Яд для королевы - Жюльетта Бенцони

Развлечений, которые радовали королеву, было мало, да и трудно было назвать их развлечениями. Королевская чета ездила по монастырям, присутствовала на корридах, во время которых гранды в цветных великолепных нарядах, сверкавших золотом, удивляли умением управляться с лошадьми и безудержной отвагой. Изредка прямо во дворце разыгрывались спектакли — Марии-Луизе показали две или три комедии. И теперь наконец устроили аутодафе, праздник смерти, которым прелестным глазам француженки предстояло полюбоваться впервые...

Приглушенное пение вернуло Шарлотту к чудовищной реальности этого дня. Где-то вдалеке раздавалось молитвенное пение, но с каждой минутой оно становилось все громче. И, по мере того как приближались звуки песнопений, затихала и смолкала толпа на площади.

«Misere mei, secundum magnam miserordiam tuam; et secundum multitudinem miserationum tuarum deiniquatem meam...»[39] — просили мощные голоса монахов в черных и серых рясах, возглавлявших жалкую процессию спасаемых, над которыми развевалась зеленая хоругвь Святой инквизиции. Монахи приблизились, а за ними стали видны и кающиеся грешники: они шли друг за другом, едва держась на ногах, и каждого с двух сторон поддерживали служители инквизиции. На грешниках были надеты просторные желтые рубахи с изображением черного креста на груди и красных языков пламени, называемые «санбенито» — святой мешок На шее каждого из них болталась петля из толстой веревки, в руках они держали большую незажженную свечу зеленого цвета. Жалко было видеть, как ковыляли эти несчастные на искалеченных пытками ногах. Их лица были землистого цвета, из-под картонных митр, которые им водрузили на головы, выбивались клоки поседевших волос. Они кое-как вскарабкались на предназначенные для них помосты, опустились на скамьи и застыли, привалившись друг другу, совершенно обессиленные.

— Боже, какой кошмар! — не удержавшись, шепнула Шарлотта. — Кому только может прийти в голову, что подобное зрелище порадует молодую женщину?

— Молчите! — тоже шепотом, но очень сурово приказала мадам де Грансей. У нее на лице тоже не было ни кровинки. И хотя по всей Европе развлекали народ разнообразными публичными казнями, но все-таки и жестокости должен был быть какой-то предел!..

Королева сидела в высоком кресле, судорожно вцепившись обеими руками в подлокотники, полузакрыв глаза, с мертвенно бледным лицом. Зато Карл ос смотрел на жалкую горстку искалеченных людей с видимым оживлением. Его острый язык без конца облизывал пухлые алые губы, светло-голубые глаза навыкате светились огоньком любопытства.

— Сто пятьдесят, — выдохнула Сесиль де Невиль, закончив считать. — Их сто пятьдесят человек! Но кто они такие? Злодеи?

— Полагаю, что среди них есть немало бесчестных людей, — тихо проговорила мадам де Грансей. — В основном это вероотступники, евреи и мавры, которые раскаялись в своем заблуждении, но потом опять впали в греховную веру. Здесь и колдуны, занимавшиеся наведением чар, и ведьмы...

— Но среди зрителей — даже маленькие дети. А вон девушка, наша ровесница, — снова заволновалась Сесиль, но графиня, сурово взглянув на нее, опять попросила замолчать.

В толпе засновали монахи в рясах, призывая всех к молчанию. На помост, где в креслах разместилось духовенство, поднялся высокий старец в белых одеждах — Великий инквизитор, он собирался говорить. Звали его Хуан Мартинес, и еще совсем недавно он был духовником короля. Вид его был грозен, и свою речь он начал с обличения нечестивых еретиков, которых ждет гнев Господень и вечные муки в аду. Но милосердная и любящая мать-церковь — тут голос его смягчился, — любя несчастных, спасает их души от вечных мук, предав огню грешное тело... Великий инквизитор говорил долго, и толпа молча слушала его, но вот он умолк и опустился в кресло, украшенное не менее пышно, чем кресло короля. Толпа встрепенулась: сейчас! Сейчас начнется!

Один за другим осужденные подходили и падали на колени перед старцем в белом, ожидая приговора. Бывали случаи, когда несчастному дарили жизнь, если только это можно было назвать жизнью — после назначенного числа ударов кнутом его навсегда приковывали к галере. Но на этот раз все удостоились очищения с помощью огня. Осужденных начали привязывать к столбам, что торчали среди гигантской кучи дров, и монахи кропили их святой водой, в ожидании, когда палач разведет огонь. Но вот огонь загорелся, и площадь превратилась в ад: заполыхало пламя, повалил черный дым, осужденные корчились, однако криков слышно не было. Рты осужденным крепко завязали, чтобы их вопли и стоны не оскорбляли королевских ушей. Жар от костра становился невыносимым, удушающе запахло горелым мясом... Королева лишилась чувств, но супруг не заметил этого: не отрываясь, смотрел он на чудовищное зрелище, и в его больших глазах светилась радость, а толстые губы бормотали молитву...

Три француженки у окна застыли от ужаса. Закрыв глаза, отвернувшись, они молились про себя, стараясь из всех сил сдержать тошноту. Мадам де Грансей опомнилась первой.

— Идемте! — позвала она. — Мы уходим отсюда! Это невыносимо. Нам нужен свежий воздух!

И она увлекла обеих девушек к лестнице, собираясь отвести их во внутренний дворик того дома, где они размещались.

— А как же Ее величество? — забеспокоилась Шарлотта. — От короля, кажется, не приходится ждать помощи...

— Ее величеством занялась де Терранова. Думаю, она внушает, что королева испанская не падает в обморок на глазах у своих подданных.

Три фрейлины-француженки подошли к покоям Марии-Луизы в тот миг, когда она сама, поддерживаемая под руки двумя испанками, входила в свои покои. Но первой в них вошла статс-дама в черном. Королева, бледная как мел, едва передвигалась и, похоже, в любую секунду снова могла лишиться чувств. Увидев болезненное состояние Марии-Луизы, мадам де Грансей не могла не возмутиться:

— Кто позволил Ее величеству идти самой? — возвысила она голос. — Почему ей не подали портшез[40]или лакеи не перенесли ее в кресле?

— Только женщины имеют право приближаться к королеве, и еще, разумеется, король.

— Ну, так портшез могли бы отнести и дамы, вы, например, дона де Терранова. Я уверена, у вас на это хватило бы сил!

— Мадам, знайте...

Но Шарлотта и Сесиль, не раздумывая, ухватились за металлический каркас, на котором держались тогда широкие юбки, приподняли Марию-Луизу и отнесли ее на кровать. Франсуаза Карабэн, ее кормилица, стала быстро-быстро расстегивать на бедняжке платье. Шарлотта побежала разыскивать горничных, чтобы те занялись жаровнями. Пока в покоях никого не было, они успели погаснуть. А Изабелла де Грансей и де Терранова продолжали тем временем свой словесный поединок. Француженка на этот раз не стала сдерживаться и откровенно высказала свое мнение по поводу зрелищ, которые предлагаются юной женщине восемнадцати лет под тем предлогом, что она королева Испании.