Непокоренный «Беркут» - Дмитрий Собына

Иван остановился в нерешительности возле лестницы. Ему и самому было интересно, как радикалы перелазят из соседнего здания на стройку, но идти по карнизу было опасно. В конце-концов любопытство пересилило чувство опасности.

– Ладно, давай глянем. Только осторожно, чтобы не свалился.

Андрея дважды упрашивать не надо. Быстро сбросив бронежилет и бушлат, он отдал все Американцу и, выскользнув в балконный проем, быстро скрылся за углом. Американец, переживая за товарища, выглядывал на улицу, прикрывая рукой глаза от ветра, прислушивался, что происходит за углом. Внезапно кусок стены приподнялся и из образовавшегося проема показалось счастливо улыбающееся лицо Андрея.

– Здесь вход гипсокартонном закрыт. – Держите! – он просунул в проем доску, которую тут же подхватил Иван. На четвереньках, волоча за собой еще одну доску, протиснулся и Андрей.

– Больше лазить не будут. Я доски, по которым они переходили, позабирал, – похвалился Кольницкий.

– Тогда пошли, – распорядился Иван.

Перескакивая через две ступени, милиционеры неслись вниз. Позади всех Андрей, грохоча на всю стройку, тащил за собой трофейные доски.

– Брось ты их, – посоветовал Американец.

– Не брошу. Я из них лавочку сделаю, чтобы возле костра не стоять, ответил Андрей, перехватывая свою ношу поудобнее. В дверях выходящих спецназовцев встречали несколько любопытных лиц вэвэшников, привлеченных грохотом Андреевых досок.

– Свои! Свои! – крикнул Иван, успокаивая встречающих их срочников. На улице стояла непривычная тишина. Солдаты, расслабленно опираясь на щиты, упертые в землю, стоя на деревянных поддонах, переговаривались между собой. Позади них горели несколько костров. Периодически несколько человек выходили из шеренги и, погревшись, возвращались назад. Выйдя из здания, бойцы пошли в сторону костра, где грелись их товарищи, а Иван поднялся по ступенькам на площадку перед Художественным музеем, где стоял куратор от МВД, который и попросил Ивана сходить на стройку.

– Ну что, получилось? – задал он вопрос Журбе.

– Так точно, – по-военному ответил Иван, протягивая телефон с фотографиями.

– Ага, спасибо! – поблагодарил куратор, перебрасывая снимки себе в телефон.

– Держи. Еще раз спасибо!

Он вернул телефон бойцу, который уже поглядывал на дорогу, где строились его товарищи, готовясь идти на отдых. Схватив телефон, Иван помчался становиться в строй.

Уже почти полдень, а намека на солнце так и не было, небо было затянуто тяжелыми свинцовыми тучами. Только что проснувшись, Иван стоял на улице, делая зарядку. Шел небольшой снежок. После пропахшего запахом дыма и пота автобуса, в котором уже третий день жили спецназовцы, вдыхаемый чистый морозный воздух приносил райское наслаждение.

– Все строимся, пошли вниз.

Услышав эту до боли знакомую команду, звучавшую каждые два часа на протяжении всего времени, что они находились здесь, Иван на автопилоте встал в строй.

– Когда уйдем, открой двери. Проветри автобус, – попросил он Одаса, ковыряющегося во внутренностях своего механического друга.

– Там Саркисов с температурой сидит.

– Скажешь ему, пускай в соседнем автобусе полчасика посидит, уже дышать нечем, – крикнул он Игорьку, уже из уходящего строя.

Внизу Ивана и товарищей ждало очередное потрясение. Перед строем солдат, прикрывающихся щитами, стояли толпы гражданских, фотографирующихся на фоне вэвэшников, «Беркута» и вступающих в политические дебаты с милицией. Журба вслед за бойцами по самодельной лестнице вскарабкался на холм, где, столпившись, ожидали своей очереди спуститься вниз отстоявшие свою смену коллеги.

– Не понял, сегодня что, на Грушевского день открытых дверей? – поинтересовался Иван у стоящего возле него Василькова, который тоже с удивлением рассматривал снующих перед милицией гражданских.

– Не знаю. Два часа назад, когда уходили, здесь никого не было, – ответил капитан.

– Смотрите, как в театре на представление пришли, – указывая на крышу арки стадиона «Динамо», обратил внимание товарищей Андрей Кольницкий. На крышу митингующие затащили лавочку, огородив ее от ветра, и теперь расселись на ней, с интересом наблюдая за происходящим. Постояв на бугре и посмотрев на все вокруг, Иван повернулся к Гене, стоящему у него за спиной.

– Пойду, послушаю, о чем болтают. Позовешь если что, – попросил он товарища.

