Айронкестль - Жозеф Рони-старший

Но теперь возникла новая тревога. Вернулся мир животных. Проскальзывали, как призраки, шакалы; в полутьме промелькнула, припадая на ногу, гиена; гигантские жабы прыгали во влажной траве; ночные хищные птицы пролетали, махая пушистыми крыльями…

Всюду кишела неуловимая, тревожная жизнь, всюду было то беспокойное движение, которое испокон веков неустанно примешивает к упорному размножению яростное истребление.

Вздохи, приглушенные вопли, шуршание травы, прерывистый хохот гиен, пронзительный визг шакалов, жалобный крик совы… Мюриэль была вооружена только револьвером, но она не думала об отступлении. Увлекшее ее возбуждение продолжалось, превратившись в какое-то смутное опьянение, обязанное своим происхождением, по всей вероятности, вновь обретенной легкости движений.

По временам грудь ее вздымалась от содроганья. Шакалы, с осторожной дерзостью следовавшие за ней по пятам, были символом всего того, что в дикой стране подстерегает все живое, чтобы истребить его и пожрать. Их вел вечный голод, и каждое создание манило их обещанием утолить его.

Приближалась заря, когда резкий крик прорезал пространство. И Мюриэль увидела, как чья-то длинная тень скользила, прячась в траве. Глаза сверкали, как два изумруда… Молодая девушка смотрела, как приближалась эта страшная фигура, это тело, искавшее ее тела… Шакалы остановились, напрягая слух, исполненные боязни, алчности и надежды… Мюриэль чувствовала, что на нее обрушивается безмерная пустыня, жестокость всей вселенной…

Держа револьвер в руке, она прошептала:

— Ты сила моя и мой щит, Создатель.

Между тем хищник, стесненный устремленным на него взглядом Мюриэль и ее вертикальным сложеньем, медлил нападать. Кошачий инстинкт подсказывал ему кидаться врасплох на всякую добычу, способную защищаться.

В голубой ночи глаза человека сдерживали глаза хищника. Мюриэль была готова к битве… Зверь с длинным телом скользил по траве, как что-то текучее.

Глава VI

ЧЕШУЙЧАТЫЕ ЛЮДИ

Когда на заре Гертон открыл глаза, им долго владело какое-то оцепенение, смешанное с галлюцинациями. Над его глазами веял туман. Спутники его еще спали, горилла тоже.

В палатке бродили какие-то смутные тени. Скоро они стали явственнее, и Гертон, окончательно проснувшись, как от внезапного толчка, различил необыкновенные существа. Были ли это животные или люди? Они были вертикальны, как люди, хотя ноги их походили на кабаньи, а ступни — на лапы ящериц. Их тела были покрыты прозрачными пластинками вперемежку с зеленоватой шерстью, а головы не походили ни на головы людей, ни на головы животных: цилиндрической формы, с чем-то вроде мшистого конуса на верхушке, они были малахитового цвета. Рот в форме треугольника, казалось, имел три губы, вместо носа были три круглых сплюснутых дыры, а глаза уходили во впадины с зазубренными, как пилы, краями.

Глаза эти метали разноцветные искры — красные, желтые, оранжевые. Кисти рук с четырьмя когтями не имели ладоней…

Гертон тщетно старался встать. Бесчисленные, тонкие, как шнурки, лианы опутывали его члены. Они были упруги, и когда американец делал усилие, слегка растягивались. Удивление Айронкестля длилось недолго. По мере того, как память его прояснялась, он мысленно пробегал заметки Самуэля Дарнлея и понял, что эти фантастические существа были именно те, которые в этой стране заменяли людей.

Инстинктивно он сделал попытку с ними поговорить.

— Чего вы от нас хотите? — спросил путешественник.

Запавшие глаза повернулись в его сторону, и послышался глухой свист, напоминавший в то же время щебет дрозда и звуки больших походных флейт.

Лица существ были подвижны, но только в одном направлении, так что морщины образовывались только по вертикали…

От шума проснулся Филипп, затем сэр Джордж и Гютри. Все трое были опутаны так же, как Айронкестль. Из соседних палаток доносились вопли черных.

— Что случилось? — пробормотал Гютри, охваченный ужасом. Его мощная мускулатура так растянула лианы, что можно было подумать, что вот-вот он высвободится…

Десять чешуйчатых людей бросились к нему. Но путы не порвались.

— Откуда взялись эти лемуры? — рычал он. — По сравнению с ними Коренастые были небесные созданья.

— Это люди или почти что люди, — уныло ответил Гертон, — и мы в их власти.

Черные испускали жалобные вопли. Временами слышался рев гориллы.

— Они тоже пленники?

Вдруг он издал крик отчаяния, почти сейчас же повторенный Филиппом: Мюриэль в палатке не было… Мрачный ужас объял их…

— Чего же хотят эти лемуры? — после некоторого молчания воскликнул Гютри.

Филипп плакал: рыдания сотрясали грудь Айронкестля…

— Я искушал Господа! — стонал он. — О, Создатель, пусть моя вина падет на мою только голову!

Скоро убедились, что «лемуры» были псевдолюди. Путешественников, гориллу и большинство черных методически и ловко погрузили на верблюдов. При этом в когтях обнаруживалась необыкновенная сила и способность производить очень сложные движения. Гютри сыпал ругательствами. Невозмутимый сэр Джордж брюзжал:

— Куда они нас везут? И умеют ли они обращаться с животными?

Тогда произошло нечто поразительное. Они развязали пятерых чернокожих и указали им на палатки, затем на животных.

Курам понял и спросил Гертона:

— Нужно ли им повиноваться, господин?

Айронкестль почти не колебался. Жизнь пленников явно была в руках чешуйчатых людей, и сопротивление могло бы только разъярить их… Предпочтительнее было выиграть время.

— Повинуйся! — ответил он.

Курам, верующий, что от судьбы не уйдешь, велел черным снять палатки, и когда все было готово к отъезду, он повел караван по указаниям похитителей.

Один из них, с большим количеством чешуи и зеленее прочих, казалось, был начальником. Десятков пять этих псевдолюдей шли сбоку каравана, десятка два впереди и четыре десятка позади.

Обезумевшие от тревоги, которую им внушала судьба Мюриэль, Гертон и Маранж плохо видели, что происходило вокруг. Гютри только что стал овладевать собой. Один сэр Джордж следил за всем с глубоким вниманием. Лемуры явно овладели разумом, хорошей дисциплиной и развитой речью: отдавая им приказ, начальник не делал никакого жеста. Для того, чтобы быть понятым, ему достаточно било свиста, которому он придавал различные оттенки. К жесту он прибегал только когда обращался к Кураму, в котором он быстро распознал человека более авторитетного, чем прочие чернокожие.

«Кроме того, — думал, англичанин, — он позаботился о том, чтоб ни один белый не был освобожден от пут. Значит, он чует инстинктом или как-нибудь иначе знает, что они отличаются от черных и опаснее их»…