Изумрудный шторм - Уильям Дитрих

Мой цвет кожи, моя репутация, документы дипломата и наличие красавицы-жены – все это сыграло свою роль, и французские офицеры приняли меня весьма благосклонно. Кроме того, как я подозреваю, их проинструктировали, и они должны были занять меня на весь день, давая Рошамбо время и возможность затащить Астизу на красный бархатный диван. Ну, начать с того, что мне дали крайне непослушного коня: я с трудом оседлал его, и лишь через несколько минут мне удалось прийти к полному взаимопониманию с этим строптивым животным и сделать так, чтобы оно двигалось именно в том направлении, куда я хотел, а не туда, куда оно было готово устремиться. В придачу к нему ко мне приставили эскорт – полковника по имени Габриель Окуэн. Офицер выглядел, как и должно выглядеть бравому солдату: спина прямая, в каждом движении уверенность и спокойствие; легко, как перышко, взлетает в седло, а из-под головного убора выбиваются светлые кудряшки, что напомнило мне об Александре Великом.

– Они дали вам Перца, господин американец, но оседлали вы его очень даже неплохо, – отвесил он мне комплимент.

– Точнее было бы сказать, это он позволил себя оседлать. Наездник из меня не очень, – признался я. – Но при необходимости могу проскакать верхом какое-то время.

– Инженер и проводник из меня никакие, но смогу показать вам наши артиллерийские батареи. А затем выпьем бордо. Думаю, мы подружимся. Потому как мне всегда нравились люди прямые и честные, а не какие-то там хвастуны.

Габриель мне тоже понравился, и я почувствовал себя виноватым – за то, что собираюсь предать его. Но если я смогу положить конец этой проклятой войне, то, возможно, этот человек останется в живых. А если осада продлится, он почти наверняка погибнет. Вот что я говорил себе, чтобы подавить чувство неловкости. Я притворялся дипломатом, а на деле был шпионом, притворялся другом, а сам собирался предать людей своей же расы здесь, в Кап-Франсуа. И ничего бы этого не случилось, если б Мартель не похитил Гарри. Но я страшно сожалел, что мне пришлось втягивать таких людей, как Окуэн, в свои разборки.

Мы поскакали к восточной окраине Кап-Франсуа, где располагались главные фортификационные сооружения. Остров, который Колумб назвал Эспаньолой, был поделен на две колонии – испанский Санто-Доминго на востоке и французский Санто-Доминго, или Гаити, на западе. Местность здесь была гористая, и французская колония делилась на три части. На севере, западе и юге располагались плантации, каждая – в окружении гор и холмов. Чернокожие уже захватили западную и южную части и теперь сосредоточили все свои усилия на захвате последнего форпоста белых на севере. Весь остров уже находился в их руках, за исключением Кап-Франсуа.

Решающее сражение должно было состояться на восточных окраинах города, на небольшой равнине между рекой и горами.

Пока мы скакали туда, жара стояла страшная, а пейзаж убаюкивал своей пышной и даже немного приторной красотой. Этот остров походил на роскошную мозаику из всех оттенков зеленого – тростниковые поля, сады и джунгли сверкали и переливались, как мой изумруд, под ясным синим небом. Птицы вспархивали и перелетали с места на место, подобно ярким язычкам пламени, а цветы, казалось, вбирали в себя всю палитру красок. Кругом виднелись апельсины, лимоны, манго и бананы – спелые, сочные, соблазнительные, как в садах Эдема. Порхали разноцветные бабочки, жужжали и гудели насекомые…

Прелесть этого зеленого пейзажа нарушали столбы дыма, видневшиеся в отдалении. Но было трудно сказать, вызвано ли то военными действиями или это фермеры выжигают плантации. Гаити – не остров, а мечта, которую ненависть превратила в настоящий кошмар, и рай стал входом в ад.

Мы проскакали по улице Эспаньоль, мимо бесконечных рядов могил. В середине дня, когда нельзя укрыться в тени, кажется, что солнце прожигает насквозь даже соломенную шляпу. И вот мы оказались на окраине города, где находились французские укрепления, а за ними среди истоптанных травянистых полей тянулись военные палатки, где было жарко, как в печи. В центре размещались артиллерийские орудия, рядом с которыми высились аккуратно сложенные пирамиды из пушечных ядер. Солдаты прятались от солнца под навесом. Мушкеты тоже были сложены пирамидами.

– Мы роем окопы утром, в более прохладное время суток, – пояснил полковник Окуэн, заметив, что я окинул бездельников неодобрительным взглядом. – К тому же половина моих людей недомогает, и все они сильно истощены. Рацион заметно урезали.

