Третья причина (сборник) - Николай Дмитриев

— «Ослябя»… «Сисой»… «Наварин»… «Нахимов»… [23] И при них эскорт… Да… — Внезапно умолкнув, старик с лёгким щелчком сложил свою подзорную трубку и, пряча её обратно, после короткой паузы уточнил: — Примерно час, как из Либавы вышли…

Не имея ни малейшего желания вступать в разговор, Иртеньев тактично промолчал, но не на шутку разволновавшийся старик и не думал сдерживаться.

— Нет, вы только подумайте!.. — теперь неугомонный старик уже прямо обращался к Иртеньеву. — Тихоокеанский флот никак не уступал японскому, ибо на момент начала боевых действий, он располагал семью броненосцами и одиннадцатью крейсерами! Так надо же!.. Профукали корабли по всяким Чи-фу, а теперь сидят в своём Порт-Артуре как в мышеловке, архаровцы!

Желание старика немедленно высказаться было столь явным, что полковник решил не обращать внимания на этикет и осторожно заметил:

— Ну, возможно, японцы пока сильнее…

— Что-с? — старик тут же грозно насупился. — Да вы, я вижу, милостивый государь газет начитались! Этих писак-провокаторов слушаете… Да пока адмирал Макаров там был, этих косоглазых меньшим числом били, вот так-то-с!

— Помилуйте, я вовсе не в этом смысле… — попробовал было возразить Иртеньев, но старик только горестно взмахнул рукой.

— Эх, да что говорить!.. Понавешивали себе орденов до пупа, а мозгов ни на грош!

Старик демонстративно отвернулся и принялся смотреть вслед уходившей эскадре, но теперь уже полковник, вспомнив, что его неожиданный собеседник знал о времени выхода кораблей из Либавы, а газетные статьи почему-то считал провокациями, решил продолжить беседу и негромко сказал:

— Кто как, а я надеюсь на лучшее…

— Да откуда же оно будет, помилуйте! — Старик мгновенно среагировал и решительно повернулся к Иртеньеву. — Вы понимаете, милостивый государь, что будет, когда они в конце концов доползут до места назначения? Или вы считаете, что Порт-Артур столько продержится? И это при том, что остатки Тихоокеанского флота будут вот-вот потоплены, а наш великий стратег генерал Куропаткин только и делает, что отступает!

— Мне кажется, вы уж слишком пессимистично смотрите на вещи, — слегка растерявшись, пробормотал Иртеньев.

— Наоборот, милостивый государь, наоборот! Я смотрю на всё только реалистично. — Слегка сощурившись, старик скептически поглядел на Иртеньева. — Мне кажется, вы коммерсант и, видимо, язык цифр вам понятнее. Так вот, смею вам уверить, что этот поход, практически вокруг света влетит нам ой-ой в какую копеечку. Я думаю, где-то миллионов сто золотом и никак не меньше!

Иртеньев пожал плечами и негромко, как бы про себя, сказал:

— Война и политика всегда обходятся дорого…

— Но они, чёрт возьми, должны быть выгодны! — старик сердито топнул ногой и неожиданно севшим голосом закончил: — А эти, если им и удастся дойти, будут встречены японцами где-то уже в районе Зондского архипелага…

На какой-то момент настроение старика передалось Иртеньеву, и он недоумённо спросил:

— Так где же выход?

— Выход?.. Выход, милостивый государь, был. Через наши северные моря целиком в наших внутренних водах. Только об этом надо было думать раньше.

— Но позвольте, — слова старика так поразили полковника, что он откинул всякую сдержанность. — Насколько я знаю, там плавание из-за льдов невозможно!

— Невозможно? — теперь в голосе старика послышалась горькая ирония. — Наши предки со времён Дежнёва плавали там на парусных кочах, а нам, имея такой ледокол, как «Ермак», нельзя? Не смешите меня, милостивый государь…

— Нет уж, увольте! — с неожиданной запальчивостью перебил старика Иртеньев. — Я, конечно, не бог весть какой знаток, но хорошо понимаю, что там нужны гавани, нужны угольные станции и как минимум надо знать состояние льдов!

— Похвально, похвально… — Теперь старик уже весьма заинтересованно посмотрел на Иртеньева. — Так вот что я вам скажу, милостивый государь. На те сто миллионов, которые собираются вбухать в бесполезный поход, можно было построить как минимум десять «Ермаков» и оборудовать достаточное количество стоянок и зимовий, снабдив их, между прочим, искровыми станциями, что дало бы возможность знать обстановку от Архангельска до Чукотки ежедневно! Да-с…

Внезапно взгляд старика стал каким-то отсутствующим, он прервал свой страстный монолог и, не представившись и не попрощавшись, резко повернулся, чтобы на старческих, плохо сгибающихся ногах, начать медленно спускаться вниз, где уже наверняка собирали пассажиров к завтраку…

Полковник с интересом рассматривал новинку — уличный телефон-автомат, установленный в специальной будочке. Продолговатый, расширяющийся снизу полированный ящик размещался на задней стенке, так что укреплённый сверху микрофон был где-то на уровне лица, а слуховая трубка висела сбоку, совсем рядом с ручкой индуктора.

Читая выставленную на видном месте инструкцию, полковник как-то ухитрялся одновременно осмысливать ситуацию. Оснований для беспокойства у него было более чем достаточно, ибо за три дня, прошедших со дня прибытия парохода в Гамбург, произошло уже слишком много событий.

И хотя впереди предвиделись сложности, этот автомат странным образом успокоил полковника. Во всяком случае, благодаря вот такому никем не контролируемому телефону он мог в любой момент набрать нужный номер.

Плотно прикрыв за собой дверь будочки, полковник бросил монету в горизонтальную щель и, взяв слуховую трубку, прижал к уху. Дождавшись, когда мембрана ожила, он покрутил ручку индуктора и, услыхав ответ телефонной станции, попросил:

— Фройлян, 2—17 битте…

Абонент отозвался сразу, и тогда полковник произнёс только два слова:

— Говорит Томбер.

Слышимость была отличная, ничего переспрашивать не пришлось, и уже через минуту полковник Иртеньев, выйдя из автомата, не спеша зашагал по тротуару, ничем не отличаясь от идущих по своим делам степенных бюргеров.

Рядом пробежал мальчишка-газетчик и с криком:

— Покупайте!.. Покупайте!.. Нападение русских броненосцев на английских рыбаков!.. — промчался дальше.

На ближайшем углу полковник купил газету и, свернув её в трубку, пошёл дальше. Примерно через полчаса, миновав контору «Германо-Американской линии», Иртеньев остановился у витрины магазина готового платья «Кнопф и сын».

В витринном стекле отражались вся улица и сам полковник, одетый по осеннему времени в демисезонное, французского кроя, пальто. Полюбовавшись на своё отражение, Иртеньев отвернулся от окна и, постукивая трубкой газеты о ладонь левой руки, принялся ждать.