С нами бот - Евгений Лукин

В самом конце улочки пришлось вжаться в забор, давая дорогу бульдозеру. За рычагами сидела сильно татуированная личность, голая до пояса, с сигаретой на губе и, кажется, не слишком трезвая. На запылённой дверце кабины упрямо проступали полузатёртые-полузамазанные слова: «Убей чужого!» Судя по технике исполнения, надпись была делом рук какого-нибудь юного патриота. Осмелели. Заметно осмелели. Раньше предпочитали уклончивое «Убей урода!». Этак скоро, глядишь, дойдём до того, что и впрямь будем всё называть своими именами.

Вскоре воссияла впереди крашенная серебрянкой ограда. Возле входа на территорию магазина приткнулись три легковушки. Под жестяным навесом было уже довольно людно. За столиком в центре бетонного квадрата шумно пробавлялись винцом два задорных визгливых юноши и три басовито матерящиеся девушки. В левом углу бара прихлёбывал извечное своё разливное пиво всё тот же Володька. Словно и не уходил вообще. Столик напротив единолично оккупировал некто неизвестный. Георгий покосился на него мимоходом и невольно задержал взгляд. Молодой бритоголовый красавец сидел, не касаясь позвоночником пластиковой спинки стула, и, выпятив подбородок, смотрел в никуда. Глаза – мёртвые, ртутные. На столе ополовиненная бутылка дорогой водки и рюмка. Ни закуски, ни запивки.

Взяв пятьдесят граммов коньяка и бутерброд с сыром, Георгий, естественно, подсел к Володьке.

– Никак праздник у тебя? – полюбопытствовал тот.

– Праздник. Дорожку домостил… А ты, я смотрю, решил тут навеки поселиться?

– Ага! Навеки! Я уж и на собрании отсидеть успел… Только-только подошёл.

– Шумно было на собрании?

Володька ощерил зубы. Редкие. Желтоватые. Зато свои.

– Помнишь, как лягушки в прошлом году вопили? «Безобразие! Возмутительно! Озеро пересыхает! Надо что-то делать! Переизбрать правление! А то совсем без воды останемся!..» – Лягушачьи интонации вышли у него забавно и очень похоже. – Так и мы. Один к одному. У нас же в «Початке» контингент какой? Пенсионерки, бабушки-старушки… Но горла-астые…

– А что у вас там пересыхает?

– Ну как… Пелагее Петровне яблони повырубили, Клавдии Сергеевне бульдозером штакетник смяли… Выживают старушек.

– Кто?

– А то сам не знаешь кто! Кто нас отовсюду выживает?

– Что ж у вас, сторожа нет?

– Был. Уволился… Да ты с ним знаком, с Евсеичем. Сегодня, чай, виделись…

Георгий пригубил коньяк, откусил краешек бутерброда и принялся в задумчивости жевать. Жевал долго.

– Ума не приложу, что бы мы делали без чужих… – искренне поделился он наконец. – Что ни случись – чужие. Озеро пересыхает – чужие. Яблони вырубили – чужие. Раньше-то и свалить было не на кого…

– А сионисты? – ухмыльнулся Володька.

– Да кто их видел когда?

– А этих кто когда видел? Мы вон их с тобой много сегодня видели?..

Внезапно Володька замолчал. Хитрые татарские глазёнки стали как-то по-особенному пристальны и, пожалуй, тревожны. Георгий оглянулся. Одна из шумных девушек, усиленно играя бёдрами, направлялась прямиком к дальнему столику.

– Мужчина, – позвала она обворожительным хрипловатым баском. – Можно к вам обратиться?..

– Нет, – без выражения произнёс сидящий.

Взгляд его по-прежнему был устремлён в светло-пепельную кирпичную стену магазина.

Деваха изумилась, надула губы.

– Ну что ж вы такой бука… – укоризненно начала она, потом всмотрелась, умолкла и, вроде бы даже малость оробев, вернулась к своим. Те поглядели на неё вопросительно. Ответом была пренебрежительная гримаска.

– Во-от… – как ни в чём не бывало продолжил Володька, возвращая Георгия к прерванному разговору. – Битый, значит, час старушки наши митинговали…

Тот сделал над собой усилие и, снова сосредоточась на коньяке с бутербродом, исключил рокового незнакомца из поля зрения. Дальше глазеть не стоило – так и на неприятность недолго нарваться. Надо будет потом у Володьки спросить, что за тип.

– И чего старушки требуют? Правление переизбрать, а ещё?

– Президенту пожаловаться, – невнятно сообщил Володька, закусывая сушёным волоконцем кальмара. – Президент-то у нас – человек! Не из пресмыкающихся. Пока…

– Матёрый человечище, – заверил Георгий. – Только, знаешь, с кем поведёшься…

Беседа их была прервана странными булькающими звуками. Выставив прямую руку за перила, ограждающие бетонный пятачок бара, бритоголовый красавец с неподвижным лицом лил водку наземь.

