Face-to-face - Галина Тер-Микаэлян

– Все же я должна поговорить с Ильдеримом, должна заставить его опомниться…

– Ты не можешь этого сделать, – резко возразила ее мать. – Мы, женщины гор, не смеем упрекать мужчин, наше дело – покоряться их воле. Я покорялась всю жизнь. Если б не эта проклятая война, я стала бы женой твоего дяди, но он погиб, и я покорилась решению старейшин – вошла в дом твоего отца третьей женой. Рустэм всегда был ко мне спокоен, хотя и нежен, я же любила его страстно, но не смела упрекнуть, если он забывал обо мне. В награду за покорность он подарил мне твоего брата и тебя. После твоего рождения мне больше не удалось забеременеть, а через несколько лет, когда в дом Рустэма вошла Лейла, четвертая жена, он больше не ложился на наше ложе и стал относиться ко мне, как к сестре. Я вновь покорилась, с улыбкой встречала его, когда он приходил к вам с Ильдеримом, и никому не смела рассказать о тоске и о муках, какие глодали мое сердце одинокими бессонными ночами. Лейла была молода, горяча, она родила твоему отцу много сыновей, но прошли годы, и Рустэм вернулся в дом своей старшей жены Сабины – думаю, он всегда любил ее одну. Лейла приняла это достойно и с покорностью. Все мы, жены твоего отца, покорно выполнили свой долг, родив ему детей, мы пользуемся уважением и почетом среди своего народа, и это наша награда за покорность.

– Мама! – потрясенно воскликнула Халида. – Я даже представить себе такого не могла…

– Да, ты не могла себе представить, потому что тебя всегда лелеяли как принцессу и не научили покорности. Отец всегда твердил, что у тебя будет иная жизнь, не такая, как у остальных женщин нашего народа. Помнишь, когда тебе исполнилось шестнадцать лет, к нам в гости приезжал из Тбилиси друг отца, гинухец? Так вот, он хотел сосватать тебя за своего сына-инженера, но Рустэм сказал: «Моя принцесса выйдет за того, кого сама выберет». Многим не нравилось, что ты уезжаешь в Москву учиться, говорили, что девушке лучше быть ближе к родному дому, что ты могла бы учиться в Тбилиси или в Махачкале, и опять твой отец возразил: «Моя принцесса сама должна выбрать свой путь». А когда ты сообщила, что выходишь замуж за Юру, даже дедушка ворчал, что лучше бы тебе выбрать в мужья гинухца или хваршина, но опять же Рустэм словно обрезал: «Это только моей принцессе решать». Но хоть ты и принцесса, ты остаешься женщиной гор, а женщина гор не смеет вмешиваться в дела мужчины и старшего брата. Ты поняла меня, дочка?

Поникнув головой, Халида тихо сказала:

– Да, мама, я поняла.

– Если кто-то об этом узнает, горе разобьет сердца многих людей. Иногда неведение дарит покой, истина же может убить.

– Я никому ничего не скажу, мама…

Теперь, вспомнив все это, Халида отвела взгляд в сторону – в детстве ей казалось, что отец по глазам может прочитать любую затаенную ее мысль. Конечно, ей давно уже было известно, что это не так, но детская привычка была слишком сильна. Рустэм Гаджиев внимательно посмотрел на дочь и погладил ее по печально опущенной голове.

– Радость моя, о чем ты так долго думаешь?

Она встрепенулась.

– Что? Нет, ни о чем. Хотя нет, думала – я думала, что у нас называют это место кладбищем, но ведь здесь только пять могил. Садык, Наби и Лиза – те, кто погибли в той катастрофе, – и мужчины, сорвавшиеся в пропасть при строительстве моста. Тридцать пять лет назад ты привел сюда своих людей, и неужели с тех пор никто не умирал?

