Переплавка - Алексей Шепелёв

— Это неудивительно. Софья Сергеевна работала во времена Серых Войн, после Третьей Мировой. Она была блестящим иммунологом. Просто гениальным. Её специализацией было лечение патологий головного мозга. Как раз в это время вводилась эвтаназия для людей, заболевания которых проявлялись в форме умственной неполноценности.

— Что вводилось? — переспросил Никита, столкнувшийся с незнакомым словом.

Зато Валерке и Паоло это слово было знакомо, и оно сразу вызвало у подростков очень нехорошие ощущения. Ребята переглянулись. Новый мир озадачивал их всё больше и больше. И всё больше и больше появлялось сомнений в способности вписаться в этот мир. Не то, чтобы вписаться безболезненно, об этом речи не могло быть уже давно, но хотя бы просто вписаться. Пусть даже ценой огромных усилий и потерь, что называется "сдирая кожу вместе с мясом". Слишком уж большими виделись теперь необходимые потери. Слишком многое пришлось бы с себя содрать. Не факт, что то, что после этого останется, можно будет назвать собой.

— Эвтаназия. То есть безболезненное прерывание жизни.

— То есть их убивали? — ахнул Никита.

— Вот такого слова большинство сторонников эвтаназии очень не любят. Как не старайся, к убийству и убийцам за тысячелетия у человечества сформировалась стойкая неприязнь. "Убийцу иногда можно понять, но нельзя простить". При первой же возможности от этого слова уходят в сторону. Война, исполнение приговора… Теперь вот эвтаназия.

— А вы, случайно, не пацифист? — недовольно поинтересовался Серёжка. Было видно, что разговор задевает его очень сильно. Возможно даже сильнее, чем остальных ребят. Если то, что говорил Стригалёв, им было просто неизвестно, то для пионера это были основы его родного мира, которые обсуждать было непринято. Раньше мальчишка был уверен, что нормальный человек просто не может иметь на этот счет каких-то сомнений, а тут сомнения посыпались перед ним как из рога изобилия. Но главное, ни Стригалёв, ни, тем более, лейтенант Черешнев ненормальными ему не казались. Ну вот не казались и всё тут. Как не убеждай себя в обратном, внутренний голос заглушить не удавалось. И творилась в Серёжкиной душе невероятная сшибка двух правд: привычной и новой, только что открывшейся.

— Случайно не пацифист. Война — это война, у неё свои законы. И исполнителей смертного приговора тоже не осуждаю. Раз есть закон, устанавливающий смертную казнь, то кто-то должен этот закон исполнять. Раз я согласен с этим законом, то и права осуждать этого человека у меня нет.

— А вы с ним согласны? — спросил Валерка.

— По сути — согласен. Как исключительная мера наказания смертная казнь обязательно должна существовать. Я не вижу причины, по которой должен жить, к примеру, убийца-рецидивист. Или у вас не так?

— У нас так, — заверил подросток. — Есть преступления, за которые полагается смертная казнь. И приговоры исполняются. Я просто хотел уточнить. Извините.

— Да ничего. Можно спорить о том, какие именно преступления должны наказываться смертной казнью. Я не зря сказал — исключительная мера.

— У нас она тоже исключительная, — заверил Паоло.

— Как я понимаю, страны у вас разные.

— Зато подход один, — улыбнулся Валерка.

— Понятно, — кивнул Стригалёв. — А как у вас поступают с умственно отсталыми?

— Лечат. Уж точно не… эвтаназируют. Попробовал бы кто это предложить…

— И что бы с ним стало? — заинтересовался врач.

— Не знаю точно, — задумался Валерка. — Наверное, сперва бы попробовали объяснить, какую гадость он предложил.

— А он бы настаивал…

— Не знаю… — сокрушенно вздохнул подросток. — Понимаете, мы никогда с таким не сталкивались. Если бы у нас на станции такой человек завелся… Руки бы ему никто бы после этого точно не подал. И работать бы с ним отказались. Пришлось бы ему улетать и искать другую работу.

— Но что тут такого неправильного? — воспользовался паузой, чтобы задать рвущийся наружу вопрос Серёжка. — Они же неизлечимы. Они мучаются сами и мучают других. Нормальными они никогда не станут. Почему они должны нормальным людям мешать жить?

— А чем они тебе жить мешают? — изумился Никита.

— Мне они ни чем не мешают. Сейчас. А раньше, до Третьей Мировой войны мешали. Их же приравнивали к нормальным, даже это… в выборах участвовать позволяли. Прикиньте, что они там навыбирать могли.

