило кодовое название «Трубчатые сплавы».

После «тяжелой воды» еще какие-то «Трубчатые сплавы»! Это было уже слишком!

— Прошу вас избегать ученой тарабарщины, — резко сказал Трумэн. — Только факты!

— Когда Англия стала подвергаться бомбардировкам, Черчилль понял, что Британские острова не самое подходящее место для длительных и обширных научных исследований. Кроме того, ученые требовали огромных средств. Поэтому Черчилль посвятил в проект президента Рузвельта. По-моему, это было в конце сорок первого.

— Что ответил президент?

— Я не присутствовал при их беседе, сэр. Судя по всему, он предложил перенести работы в Штаты. В сорок третьем — это я знаю точно — Рузвельт и Черчилль заключили соглашение. Оно сделало Манхэттенский проект реальностью.

— С тех пор работы вели только мы?

— И да и нет, сэр. По данным нашей разведки, англичане пытались продолжать работу. На базе своего концерна «Империал кэмикэл индастри». Но у них ничего не вышло. Теоретические проблемы были в основном решены. Центр тяжести переносился на технологию, то есть на инженерную сторону дела. В этой сфере мы были гораздо сильнее. Покойный президент хорошо понимал это. Словом, фактически мы устранили англичан от участия в проекте.

— Значит, о предстоящих испытаниях и обо всем прочем Черчилль ничего не знает? — с надеждой спросил Трумэн.

— Вы сделали правильный вывод, сэр.

— А русские? — Трумэн с тревогой посмотрел на Стимсона.

— Вы думаете, что мы посвятили Сталина в то, что держали в секрете даже от Черчилля? — саркастически произнес Стимсон.

Трумэн молча, но с явным удовлетворением кивнул. Им руководила все та же логика бизнесмена, которая требовала, чтобы крупная сделка, сулящая огромные личные выгоды, держалась бы в тайне от тех, кто мог бы ее разгласить или, что еще хуже, стать потенциальным конкурентом.

Этическая сторона вопроса Трумэна не интересовала. Ему было безразлично, что подумает его союзник Черчилль, когда испытания состоятся. Реакцию другого союзника Америки — Сталина — Трумэн представлял себе не без злорадства.

Бизнесмен не только мог, но и должен был громогласно рассуждать о морали. Это украшало его образ в глазах окружающих. Но на бизнесмена, который решился бы руководствоваться моралью в практических делах, Трумэн не поставил бы ни цента.

Он понимал, что в открывшуюся перед ним тайну посвящено не так уж мало людей. Конечно, иначе и быть не могло, но Трумэн думал об этом со смешанным чувством тревоги и раздражения.

— Кто из американских ученых играет ведущую роль в проекте? — спросил он.

— Роберт Оппенгеймер.

— Эмигрант?

— Американец. Но из семьи немецких эмигрантов.

— Он и руководит всем этим делом?

— Нет, руководителем проекта является бригадный генерал Лесли Гровс.

Теперь, когда Стимсон во второй раз назвал имя Гровса, Трумэну показалось, что оно ему знакомо.

— Гровс?..

— Да, да, сэр, тот самый, который руководил строительством Пентагона. Тогда он был полковником. Мы сочли, что более энергичного администратора трудно найти. Дали ему звание генерала и назначили руководителем проекта.

— Кому этот Гровс подчинен? — спросил Трумэн.

— Через меня вам, господин президент.

Стенные часы пробили двенадцать.

— Послушайте, Генри, — медленно начал Трумэн, по американской привычке переходя к обращению по имени, — вы сказали, что эта самая взрывчатка обладает невообразимой силой?

— По предварительным расчетам, да.

— Следовательно, армия, которая получит эту штуку на вооружение…

— Говорить о ее практическом применении еще рано, — торопливо сказал Стимсон. Он понял ход мыслей Трумэна, и его испугало, как бы прагматически мыслящий президент не стал требовать от него, Стимсона, чуть ли не ежедневных докладов. Это было практически невозможно. Задолго до смерти Рузвельт дал Стимсону указание содействовать осуществлению проекта, но не вмешиваться в него.

— Гровс говорит, — продолжал Стимсон, — что до решающей проверки пройдет еще несколько месяцев. Может быть, полгода.

Но Трумэн, казалось, не слышал Стимсона. Он повторял про себя: «Невообразимая сила… Невообразимая!..»

Когда Стимсон произнес эти слова, Трумэн не понял всего их значения. Теперь они целиком захватили его. «Невообразимая сила…»

Может быть, именно эти слова — награда за весь сегодняшний длинный, бесконечно трудный день. Может быть, именно они — путеводная нить в том клубке противоречий, с которыми Трумэн столкнулся.

«Взрывчатка невообразимой силы…»

Было бы наивно полагать, что эти произнесенные Стимсоном слова уже сейчас на годы вперед определили политику Трумэна. Они воздействовали скорее на его чувства, чем на его разум. Но, повторяя их про себя, президент все же испытывал некоторое облегчение.

— Скажите, Генри, — неожиданно спросил он Стимсона, — насколько я помню тридцатые годы, вы, будучи государственным секретарем, всегда активно выступали против установления дипломатических отношений с Россией, не так ли?

Стимсон с удивлением посмотрел на президента, стараясь понять, куда он клонит.

— Я вышел в отставку в тридцать третьем году, — ответил он. — Покойный президент вновь призвал меня в сороковом. К тому времени Соединенные Штаты уже признали Россию.

— Да, да, конечно, — задумчиво произнес Трумэн. Взглянув на часы, он сказал уже иным, обычным своим голосом: — Первый час ночи. А я читал, что американские президенты всегда рано ложились- спать.

— Таким образом, вы будете первым президентом, ломающим традиции, — с улыбкой сказал Стимсон. — Впрочем, это моя вина.

— Для того чтобы сломать любые традиции, всегда необходим первый шаг, — в тон ему ответил Трумэн. — Благодарю вас, Генри, за важное сообщение. Спокойной ночи.

В последующие дни, читая документы или принимая министров, Трумэн все время думал о взрывчатке. Генри Стимсон рассказал о ней в общих чертах. Вызванный в Белый дом вслед за Стимсоном генерал Лесли Гровс более основательно познакомил с проектом президента. Не будучи ученым-специалистом, он говорил с Трумэном на понятном языке, избегая специфической терминологии, в которой и сам, видимо, был не слишком