Баллада о бомбере (сборник) - Михаил Веллер

— Мы победили Божьим соизволеньем и нашей мудростью.

— Да, — ответил Вильгельм. — Но доблестью победил он.

Назвать имя он не счел необходимым.

Нью-Йорк, 2002

Кавалерийский марш с вариациями кино-роман

Есть мнение, насаждавшееся старыми идиотами на Высших Сценарных Курсах: киносценарий есть законченное художественное произведение, существующее уже само по себе. Это все равно, что газ сгоревшего в двигателе бензина объявить самоценным нефтепродуктом; бред: этот газ двинет поршни и придаст движение автомобилю, иначе от него только жара и вонь.

Сценарий — это только пересказ фильма, который увидел пока один только человек: сценарист. Пересказ предельно внятный, подробный, ясный и простой: достаточный. Стилистические изыски тут глупы и неуместны: это искусство визуальное, а не вербальное. Ну, вроде как Мойша передал по телефону арию Карузо, — вот и сценарист просто пересказывает увиденное. Это кино в словах.

А кино — это зрелище, и это муви. Картина! краска! кадр! движение! звук! — вот что требуется от сценария.

Можно сказать еще одним способом: сценарий — это комикс без картинок: картинки тоже пересказаны словами.

Все, что требуется от любого читающего — это лишь капелька зрительного воображения. Тогда читатель будет читать текст — а перед глазами его будет кино. Важнейшее из искусств. Пир духа.

Со своей системой смешных условностей.

Если мы напильником стирали грань между городом и деревней — почему бы не стереть грань между прозой и кино? Так что не стреляйте в пианиста — он бренчал по костям, как умел.

1. Заброшенный аэродром — кладбище старых военных самолетов.

Бомбардировщик с выбитым остеклением фонарей, спущенные баллоны шасси, звезды на фюзеляже, отодранная обшивка.

Другой: отрезанные плоскости и хвост лежат на бетоне отдельно.

Третий: пустые пулеметные прорези в кабинах стрелков.

Трава меж бетонных плит, грязь и хлам под колесами: сигаретная пачка, разбитая бутылка, обрывок газеты.

Бесконечные ряды останков — некогда грозных самолетов.

По бортовым номерам и звездам — надписи мелом, кирпичом, аэрозольной краской: «хуй», «Биттлз», «Света + Саша = любовь», свастика, мегендоид, пацифистский знак.

Тихо возникает мелодия.[1]

2. Музыка эта звучит в черном роскошном «Мерседесе-600» — он приближается издалека по бетонной полосе вдоль ряда самолетов. Приблизившись, «мерс» сворачивает и встает на просторной площадке: там уже несколько десятков модных машин: «БМВ», «Порше».

Машины стоят двумя группами, между ними — проезд к огромному ангару из рифленой жести.

Из «мерса» выходят четверо — две кожаных куртки, красный пиджак, деловой костюм — и идут к двери в воротах ангара.

На ходу — красный пиджак — в радиотелефон:

— Сегодня забит. Кинь стрелку на десять утра.

У дверей лениво стоят двое в камуфляже, с десантными «Калашниковыми». Деловито-разрешающе кивают входящим.

3. Внутри ангар полутемен и завален хламом вдоль стен. Середина пуста и ярко освещена несколькими направленными прожекторами.

В центре — приподнятая на полметра площадка вроде боксерского ринга: закинута брезентом, ограждена свисающим тросом меж угловых стоек.

Вокруг площадки — около сотни человек, в основном молодые крепкие мужчины. Стоят кучками, переговариваются, курят, шутят. Некоторые сидят — скамейки, раскладные и канцелярские стулья, несколько офисных кресел.

Двое заключают пари:

— Десять штук на Лелика против шести — идет? — Бьют по рукам.

Обрывки разговоров в толпе:

— …Вежливо говорю: ребята, можно посмотреть, кто за вами?

— …Ну-ну. Они на автоплощадку в Одинцово два танка поставили.

— …Счетчик уже вдвое настучал.

4. Под трос на площадку с противоположных сторон ныряют два коротко стриженных атлета в майках. Встают поодаль друг от друга, белозубо улыбаются в стороны публике, приветственно машут рукой.

Зал бурно приветствует, свист, аплодисменты:

— Лелик, давай!

— Видел шею?

— Джек! Джек!

— У него девятнадцать боев, понял?

Кадр отъезжает: каждый атлет в другой руке держит на поводке пит-буля, в ошейнике и попонке — один в красной, другой в синей. Собаки, напряженно глядя друг на друга, тихо рычат.