Журба подошел к забору, где двое пожилых майдановцев, судя по говору явно из Западной Украины, одетые в старенькие пуховики, держась за прутья ограды, пытались агитировать трех вэвэшников, стоящих напротив. Говорил один из них, второй, натянув поглубже на голову кепку-бандерку, хмуря брови, молча рассматривал солдат. Двое срочников стояли молча, слушая диалог своего товарища с митингующими.

– Хлопці, ну за кого ви тут стоїте? – услышал Иван елейный голос агитатора. – За того зека, що народ обдирає?

– Мы здесь стоим за легитимную власть, избранную народом Украины.

Старший сержант, который отвечал своим противникам, явно был не из робкого десятка и за словом в карман не лез.

– Так ось він народ, перед вами стоїть. Це ви проти свого народу? Той, який ви захищати повинні.

Иван слышал, что речь западенцев была хорошо отрепетирована и испробована уже не на одном милиционере. Эти же слова он слышал на Кабмине в конце ноября, там тоже, как демоны искусители, агитаторы пытались посеять зерна сомнения в умы бойцов.

– Народ, за который мы здесь стоим, сейчас в шахтах и на заводах трудится, честно свою зарплату зарабатывает, а не приехал на майдан за длинным рублем или от нечего делать в ментов камни покидать.

В разговор вмешался второй западенец, до этого смотревший исподлобья и молча слушавший разговор. Сверкая фанатичным блеском в глазах и брызжа слюной, он не говорил, а выкрикивал слова, выплевывая их в сторону солдата.

– Да про що з ними говорити!? Ти бачиш, як їм офіцери мозок промили! Це такі ж бандити, як і Янукович з його бандою! Тобі за наші гроші зарплату платять, а ти, собака, проти нас стоїш!

От такого резкого перехода к агрессии старший сержант, до этого разговаривающий с майдановцами не повышая голоса, растерялся и, смутившись, замолчал. На помощь ему пришел Иван.

– Собаку твоя мать родила, а деньги свои оставь себе, мне государство платит.

Он видел, что от его слов активист скривился, как от зубной боли и уже открыл рот, чтобы ответить, но его опередил более уравновешенный товарищ.

– Так, а воно звідкіля ті гроші бере, з нас, простих громадян, які податки платять.

– Ну как вы можете налоги платить, если не работаете, а на майдане стоите, или вы их платите из тех денег, что вам за сценой раздают? – улыбаясь, продолжал спорить Иван.

Активисты от слов Журбы онемели, и вдруг фанатично настроенный агитатор в бандерке плюнул в сторону милиции и попал на щит одному из вэвэшников.

– Ах вы суки! – проговорил тот, сделав шаг вперед, и замахнулся палкой.

Агитаторы не стали ждать развязки, резво сбежали вниз, подальше от забора и, уже стоя внизу, выкрикивали ругательства в адрес милиции и «Беркута». Иван сложил рупором руки и, пристроив их ко рту, крикнул в сторону сквернословящих майдановцев:

– Русский солдат – убивай командиров и комиссаров-жидов, бросай оружие и переходи к нам! Мы обещаем тебе горячий чай и наше радушие! Мы эти слова уже слышали семьдесят лет назад!

Не слушая маты, которые кричали ему вслед разочарованные агитаторы, пошел к товарищам. Здесь тоже были увлечены «плакальщиками», как между собой милиционеры называли агитирующих их митингующих. Громкий, резкий голос, иногда срывающийся на крик, пожилой женщины, идущей вдоль шеренги вэвэшников, привлек внимание Ивана и товарищей. Она, хватаясь руками за щиты, голосила:

– Що ж ви, синочки, і нас палками лупцюватимете, як отих діточок на майдані. В вас мабуть і мати є, і батько, це вони вас навчили дітей та старих бити?

Солдаты отворачивались от нее, ничего не отвечая. Эту женщину лет пятидесяти с уставшим помятым лицом и мешками под глазами, растрепанными волосами, торчащими из-под красивого сиреневого платка с украинским орнаментом, многие видели уже не первый раз. Ее визгливый голос уже слышался и возле Кабмина перед тем, как радикалы начали таскать «Беркут» за шлемы и брызгать в лицо газом; на Банковой на следующий день после неудачного штурма Администрации Президента, и здесь на Грушевского она уже успела отметиться на Крещение, когда жгли технику силовиков. Поэтому зная эту «сердобольную», вэвэшники особого расположения к ней не высказывали, а просто отворачивались, игнорируя ее.

– Когда уже эта смена закончится. Чувствуешь себя, как на выставке, – с досадой в голосе высказался Костя Серков, отворачиваясь от очередного фотографа, пытающегося его сфотографировать.

– Еще полчаса стоять, – успокоил его Леха Каустович, посмотрев на часы.