Тайна лорда Мортона - Галина Романова

– Да, когда другие способы неприемлемы. Помнишь, как лорд Вэл заставил замолчать даму Морану на педсовете? Он нашел те единственные слова, которых она боялась.

– Помню, – помрачнел Даниил и отвернулся, отложив нож.

– Извини. – Я запоздало вспомнил, что коснулся больной темы. – Но ты на собственном примере почувствовал, что слова могут причинять боль. И даже если бы я сейчас прочел над тобой какое-нибудь забористое заклинание, тебе не было бы больнее.

– А вы знаете такие заклинания? – мгновенно оживился Даниил.

– В нашей Школе Колдовских Искусств преподавали Искусство Словесной Битвы, но у меня была другая специализация – магические животные. Поэтому этой темы я почти не касался. Помню только кое-что из теории. Но, надеюсь, ты пришел сюда не для этого?

– Нет. – Даниил сложил в кучку нарезанную колбасу, вытер руки об себя и осторожно взял коробочку. – Вот. Посмотрите, пожалуйста.

Я торопливо сунул ведро с комбикормом в вольер драконам – пусть сами разбираются, кому первым есть, – и подошел к мальчику. В коробочке лежал его серый с бурыми разводами мотылек. Он не шевелился, но когда Даниил поднес к нему палец, медленно забрался на него.

– Последние два дня он какой-то вялый. Не ест ничего.

Я посмотрел на мотылька, который лениво ползал по руке мальчика. Не надо было быть специалистом, чтобы понять – насекомое впадает в спячку. Другое дело, что для ТАКИХ мотыльков спячка означает смерть.

– А чем ты его кормил?

– Сиропом. Я таскал из буфета сахар, разводил в воде и давал ему. А позавчера он поел совсем мало. Вчера не ел совсем и даже не летал, когда я его выпустил. И сегодня...

Мотылек заполз ему на большой палец и там уселся, сложив крылья.

– Сколько дней он уже у тебя?

– Я нашел его на каникулах.

– То есть уже недели две? Надеюсь, ты знаешь, что это за насекомое?

– Да. – Даниил твердо взглянул мне в глаза. – Это душа моего отца.

– Ты в этом уверен?

Даниил погладил мотылька по пушистой спине. Тот задвигал усиками.

– Я это знаю, – сказал мальчик, – потому что уже однажды видел его.

– Когда?

– В ночь после смерти отца.

Для тринадцатилетнего мальчишки он слишком спокойно говорил о таких вещах, и я заподозрил неладное.

– Ты знаешь, что случилось с твоим отцом?

– Да. Он... однажды он приехал в школу, где я учился, и забрал меня. Прошло всего четыре месяца со дня смерти мамы, и я обрадовался, что отец хочет побыть со мной. Я даже не спросил, куда мы едем, а сам он не говорил об этом. Мы приехали в Индию, остановились в гостинице на границе с Непалом, и отец сказал мне, что если я буду хорошо себя вести и не выйду из номера до завтрашнего утра, то утром он придет за мной и мы поедем кататься на слонах и посетим Храм Вишну. А нам как раз задали доклад о богине Кали и еще кое-что из индийской мифологии, и я обрадовался. Я люблю писать доклады. – Даниил мечтательно улыбнулся, но тут же опять погрустнел, вспомнив тот день. – Ну, в общем, я сидел в номере один. Я не знал, когда придет отец, и решил не спать всю ночь. Но около полуночи я как провалился в сон. А когда проснулся, было уже утро. И в окно бился этот мотылек. Он вел себя как-то странно. Я вспомнил формулу, которой нас учили на втором курсе – как отличить живое от неживого, – и сразу понял, что мой отец умер в ту ночь, а это... это...

Голос его дрогнул, и я обнял мальчика за плечи. Он не плакал и выпрямился, быстро справившись с собой.

– А дальше? – рискнул спросить я.

– Дальше ничего. – Даниил опять погладил насекомое. – Я спустился вниз и от портье позвонил дяде в Хельсинки. Сказал, где нахожусь и что папа умер. Он сразу вылетел за мной. А мотылек... Я хотел его забрать, но он куда-то делся. И обнаружился только на чердаке дядиного дома. Я сам сказал дяде, что больше не хочу учиться в Полых Холмах. Пусть он найдет школу поближе к его дому. Вот меня и перевели сюда...

В моей голове словно зазвенел звонок. В рассказе Даниила было что-то знакомое. Что-то очень важное.

– Где это было? – спросил я.

– В Индии, на границе с Тибетом. Городок...

Я отмахнулся. Дикие Горы, те самые, запечатанные Александром Македонским!

– А когда это случилось? Ну, когда умер твой отец?

– На двенадцатый день после Осеннего Равноденствия.

Я со свистом втянул в себя воздух. Двенадцатый день Осеннего Равноденствия – как раз в этот день из заключения сбежал Белый Мигун! В прессе говорили, что ничего не знают о его возможных сообщниках. В прессе сказали неправду. Один сообщник у бывшего лидера сектантов все же был – Йозеф Мельхиор, отец Даниила. Знает ли мальчик, что его отец погиб, возвращая свободу преступнику?

Я покосился на Даниила. Мальчик сидел и гладил мотылька.

– Что с ним теперь будет? – спросил он. – Он будет жить?

– Вряд ли, – сознался я. – Ты не хуже меня знаешь, что души умерших не могут и не должны вечно находиться среди живых. Твой отец остался на земле потому, что очень любил тебя и не хотел расставаться так скоро. Ведь после смерти матери ты был бы совсем один. Поэтому он задержался здесь в образе мотылька. Но сорок дней уже прошли, ему давно пора в иные миры. Он еще держится, еще живет, но рано или поздно вам придется расстаться навсегда. Пойми это. Таков закон природы.

– Ему можно помочь?

– Я попробую что-нибудь сделать. – Я подошел к шкафам и стал перебирать их содержимое. Иногда нам приходилось содержать дома бабочек, сильфид и прочих воздушных созданий. Однажды я как-то смастерил самостоятельно вольеру для тараканов. Но мотылек – совсем другое насекомое.

Вдвоем мы водрузили мотылька в прозрачный цилиндр, в котором был устроен насест и стояла плошка сиропом и водой. Вместо сахара я взял концентрат нектара бессмертника и некоторых других растений – его часто продают в зоомагазинах для тех, кто содержит дома сильфид. Возле цилиндра мы поставили лампу, а один уголок затемнили, чтобы мотыльку было где спрятаться от яркого света. Он слегка оживился, подполз к кормушке и попил нектара.

Даниил заулыбался, глядя на это.

– Теперь он будет жить? – В голосе мальчика слышалась надежда.

– Да. Теперь он будет жить. Но запомни – это душа твоего умершего отца. И однажды ей все-таки придется уйти в иной мир. Так что будь к этому готов.

Клянусь, я много бы отдал за то, чтобы не говорить такие слова, но мои родители покончили с собой в камере, оставив меня на произвол судьбы. У Даниила был хотя бы дядя, а у меня нет ни одного родственника. Ибо, если бы были, меня бы не отдали совершенно чужим людям. Даниилу тринадцать, он почти самостоятельный, а меня родители бросили двухлетним крохой. Скажу правду – я был обижен на это и не видел причины, почему должен щадить других сирот.