Вертикаль жизни. Победители и побежденные - Семен Малков

— Да как ты смеешь? — возмутилась Леля. — Сначала сопли утри, а потом суди!

— Не такой уж я сопляк! Все понимаю, — огрызнулся Тёма. — Не хотел говорить, раз помирилась с Мариком, но тогда ты вела себя, как шлюха!

— Ну все! Этого я тебе никогда не прощу! — голос у Лели дрожал от обиды и возмущения. — Когда вырастешь — поймешь.

Привыкнув сдерживать свои чувства, она лишь сурово поджала губы и молча продолжила свое дело, а Тёма, опомнившись, горько пожалел о том, что грубо оскорбил сестру. «Вот уж права поговорка, что сказанное слово — серебро, а не сказанное — золото, — расстроенно подумал он. — Ну чего меня вдруг понесло? Безмозглый болван», — мысленно выругал себя…

Что только потом Тёма ни делал, чтобы заслужить у нее прощение, но, видно, обида у Лели так и не прошла. Она вела себя с ним, как всегда, ровно, но прежней сердечности уже не было.

Новый год и январь прошли безрадостно, поскольку Наумовы, как и все, жили в ожидании исхода кровопролитной битвы в Сталинграде, жадно слушая сводки в надежде на долгожданный перелом сражения. А победа была уже не за горами. Огромную армию генерала Паулюса удалось блокировать в городе, и все силы гитлеровского вермахта были брошены, чтобы прорвать кольцо окружения. Тёма почти ежедневно ходил в школу на лыжах, но занятия мало кого интересовали. И ученики, и преподаватели с волнением ждали вестей с фронта.

Зато февраль принес им двойную радость. Под Сталинградом Красная армия одержала грандиозную победу. Шестисоттысячная армия Паулюса, которому за проявленную стойкость Гитлер поспешил присвоить звание фельдмаршала, бесславно сдалась в плен, обозначив своей капитуляцией его близкое поражение в войне. Сердца измученных военными неудачами людей радовали показанные в кинохронике картины длинных верениц пленных немецких солдат и офицеров, у них был побитый, жалкий вид.

Стратегия советского военного командования победила. Говорили, что в запасе у Сталина за Уралом наготове стоят резервные армии. Они дожидались своего часа и были пущены в дело, когда основные силы гитлеровцев были истощены. Ударив одновременно и с юга, они взяли армию Паулюса в плотное кольцо. Вот почему, потеряв всякую надежду, Паулюс решил сдаться, чтобы спасти жизнь своим солдатам и офицерам.

Ко всеобщей радости прибавилось и то, что в это время у Наумовых произошло пополнение. Леля благополучно родила девочку, которую в честь долгожданной победы назвали Викторией. Маленькая Викочка немного не добрала в весе, но была здоровенькой, очень голосистой и обладала отменным аппетитом. Стоило Тёме увидеть свою племянницу, как он со стыдом убедился, что незаслуженно обидел сестру.

— Это надо же! Вылитый Марик, — восхищалась Анна Михеевна. — Такая же черноглазая и крепенькая. Говорят, если девочка похожа на отца, значит, счастливой будет.

Тёма был посрамлен и чувствовал себя отвратительно, не зная, как искупить свою вину перед сестрой. Может быть, поэтому он сразу же привязался сердцем к малютке и в дальнейшем как мог старался о ней заботиться, надеясь, что это будет приятно и Леле. Изредка бывая в Москве, не забывал забежать в детский магазин и купить игрушку, пинетки или что-нибудь еще. Ему очень нравилось ощущать себя дядей.

Маленькая Викочка стала общей любимицей, и жизнь всей семьи вращалась вокруг нее. Все занимались своими делами, у всех были какие-то личные заботы, но, приходя домой, каждый непременно играл с малышкой. Это доставляло огромную радость и девочке, и взрослым…

Зимние вечера в госпитале раненым скрашивали частые концерты приезжих артистов. В просторном вестибюле собирались все, кто только мог передвигаться, и, конечно, свободный от дежурства персонал. Приезжали артисты разных жанров — от музыкантов из консерватории, солистов оперы и балета, до жонглеров, факиров и чечеточников. Но лучше всех бойцы принимали исполнителей народных и эстрадных песен. Особенно любили песни, созданные войной. Две, наиболее трогательные, Тёме запомнились на всю жизнь. Он не знал авторов, но в душу запали слова:

Моя подружка дальняя — что елочка в снегу.Ту елочку-уралочку забыть я не могу!Давно ушел я из дому, но помню до сих порЕе совсем особенный уральский разговор.