Полезная информация, но Дессалин, без сомнения, уже знает об этом.

– Когда вы рассчитываете предпринять наступление на осаждающих? – поинтересовался я.

– Уже не рассчитываем: болезнь косит наши ряды. Армия Дессалина растет, а наша все уменьшается. Он крепнет и наглеет, мы слабеем и осторожничаем. В его руках уже целый остров, а потому он обладает свободой маневра; мы же имеем в своем распоряжении лишь эти брустверы длиной в полмили.

– А сколько всего у вас людей?

– Около пяти тысяч. Черных в три раза больше. Лишь с помощью французского военного искусства пока что удается сдерживать натиск противника. У нас дисциплина лучше, и если б нам прислали подкрепление, события могли бы развернуться по-другому. Однако теперь мы воюем еще и с Англией, так что вряд ли получим помощь из Франции.

– На что же вы тогда надеетесь?

– С официальной точки зрения, когда Дессалин обрушит свою армию на наши укрепления, пушки должны сделать свою кровавую работу. А потом мы будем преследовать врага с собаками.

Стало быть, рекомендовать Дессалину фронтальную атаку не следует, понял я.

– Ну, а с неофициальной?

– Ждать, что выпадет случай как-то договориться с противником прежде, чем нас всех здесь перебьют.

Мы оказались возле клеток с мастиффами, пожирающими людей собаками, которых Рошамбо перевез сюда с Кубы. Это были настоящие монстры размером с небольшого пони, огромные злющие твари, заливающиеся бешеным лаем и сотрясающие решетки, пока мы проезжали мимо. Лошади наши жалобно ржали и вставали на дыбы, а затем чисто инстинктивно поддавали ходу. Думаю, каждая такая собака весила около ста пятидесяти фунтов. Они наваливались на прутья решеток с яростным рыком и такой силой, что, казалось, это заграждение вот-вот не выдержит и твари вырвутся на свободу.

Эти собаки напомнили мне еще одного монстра, огромного пса, владельцем которого являлся мой старый враг, Аврора Сомерсет, и я содрогнулся при этом воспоминании.

– Но как вам удается их контролировать? – спросил я у своего спутника.

– Порой не удается, – рассказал он. – Несколько раз они набрасывались на наших людей, и нескольких псов пришлось пристрелить. Но черные боятся их больше целого кавалерийского полка. Кроме того, среди наших лошадей начался падеж.

– А через реку эти псы переплыть могут?

– Смутьяны тоже знают, как отстреливать собак.

– А что если не всю армию Дессалина удастся уничтожить пушками во время лобовой атаки?

– Тогда это все напрасно, – с безнадежным вздохом ответил Габриель. – Поражение начинается за недели и даже месяцы от реальной сдачи противнику.

– Да, не слишком ободряющая стратегия.

– Как и нынешние времена. – Полковник натянул поводья, а потом взглянул мне прямо в глаза. – Я рад показать вам все, что могу, мсье, но, говоря по правде, все это страшно угнетает. А потому, думаю, нам не стоит задерживаться здесь до вечера, потому как вы должны вернуться к своей жене. Наш генерал испытывает особое пристрастие к чужим женам.

– Я доверяю Астизе.

– В том-то и проблема. Если она даст ему достойный отпор, вы наживете в лице Рошамбо злейшего врага. Мне дали приказ охранять вас, но ведь приказ могут и отменить. А мне, знаете ли, страшно не хочется, чтобы ваша супруга стала вдовой.

– Это вы о чем?

– Рошамбо и адмирал ла Туше недавно устроили танцы на борту адмиральского флагманского корабля – палубу там превратили в сад. Повсюду кадки и вазоны с деревьями и цветами, с такелажа свисают лианы и вьющиеся растения… Словом, прелестный пейзаж, призванный забыть о войне. Но одна юная красавица, не слишком любящая своего мужа, явилась на бал в платье из Парижа, наряде настолько откровенном, что казалась голой. И эта Клара весь вечер протанцевала с нашим командиром, а на следующий день ее мужа отправили возглавить отряд, который должен был выкурить черных из джунглей. Они попали в засаду, и никто не вернулся.

– Ну, а Клара?

– Он соблазнил ее, а затем отправил в Париж.

– Но Астиза любит меня. – Даже произнося эти слова, я не был до конца в них уверен. Вспомнились ее слова: «А что, если наш брак ошибка?»

– Ну, тогда вы счастливчик. – Окуэн тоже произнес это не слишком уверенным тоном. – Но, знаете ли, соблазнить можно кого угодно. Чего на свете она желает больше всего? Рошамбо непременно узнает и исполнит это ее желание.