— Э… Слушай, а тебе не кажется, что между "приравнивать к нормальным" и «эвтаназией» ба-альшая дистанция? — спросил Валерка. — Они больные, просто больные. Их надо наблюдать и лечить. И давать работу, которую они в состоянии выполнить. Только и всего.

— Так разве они могут какую-то работу выполнять?

— Зависит от тяжести болезни, — ответил Стригалёв. — В большинстве случаев — могут. А насчет неизлечимости я скажу: если речь идёт о хронических болезнях, то торопиться с вердиктом «неизлечимо» никогда не следует. Неизлечимо сегодня, возможно, будет излечимо завтра. Не завтра — так послезавтра. Сколько раз в истории медицины «вылечить» означало именно «затянуть». Взять ту же бубонную чуму. В Средние Века люди умирали от неё почти поголовно: болезнь уничтожала человека раньше, чем организм успевал мобилизоваться на отпор. Но стоило врачам научиться замедлять течение болезни… нет, не излечивать от нее, а именно замедлять… как количество смертельных случаев резко сократилось: теперь организм успевал настроиться на борьбу, и уже вместе, вдвоем, организм и врач побеждали болезнь.

— Вообще-то не очень корректный пример, — спорить с врачом Валерке очень не хотелось, но чувство справедливости решительно сопротивлялось молчаливому согласию. — Болезнь Дауна, в отличие от чумы, со временем ведь не проходит.

— Согласен, пример, не совсем точный: действительно не проходит. Но он корректный: затянуть ведь можно не только до реакции организма, но и до новых успехов в медицине. Та же самая вакцина Кругловой, практически излечивает легкие формы умственной неполноценности. А в случае более тяжелых поражений головного мозга достигается стойкий компенсирующий эффект. И это касается не только болезни Дауна, но и, например, болезни Альтцгеймера и других патологий.

— Здорово! — оценил Никита.

— Но на этом эффект вакцины не исчерпывается, — продолжал Стригалёв. — Она вообще резко повышает функциональность всех систем и органов. Ученые давно знали, что человек устроен, так сказать, с большим запасом прочности. К сожалению, использовать этот запас по своему усмотрению он не мог. На протяжении столетий большинство людей так и проживало всю свою жизнь на тех нескольких процентах возможностей, что доступны каждому. А если кому-то удавалось выжать из себя большее, то это рассматривалось как чудо. Теперь же мы подняли начальный уровень способностей человека.

— А почему на разные ступени? — поинтересовался Валерка.

— В каком смысле?

— Вы сказали, что для дворян вакцина вводится каким-то специальным курсом…

— А, это… Да, тут дело в том, что она предсказуемо влияет исключительно на физический потенциал человека. Что касается умственных способностей, то тут ничего определенного утверждать нельзя. Статистические данные не позволяют сделать сколько-нибудь достоверных выводов. Лично я считаю, что повышение интеллектуального потенциала человека в результате применения вакцины крайне незначительно. Это всё равно, что увеличивать мощность двигателя транспортного средства, но при этом держать постоянную скорость движения.

— А почему не прибавить скорости? — немедленно спросил Никита.

— А как? — развёл руками Стригалёв. — К сожалению, тайну процесса мышления мы не разгадали. Мы почти до конца разобрались в механизме, но никак не можем выявить то, что его запускает. Технически несложно заставить человека испытать любые эмоции, но точно сформулировать мысль, хотя бы самую банальную — для нас это сегодня всё ещё фантастика. Не говоря уж о том, чтобы попытаться синтезировать озарение.

— В смысле гениальное открытие? — уточнил Валерка.

— Нет, в смысле просто творческую мысль. Любое творчество на самом деле — это цепь маленьких личных открытий. Если даже до тебя это открывалось сто раз, а ты — всего лишь сто первый, для самого человека это открытия не обесценивает. Так вот, об искусственном, если так можно выразиться, синтезе творческого процесса, пока что и речи идти не может.

— А какое отношение это имеет к дворянам и к вакцине? — спросил Паоло.

— Самое прямое. В нашей Империи физическому здоровью и физическим способностям придается особое значение. Естественно, дворяне, как лучшие люди, должны физически превосходить не дворян. Таким образом, рядовые граждане всегда имеют перед глазами наглядный ответ на вопрос: "почему они руководят нами". Да потому, что более развиты физически.