Атлеты, разойдясь по углам, сдергивают с собак попонки и дуэлянтским жестом швыряют в публику сторонникам. Присаживаясь на корточки, науськивают собак:

— Лелик, мальчик, хороший мальчик… не подведет…

Похлопывая по боку, шепчет псу на ухо:

— Съешь его, Джеки, он цыпленок, съешь!

Снимают с псов ошейники и, держа в пятерне за холку, сводят.

Псы грызутся.

Публика следит с азартом.

Человек из черного «мерса-600», в офисном костюме, — лет тридцати пяти, крепкий, с лицом бандита — сидя в кресле, соседу:

— Я за него двадцать шесть штук отдал в Лос-Анджелесе. Его отец знаешь кто? — Цезарь-2-ой.

Один из псов, похоже, побеждает.

Атлеты растаскивают их. Осматривают, ободряют.

Следующая схватка.

Сосед босса из «мерса», главарь второй группировки, в смокинге, худощавый, с тонким бледным лицом садиста, нервничает:

— Джек стоит на ногах, как кошка… вынослив. Пять минут продержался — все, будь спок, понял.

Псы грызутся. Джек начинает побеждать.

Группировка бледного шумно ликует:

— Дави его!

— Делай!

Псов растаскивают. Клыки, пена, ярость.

И тут Лелик выскальзывает из хвата проводника и бросается в горло Джеку.

Всеобщий вопль и негодование.

Оттащить Лелика невозможно.

Когда проводник его, наконец, оттаскивает — Джек уже мертв.

Бледный в смокинге медленно поворачивается вместе с креслом к первому главарю. Смотрит страшными ледяными глазами.

Двое телохранителей за спиной первого главаря медленно-медленно передвигают правые руки к левым подмышкам.

То же делают телохранители бледного.

Люди двух группировок очень тихо, не делая резких движений, поворачиваются друг к другу. Между двумя группами образуется полоса пустого пространства.

Поединок взглядов главарей.

Бледный: — Косяк. Он выпустил его.

Первый: — Твой сам его задержал.

Бледный: — Он выпустил специально.

Первый: — Он вырвался.

Один в толпе незаметно снимает пистолет с предохранителя.

Как бы в ответ в другой толпе щелкает затвор.

Первый главарь:

— Ну?

Бледный — медленно роняет:

— Пусть решит судья.

Первый:

— Все на месте.

И кивает[2].

5. Между двух групп блестящих машин проезжает и останавливается у двери ангара «жигуль»-пикап неброского серо-бежевого цвета.

Камуфляжник с автоматом почтительно распахивает переднюю правую дверцу.

Тем временем водитель достает сзади кресло-коляску и подкатывает к открытой дверце вплотную, придерживая.

С сидения машины передвигает на руках свое тело в кресло старик в аккуратном костюме.

Водитель везет его в дверь, предупредительно распахнутую вторым охранником.

6. По проходу меж двух группировок шофер везет старика к рингу.

Поспешно придвигают трапик типа гимнастического трамплина, и снимают канат, чтоб он мог въехать свободно.

На ринге старик молча смотрит на мертвую и живую собак, на проводников. Делает жест сжульничавшему проводнику подойти, показывает ему протянуть правую руку. Достает из кармана белый носовой платок, встряхивает, разворачивая, тщательно вытирает руку проводника, нюхает.

Показывает жестом подвести ему собаку, протирает платком холку, смотрит внимательно.

— Чем мыл? — спрашивает старик. Проводник молчит.

Старик протягивает руку в сторону одного из окруживших их людей. Тот молча вкладывает в нее пистолет.

Напряженная тишина. Проводник белеет.

— Жаль, — говорит старик, глядя ему в глаза, и поджимает губы.

Поднимает пистолет и стреляет псу в ухо.

У проводника лицо покойника.

Тишина. Все смотрят.

Старик протягивает пистолет обратно — учтиво, рукоятью вперед.

Его увозят по проходу.

Проводник опускается на колени и с величайшей скорбью гладит убитого пса.

Все молча, не глядя друг на друга, тянутся к выходу…

7. Офис главаря. Это бывший КДП (контрольно-диспетчерский пункт) на том же аэродроме — закругленное остекленное помещение на вышке. Остатки пульта и приборов соседствуют с дорогой мебелью и дорогими бутылками.

— Кто он такой?! — орет главарь.

— Закон, — поясняет советник, пожимая плечами.

Начохраны, в камуфляже на фирменную майку, зло сплевывает.