– Ты что делаешь, мужик? – взвыл кто-то из задорных юношей.

Не услышав вопля, поставил пустую ёмкость на стол, встал, оказавшись не высокого, как соблазнительно было предположить, а всего лишь среднего роста, и двинулся на выход. Походка – твёрдая, будто не половину бутылки, а всю её вылил в грунт.

Хлопнула дверца иномарки жемчужной масти, ухнул запущенный на полные обороты двигатель – и, стреляя крупным гравием из-под колёс, машина сорвалась с места, исчезла в молочных клубах пыли.

– В больничный комплекс поехал, – понимающе заметил Володька. – Там она и лежит, мадам Ягужинская…

– Так это…

– Тёзка твой, – подтвердил Володька. – Жорка Ягужинский – во всей красе… – Всмотрелся в постепенно проясняющуюся от пыли округу, сокрушённо качнул головой.

– Шибанутый… – обиженно пробасила отвергнутая девушка и добавила ещё несколько слов.

Разливное пиво после коньяка, разумеется, верх вульгарности, но две рюмки подряд было бы дороговато, а посидеть ещё хотелось.

– Чем в клумбу выливать, лучше бы нам оставил… – ворчал Володька. – Тоже мне гусар…

Оба дачника, хотя и принадлежали к разным садовым товариществам, жили неподалёку друг от друга. Бар покидали вместе – не прерывая беседы.

– Дачи? – довольно бодро вопрошал тот, что из «Початка». – Дачи для них – так, мелочь. Если они дачами занялись – считай, остальную пойму давно заграбастали. Да и пойма тоже…

– Теперь уже не в этом суть, – печально отвечал ему тот, что из «Культурника».

– А в чём?

– Понимаешь, Володька… Вот мы говорим: иной разум, иная мораль… А в чём она, иная мораль? В чём он, иной разум? Подумаешь так, подумаешь: может, нет никаких чужаков?

Володька внимательно посмотрел на попутчика.

– Говорил тебе: не мешай пиво с коньяком… – упрекнул он. – Как это?

– Нет, физически они, конечно, есть… – вынужден был поправиться Георгий. – Но уничтожаем-то мы себя – сами! А они – так… пользуются результатами…

– Погоди, – остановил философа Володька. – Это там не сосед твой бежит?

Действительно, по тесной улочке навстречу им торопливо ковылял Никанор Иванович, то и дело всплёскивая руками и как бы заранее прося прощения. Издали было видно, что отставной технолог чем-то сильно потрясён.

– Жора… – выдохнул он за пять шагов, нелепо приседая и беспомощно разводя испачканные в смазке ладони. – Ну не смог… Не успел… Нога-то после травмы… пока дошкандыбал… он уже…

Защитных очков на Никаноре Ивановиче не было, и такое впечатление, что даже его левый, стеклянный, глаз полон отчаяния.

Георгий и Володька бросились к месту события.

По следам траков хорошо было видно, что бульдозер сначала снёс половину забора Сизовых, потом весь штакетник Георгия вместе с калиткой и развернулся на свежевыложенной дорожке.

– Слышу треск, хруст… – задыхаясь, говорил подоспевший Никанор Иванович. – Выбегаю, а он уж твой забор крушит… Вижу: сейчас до моего дойдёт… Я у него на дороге стал, руки раскинул… Ну, меня-то он давить побоялся…

Последний раз нечто подобное было с Георгием года за два до нынешних времён, когда его – в ту пору уже вдовца – угораздило вдобавок ко всем своим бедам въехать на такси прямиком в самую настоящую автокатастрофу. Возникнув из обморока рядом с неподвижным шофёром, он прежде всего подивился прозрачности ветрового стекла (на самом деле никакого стекла не было в помине – вышибло) и лишь потом обратил внимание, что левая рука ниже локтя болтается, как шланг. Ни страха, ни боли не почувствовал, если и взвыл мысленно, то исключительно от досады, представив грядущие расходы и прелести травматологии. Между тем кто-то бегал вокруг машины с криками: «Горит! Горит!» Потом дверцу взломали – и, придерживая раздробленное предплечье, Георгий выбрался наружу. Его отвели на обочину, а он уклонялся от помощи, бормотал: «Я сам, сам…»

И лишь когда усадили на пыльную землю (столкновение произошло за городом), шок кончился – и Георгия буквально опрокинуло навзничь.

Вот и теперь отстранённо, с каким-то даже любопытством он нагнулся, поднял изуродованный траками обломок зеленоватого в прожилках камушка, осмотрел.

– Милицию вызвать… – причитал за левым плечом Никанор Иванович. – В суд его, поганца…

– Кого? – злобно спросил Володька.

– Бульдозериста…

– Костика? Где сядешь, там и слезешь! Что ж они, дурачки – кого попало нанимать? Справка у Костика! Подлечат – выпустят…