Гордость Карфагена - Дэвид Энтони Дарем

знаком Ваала. Я думаю, что этот повар сможет готовить пищу с одним глазом не хуже, чем с двумя.

Он придвинулся к жене, провел пальцами по гладкой коже ее руки, затем перенес свои ласки на колено и верхнюю внутреннюю часть бедра.

— Я придумал, чем занять Ганнона во время войны, — сказал Ганнибал. — Скоро он узнает об этом. Хотя я уверен, что брат посчитает мой приказ неправильным.

— А как насчет твоей семьи?

Имилце положила ладонь на руку мужа, одновременно лаская ее и замедляя продвижение пальцев вверх по бедру.

— Какую судьбу ты уготовил для меня и сына?

— Самым лучшим и единственным решением будет обеспечение вашей безопасности, — ответил Ганнибал. — Поэтому ты, любовь моя, отправишься в Карфаген. Сапанибал поедет вместе с тобой. Она познакомит тебя с моей матерью и младшей сестрой. Поверь, они очень гостеприимные люди. Ты наконец увидишь мою родину и дождешься там окончания войны. Мои родные окружат тебя роскошью, которую ты никогда не видела прежде.

— Я сделаю все, как ты скажешь, — заверила его Имилце . — Но мне хотелось бы отправиться с тобой.

Юный Гамилькар поднялся на ноги, подошел к столу и сбросил на пол чашу с оливками. Имилце приподнялась, чтобы уделить ему внимание, но Ганнибал прижал ее к себе. Она искоса наблюдала, как ребенок раскидывал плоды по сторонам и катал их под маленькими ладонями.

— Ты хочешь сражаться в битве рядом со мной? — спросил Ганнибал, с шутливым изумлением рассматривая супругу. — Я не знал, что ты из племени амазонок.

— Не смейся надо мной. Я хочу следовать за армией, чтобы изредка видеть тебя и чтобы наш сын не забыл твой облик. Я не так слаба, как ты думаешь. В прошлом году Гасдрубал научил меня скакать на лошади.

— А он научил тебя метать дротики? Он научил тебя, в какие части тела следует вонзать копье?

Имилце хотела что-то ответить, но Ганнибал повысил голос и продолжил:

— Быт армии не подойдет тебе. И что ты будешь делать, если я погибну? Что если римляне захватят тебя в плен и обесчестят твое тело? Они выстроят позади тебя огромную очередь, и каждый из них — каждый из сотен и сотен мужчин — выпустит семя в твое лоно, наказывая этим меня. Не думай, что мои слова нелепая угроза. Я говорю о методах войны и о природе человеческой ненависти. Что если они схватят нашего сына? Что они сделают с ним? Я не хочу даже думать о такой возможности.

— Ты неправильно понял меня, — ответила Имилце.

Ее ровный голос потерял игривый тембр.

— Я имела в виду относительную близость. Например, ты захватишь какой-нибудь город, а мы приедем туда и будем жить в безопасной крепости, которую ты посчитаешь пригодной для нашего дома...

Ганнибал оттолкнул ее руку, взбрыкнул ногами и вскочил с постели.

— Нет! Враг вскоре узнает, что моя любимая жена поселилась в этом городе. Крепость станет целью для вероломных атак. Представь себе! Я буду бить тараном в ворота Рима, и ко мне вдруг придет сообщение, что ты находишься в опасности! Что, по-твоему, я сделаю? Вот видишь! Твоя идея абсурдна. Ты станешь моим уязвимым местом, а я не должен иметь слабостей!

— Если на город нападут враги, то я убью себя прежде, чем они...

— А если враг не позволит тебе умереть? Нет и еще раз нет! Вот мой ответ. Ты поедешь в Карфаген и заберешь с собой все, что ценно для меня. Давай не будем спорить об этом.

Имилце отвела взгляд в сторону, стараясь сдержать поток невысказанных слов. Кивнув, она встала с постели, подняла сына с пола и направилась к выходу.

— Что ты делаешь? — крикнул Ганнибал.

В ответ его жена дважды щелкнула языком. В дверном проеме появилась служанка. Она взяла ребенка на руки и быстро выскользнула вместе с ним в коридор. Имилце вернулась к мужу. Распустив волосы, она с улыбкой спросила:

— Не хочет ли мой командир второго ребенка? Если да, то не будем тратить время понапрасну.

* * *

Совет проходил в нервозной и выжидательной атмосфере. Ганнибал намеревался представить детали военного плана, и каждому из генералов предстояло узнать свою позицию в предстоящей компании. Хотя они часто собирались зимой, и многое уже было сказано в беседах с командиром, эта встреча отмечала новый этап — переходный момент или поворот от долгой подготовки к действиям. Офицеры сидели на подушках вокруг низкого стола в достаточно свободных позах.

Однако никто из мужчин не склонялся на задние и боковые пуфы, как то обычно бывало на праздничных пирах. Здесь собрались Магон и Гасдрубал, Бостар и Бомилькар, Махар-бал и Карфало, Мономах и Вандикар — важнейшие фигуры предстоявшей войны. Каждый возглавлял и представлял собой различные части армии. Ганнибал не поощрял болтовню на подобных встречах. Он требовал от генералов предельного внимания и строгого выполнения его приказов.

Ганнон, встревоженный и молчаливый как никогда прежде, сидел с краю стола. Его подушка выдавалась немного назад, поэтому двум генералам, располагавшимся рядом с ним, приходилось оборачиваться, когда они обращались к нему с какими-то вопросами. Ганнон давно боялся этой встречи. Он и теперь чувствовал страх, пульсировавший в его венах. Сжимал ли он кулаки или прикладывал открытые ладони к бедрам, его сердце по-прежнему стучало в руках — стучало, стучало, стучало. Это все больше отвлекало его. А он должен был сосредоточиться, подумать о происходящем, вытребовать роль, достойную его, или отвергнуть ту, которая ему не нравилась. Впрочем, Ганнон не знал, что будет хуже — повышение до позиции лидера, где он снова будет ошибаться в принятых решениях, или низведение до незначительной должности, которая еще раз покажет ему пренебрежение Ганнибала.

Появление летописца отвлекло Ганнона от его хаотических мыслей. Силен вошел, неся в руках письменные принадлежности и куски пергамента, на которых он записывал все, что говорил и совершал Ганнибал. Устроившись рядом с Ганноном, он приветствовал его улыбкой. В ответ Баркид едва заметно кивнул головой. Он невзлюбил грека с момента их первой встречи. Какое-то время Силен молчал, раскладывая перья на дощечке. Но затем, приготовив орудия своего труда, он осмотрел генералов и тут же подключился к беседе.

— Отлично сказано! — воскликнул он в ответ на чью-то реплику. — Это напомнило мне историю о Тите Манлии и его сыне. Кто-нибудь слышал ее?

Грек адресовал вопрос не кому-то в частности, а