Письмо моей уралочки попробуй-ка пойми.На фронт прислала валенки, а пишет мне: «пимы».На каждом слове «токает»: все то, да то, да то.Зато такого токаря не видывал никто…

Вторая песня, более грустная, у многих вышибала слезу:

Спит деревушка,где-то старушкаждет не дождется сынка.Все ей не спится, старые спицытихо дрожат в руках.

Ветер уныло гудит в трубе.Тихо мурлыкает кот в избе.Спи, успокойся,шалью накройся.Сын твой вернется к тебе!

Утречком ранним,ветром незванымсын твой ворвется домой.Варежки снимет,крепко обнимет,сядет за стол с тобой.

Будешь смотреть,не смыкая глаз.Будешь слезу утирать не раз.Тихо и сладко плакать украдкой,слушая сына рассказ…

Раненых бойцов усаживали, а персонал обычно стоял за их спинами, так как стульев на всех не хватало. И всегда Тёма старался оказаться рядом с Настей, пышной блондинкой, к которой неровно дышал с самого приезда. Впоследствии, уже в зрелые годы, ему часто доводилось слышать споры о том, в каком возрасте происходит половое созревание у подростков. Он мог поручиться, что наступает оно довольно рано. Глядя на полную грудь и крутые бедра, его охватывала такая жгучая страсть, что трудно было терпеть эту муку.

Объективно Настю можно было назвать даже тучной, но тогда она казалась Тёме олицетворением женственности и соблазна. Высокая и статная, с красивой короной, уложенной из русой косы, она была величественна, как королева. За ней наперебой ухаживали выздоравливающие бойцы, а она весело и насмешливо их отшивала, и это намного прибавляло уважения к ней и интереса. Тёму одолевали эротические фантазии, а стоя у нее за спиной, он испытывал острое желание прикоснуться к упругому бедру. Один раз даже осмелился это сделать, но сразу отстранился, показалось, что она это почувствовала, и может выйти скандал.

Настя жила в общежитии, в одной комнате с ней были еще две девушки, и Тёма под разными предлогами заходил к ним, подгадывая время, когда она сменялась с дежурства. Он создавал видимость, будто что-то чинит, но девушки разгадали его ухищрения.

— Ты, пацан, уж больно часто тут крутишься. Признавайся: в которую влюблен? — посмеивались они. — Нечего нам очки втирать! С электрикой у нас — порядок…

Кого-нибудь другого они тотчас бы выставили, но все знали, что он — сын начальника госпиталя, и грубить побаивались.

— Много вы понимаете! — оправдывался Тёма, выигрывая время в надежде, что они разойдутся и оставят их вдвоем с Настей, которая после дежурства сразу ложилась отдыхать. — У вас проводка ни к черту и розетки старые. Вот и меняю, чтобы не было замыкания.

— Ишь, песенки нам напевает, — рассмеялась самая старшая и наиболее ушлая. — Знаем, по ком ты вздыхаешь! Но только зря ноги топчешь. У Настеньки жених на Балтике служит. Отличный морячок!

Вскоре сама Настя положила конец его мучениям. Как-то, когда ему наконец повезло и он застал ее в комнате одну, сказала напрямик:

— Кончай на меня пялиться, Тёмка! Ты симпатичный мальчишка и вроде уже мужичок. Думаешь, не заметила, как ко мне пристраивался?

Она вздохнула и серьезно предупредила:

— Только это зря! У меня любимый парень на флоте воюет, и я его дождусь. Если не отстанешь — отцу на тебя пожалуюсь!

Настя могла ему и не угрожать. Тёма не только не обиделся, но стал уважать ее еще больше, но страсть сразу пропала. Он даже был рад, что она не такая, как другие девушки, считавшие «война все спишет», и оставил свои любовные попытки. Тем более что в школе ему настойчиво предложили готовиться к вступлению в комсомол.

Весной занятия в школе активизировались. Снег почти сошел, ходить на лыжах стало нельзя, и ездить на станцию Сухарево было не на чем. Пришлось взять отпуск на учебу и временно поселиться в комнате, предоставленной ему по распоряжению директора. Скучать не приходилось: Тёма был занят с утра и до позднего вечера. Досаждал только голод. И то потому, что сам ничего не умел приготовить, кроме омлета из яичного порошка и жареной картошки. Мать надавала ему с собой разной крупы и продуктов. Дала также и рецепты, как варить супы и каши, но заниматься этим было неохота, и он обходился консервами. Даже тушенку не разогревал, а ел прямо из банки.