Метазоа. Зарождение разума в животном мире - Питер Годфри-Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы произошли от рыбы, не похожей на желтохвоста или форель – они появились позже, когда наша линия уже отделилась от линии рыб. Ближайшие родственники человека со стороны рыб – неуклюжие, пузатые лопастепёрые рыбы, представленные сегодня глубоководной латимерией.
Начинали рыбы со вторых ролей{146}. Впервые они появляются в кембрии: невзрачная мелочь длиной 3–5 см. В конце предыдущей главы мы переместились на ветвь вторичноротых, к которым относятся люди, иглокожие и некоторые другие животные. Вторичноротые, как и многие другие, отпочковались от ранних червеобразных билатерий. На какой-то стадии из животных этого типа выделились более подвижные и обтекаемые формы. Умели они немногое, у них даже зубов не было. Это была неприметная морская мелюзга вроде пикайи, помеченной буквой «В» на рисунке на с. 103. Но у этого нового существа имелся ряд интересных качеств, в том числе обтекаемая форма, нервный ствол вдоль спины, контролирующий работу мышц, и зачатки твердых тканей – не снаружи, как у членистоногих, но внутри.
В кембрии, когда членистоногие изобрели хищничество, такие рыбы были легкой добычей. Вероятно, именно по этой причине они быстро обзавелись хорошим зрением. Глаза у рыб устроены по типу камеры: одна линза и одна сетчатка, а не целая гроздь, как у большинства членистоногих. Первыми эволюционными новообразованиями на линии позвоночных животных стало созданное для движения тело и глаз-камера.
Начиная с ордовикского периода рыбы постоянно увеличивались в размерах. Появились рыбы, покрытые костными пластинками и до метра длиной – теперь от хищников их защищали и размер, и броня. Некоторые выглядели устрашающе, но на самом деле никакой опасности не представляли. При всей своей пугающей внешности укусить они не могли и питались, скорее всего, всасывая, фильтруя и зачерпывая. Поворотное эволюционное новшество появилось примерно 420 миллионов лет назад, и это была челюсть.
Челюсть, выкроенная из жаберных дуг по бокам рыбьей головы, – классический пример того, что французский биолог Франсуа Жакоб называл «халтурой» эволюции{147}. Эта халтура повлекла за собой серьезные последствия: рыбы научились кусаться. По удачному сравнению (сделанному Джейн Шелдон), челюсть устроена наподобие отстоящего от ладони большого пальца, только на лице. Обзаведясь умением плавать, глазами и челюстью, рыбы стали претендовать на большее. Около 360 миллионов лет назад, к концу девонского периода, челюстные рыбы размножились, а бесчелюстные начали постепенно вымирать. Те, что дожили до наших дней, – миксиновые и миногообразные – вытеснены на задворки эволюции.
В девоне челюстные рыбы приросли акулами. Как пишет Джон Лонг в книге «Расцвет рыб», акулы быстро приобрели свой окончательный вид и с тех пор почти не менялись. В 2018 году австралийский палеонтолог-любитель нашел несколько необычно крупных зубов{148}. Это были зубы акулы – нисколько не затупившиеся за 25 миллионов лет, что прошли со смерти их обладателя, девятиметрового охотника на китов.
Плавание, глаза и челюсти составили выигрышную комбинацию. Дополнила ее еще одна черта, которая кажется мне важным наследием всех позвоночных. Строение тела и способы передвижения рыб сделали их особенно централизованными животными, и это отразилось на мозге позвоночных. Здесь, как и везде, может крыться неожиданное расщепление: мозг рыбы состоит из двух довольно разобщенных половин. Но, если сравнивать строение рыбы с устройством других, уже изученных нами тел, рыба – целостное, централизованное существо. Мозг управляет движениями тела как единого целого – практически все рыбы двигают всем телом сразу, потому что у них нет ни лап, ни клешней, ни щупалец. Однако позднее, когда позвоночные обзавелись ловкими конечностями, контролировать их стал мозг того же типа.
