Флорентийка - Жюльетта Бенцони

— Он… он не упоминает о ней совсем, — пролепетала она. — Но зато он пишет… "Отдай, и тебе возвратится сторицею!»И я… я навсегда отдаю тебе себя! И хочу, чтобы ты всецело принадлежал мне…

Тогда Филипп грубо взял ее, как взял бы любую женщину в захваченном и отданном на разграбление городе. Фьора кричала под ним, но он рукой зажал ей рот. Филипп чувствовал, что по ее лицу текут слезы, и, поняв, что причинил ей боль, не смог сдержать злорадства: ведь эта девушка, зачатая в грехе и воспитанная на еретической философии, несомненно, послана ему самим дьяволом. Он хотел бы убить ее, чтобы освободиться от сети, которой она так незаметно опутала его душу. И вот его пальцы уже сжимаются на хрупкой шее девушки… Но тут Фьора открыла свои огромные, блестевшие от слез глаза и потянулась к нему припухшими от поцелуев губами…

— Филипп! — прошептала она. — Мой любимый, мой господин.

— Дьявол тебе господин! — прорычал Филипп. — Подобная красота не может быть угодна всевышнему…

Внезапно опомнившись, Фьора попыталась вырваться из объятий мужа.

— Если уж речь зашла о дьяволе, то это ты разбудил его во мне, — сказала она так горестно, что Филиппу стало стыдно.

Теперь Фьора плакала вовсе не от счастья. Одну за другой Филипп осушил губами слезинки на ее щеках, затем долго целовал дрожащий рот, пока вновь не пробудил в ней желание…

— Прости! — прошептал он наконец. — Ты просто свела меня с ума…

— В таком случае мы оба сумасшедшие, — сказала Фьора, успокоившись, и положила голову на плечо мужа.

Несмотря на усталость, ей не хотелось спать. Сколько угодно времени для сна останется после отъезда Филиппа, когда ее постель будет пустой и холодной…

— Я и не думала, что любовь может доставить такую радость, — вздохнула она. — Мне бы хотелось, чтобы тебе было со мной так же хорошо, как мне хорошо с тобой…

— Разве ты не чувствуешь, как я счастлив с тобой?

— Может быть… но иногда мне кажется, что ты меня ненавидишь…

— Не надо так думать. Все дело в том, что ты слишком красива. Твоя красота просто пугает меня.

— Но почему? Ведь все, что я имею, принадлежит только тебе. Ах! Дорогой! Научи, как надо любить тебя…

— Порядочных женщин не учат подобным вещам, — ответил Филипп с напускной строгостью.

— К чему мне в такую ночь быть порядочной женщиной?

У меня еще останется на это много времени. А сейчас я хочу чувствовать себя только твоей женой…

Растроганный этими словами, Филипп принялся добросовестно направлять первые шаги ученицы, но та оказалась достойной своего учителя, и скоро за пурпурным пологом, скрывающим любовников, установилась тишина, прерываемая лишь томными вздохами…

Еще три раза Филипп овладевал молодым, кажущимся ненасытным телом жены. Наконец сраженная усталостью, Фьора провалилась в глубокий сон. Голова ее свесилась с подушки, а длинные, влажные от пота волосы волной упали на ковер. Тогда Филипп растянулся на простынях и, уткнувшись лицом в подушку, забылся крепким сном.

Но уже близился рассвет. В деревне пропел первый петух, и его крик был дружно подхвачен со всех сторон…

Дверь спальни тихонько отворилась, и на пороге появилась Леонарда. Женщина буквально застыла, потрясенная открывшейся глазам картиной: догоравший ночник едва освещал кроваво-красный альков и два распростертых, сращенных любовью тела. Обнаженная, застывшая в бесстыдной позе Фьора напоминала умершую вакханку. Леонарда нахмурила брови и, машинально перекрестившись, медленно двинулась к кровати, в которую она когда-то, сто лет тому назад, уложила невинную девушку..

Осторожно, стараясь не разбудить новобрачную, она приподняла ее и уложила поудобнее на кровать. Погруженная в глубокий сон, Фьора лишь пробормотала несколько бессвязных слов и улыбнулась, но, как только голова ее коснулась подушки, она сразу свернулась в клубочек, словно довольный котенок. Леонарда прикрыла молодую женщину и, обогнув кровать, подошла к Филиппу, осторожно потрясла его за плечо и тихо прошептала в самое ухо:

— Мессир, вставайте! Уже пора…

За долгие годы военной службы Филипп привык спать где придется и просыпаться по первому зову. Поэтому он сразу же повернулся и посмотрел на Леонарду совершенно осмысленным взглядом…

— Что такое? — проворчал он.

— Тише!.. Я говорю, что уже рассветает и ваши люди давно встали. Мессир де Прам завтракает.

— Уже?.. Зачем уезжать так рано?

— Вы сами знаете, зачем. Чтобы не привлечь внимания посторонних. Вы же договорились об этом с мессиром Франческо?..

— Да, действительно… но это было до…

И Филипп склонился к Фьоре, чтобы поцеловать ее, но Леонарда удержала его.

— Не будите ее! Так будет проще…

— Вы хотите, чтобы я уехал… не простившись с нею?

— Да. Так будет легче для нее, да и для вас тоже! Вы же не хотите, чтобы вам все время вспоминалось ее заплаканное лицо.

— Нет!.. Нет, вы правы…

Гибким движением, почти не опираясь на кровать, Филипп встал, широко зевнул и потянулся, ничуть не стесняясь своего обнаженного тела, на котором виднелись следы старых ран и свежие царапины, оставленные ногтями Фьоры. Прежде чем забрать одежду, в которой он вошел накануне в спальню, Филипп повернулся к кровати, чтобы в последний раз полюбоваться своей женой, которая лежала почти полностью прикрытая массой темных спутанных кудрей… Усталая, с синевою под глазами, она показалась ему еще прекраснее, еще желаннее…

При мысли, что он видит Фьору последний раз, у Филиппа сжалось горло… Как было бы хорошо остаться с нею навсегда, но контракт, на подписании которого он настоял сам, давал ему право лишь на одну ночь. Быстро наклонившись, Филипп взял длинную прядь темных волос и поднес ее к губам.

— Прощай!.. — прошептал он. — Прощай, любимая!

Выпрямившись, Филипп заметил, что Леонарда, со странным выражением лица, протягивает ему ножницы… Он взял их с улыбкой, совершенно потрясшей пожилую даму. Невероятно, но этот человек, о котором она не могла сказать ни одного доброго слова, улыбался, как восторженный ребенок.

— Спасибо! — сказал Филипп.

Он отрезал прядку волос, подержал ее на ладони, затем, вернув ножницы Леонарде, взял свою одежду и, ни разу не обернувшись, вышел из комнаты. Оставшись наедине с Фьорой, воспитательница осторожно задернула полог кровати, чтобы утренние лучи солнца не разбудили спящую, и на цыпочках вышла вслед за Филиппом.

А в это время Бельтрами поджидал Селонже в просторном холле с вымощенным белой и черной мраморной плиткой полом.

Он неподвижно стоял внизу у лестницы. Его волосы были еще влажны от холодной воды, которую пришлось вылить на голову, чтобы прогнать хмель. Налитыми кровью глазами Франческо наблюдал за тем, как уже полностью готовый к отъезду бургундец, в сапогах и теплом плаще, медленно спускается по ступенькам. Бельтрами с горечью заметил, что тот шел тяжелым шагом человека, которому вовсе не пришлось спать… Вероятно, он с толком провел единственную имевшуюся в его распоряжении ночь!