Однажды я видел, как охотились желтохвосты. Я следил за кальмарами на мелководье. Кальмары занимались своими делами, не выпуская меня из виду и время от времени меняя узоры на коже. Внезапно появился крупный желтохвост с типичным серпообразным хвостом. Он возник словно ниоткуда, двигаясь в дерганой, отрывистой манере. Конечностей у желтохвоста нет, как нет и щупалец, как у кальмара, и движение рыбы представляло собой рывки всем телом. Кальмары, бросившись врассыпную, выпускали облака чернил, которые висели в воде, как клубы дыма над зенитной установкой.
Плавание
Я задумал эту часть как главу, посвященную открытой воде и океанским просторам. Ныряя с аквалангом в процессе работы над книгой, я погружался в густые заросли жизни и двигался со скоростью ползающих и карабкающихся существ. В подводном снаряжении я не могу двигаться быстро, но и крабы, кораллы и даже осьминоги тоже не развивают высоких скоростей. Кальмары – исключение, однако до сего момента мое повествование в основном касалось существ, живущих в неразрывной связи с небольшим участком моря.
Сравните с рыбами, с их стремительными путешествиями под водной гладью планеты. Это животные, чья вотчина – весь океан. А для некоторых и не один: они рождаются в одном месте, мигрируют за пропитанием в другое, а затем, ориентируясь по магнитным полям Земли, возвращаются назад, чтобы дать жизнь следующему поколению{149}.
Я начал главу с желтохвоста. Но, если говорить о силе позвоночных, я не видел ничего внушительней хвоста китовой акулы. Китовая акула – крупнейшая рыба современных океанов{150}. Сегодня акула Rhincodon typus – единственный вид в роде, единственный в семействе – самое крупное животное на планете, если не считать отдельных китов. Типичный представитель вида достигает как минимум 12 метров в длину. Тело китовой акулы темно-серое, расчерченное полосками бледно-серого цвета и испещренное белыми пятнышками. Его приводит в движение огромный вертикально ориентированный хвост.
Верхняя часть этого хвоста представляет собой треугольник примерно два метра в высоту и под водой выглядит как парус, однако, в отличие от паруса, акулий хвост самостоятельно вырабатывает энергию. К хвосту сходится гигантское тело с массивными, бегущими вдоль рифлеными обводами, которые напоминают сварные швы на корпусе самолета.
Китовые акулы проводят жизнь в путешествиях по тропическим морям всего мира. Никто и никогда не видел, как они спариваются. В настоящее время предполагается, что все китовые акулы спариваются в одном месте, недалеко от Галапагосских островов{151}. Отсюда они отправляются к берегам Австралии, Мексики и Филиппин. Китовые акулы, как и многие киты, питаются планктоном и часто курсируют у поверхности, а значит, человек с маской и трубкой вполне может составить им компанию; я плавал с акулами в Западной Австралии, недалеко от Эксмаута.
Когда плаваешь в окружении акул, в какой-то момент можно оказаться сверху. Первый раз, увидев внизу это огромное тело характерной окраски, я почувствовал, будто парю над поверхностью далекой планеты. Акул в их путешествиях часто сопровождают стайки рыб поменьше: они вьются под, рядом и даже внутри разверстой пасти акулы. Акула их не глотает, рыбки снуют туда и обратно, заплывая в пасть размером с врата кафедрального собора. Постоянная суета акульей свиты резко контрастирует со спокойствием и невозмутимостью самой акулы.
Иногда акула снижается и ныряет. Голова ее медленно наклоняется, и животное уходит в темные воды. Акулы могут погружаться на глубину более 1500 метров. В отличие от китов, им не нужно через определенные промежутки времени подниматься к поверхности: акулы не млекопитающие, которым нужно всплыть, чтобы глотнуть воздуха. Когда я плавал с акулами, у меня было чувство, будто они такие же млекопитающие, как и я сам, но китовые акулы, которые умеют дышать в воде, по-настоящему морские животные.
Однажды ясным днем я дважды с близкого расстояния видел, как самец китовой акулы наклонился и нырнул головой вниз. Через мгновение он был уже на 10 метров глубже, но мы могли наблюдать за ним сверху. Проплывая в прозрачной воде над рифом, я явственно видел грацию его движений, практически незаметные взмахи хвоста, снова и снова продвигающие