– Ты же знаешь, что у нас очень здоровый климат, – медленно проговорил отец. – Моему деду, твоему прадеду уже почти сто десять лет, а он бодр и бегает не хуже молодых. Я всегда говорю твоим братьям, которые уехали жить в большие города: не ездите отдыхать на Черное море и в Кисловодск, нет ничего лучше родного дома. Но этим летом твоему сыну Тимуру и дочкам не будет скучно – Ильдерим решил, что его дети с Айгуль проведут здесь все лето, они будут жить в своем новом доме. Если тебе будет трудно, или ты плохо себя почувствуешь, они с мамой тебе помогут.

– Айгуль приезжает сюда? – странным голосом спросила Халида.

– Ильдерим привезет их всех на той неделе. Сам он работает, но будет приезжать – у него машина, а по хорошей дороге отсюда до Тбилиси часа полтора езды, не больше. Да, чуть не забыл, Сергей сказал, что в их группе будет человек двадцать, а комнат для сотрудников в жилом секторе всего восемь – по два, по три человека. Конечно, у Сергея с Наташей и Таней будет отдельная комната, но если б ты могла поместить Таню у себя, Сергей был бы благодарен.

– Папа, о чем разговор, конечно! Таня с Тимуром и девочками прекрасно ладили, когда…

«…когда мы с Юрой приезжали к ним в Ленинград», – не договорила она, потому что голос ее сорвался. Сердце Рустэма Гаджиева болезненно сжалось.

– Однако нам пора домой, родная, ты побледнела, пойдем, – сказал он и повел ее по узкой тропинке к новому дому, который выстроил специально для любимой дочери. Халида осторожно ступала по мягкой траве, в голове у нее стучало:

«Ильдерим будет постоянно навещать Айгуль и детей, Наташа с дядей Сережей проведут здесь все лето. Что я могу сделать? Постараться, чтобы Ильдерим и Наташа никогда не оставались наедине? Я этого не смогу, и мама… если Ильдерим потребует, она постарается устроить им свидание, а что потом? Может, все-таки, поговорить с папой? Но что я ему скажу, какими словами?».

Рустэм же, желая отвлечь дочь от грустных мыслей, рассказывал:

– Сначала, когда началось строительство этого научного комплекса, люди были не очень довольны, особенно те, кто пережил войну – они помнили, как их выселяли из родных домов и везли в чужие места. Даже дед говорил: русские, мол, построят здесь свои ученые базы, а нас опять выселят. Тем более, когда начались все эти проверки на дорогах, эти милицейские посты. Но теперь многие рады, и все почему? А потому, что начали бесперебойно подавать электричество. Раньше-то ты помнишь, как по вечерам постоянно отключали? Начнут интересный фильм показывать, а они – бац! В начала семидесятых, когда «Семнадцать мгновений весны» в первый раз показывали, мне приходилось каждый день человека к бежитинцам в село посылать – узнать, чем серия закончилась. Зато теперь за полгода ни разу не отключали, Ильдерим даже холодильник из Тбилиси привез. Ты меня слушаешь, родная?

Халида вздрогнула.

– Да, конечно, папочка, – сказала она, – вот и хорошо, я тоже вчера удивилась – вечер, а свет все горит, никто не выключает. Как же это они так быстро смогли все наладить? Ведь ты даже в Махачкалу ездил по поводу электричества, а тебе постоянно объясняли, что подстанция не выдерживает нагрузку и все такое.

– Какая там нагрузка – на подстанции изоляторы сорокалетней давности стояли, из-за этого постоянно замыкание и было. Изоляторы поменяли – сразу перебои прекратились.

Он засмеялся, и Халида, чтобы не огорчать отца, тоже заставила себя улыбнуться, про себя подумав:

«Нет, я не смогу ничего рассказать папе – у меня просто язык не повернется».

Глава восьмая

Группа ученых прибыла в совхоз «Знамя Октября» в начале июня. Самолет приземлился в Тбилиси ранним утром, а в восемь утра их на специальном автобусе привезли в общежитие экспериментального комплекса, и Наталья, оставив мужа с дочерью распаковывать чемоданы, сразу же отправилась узнать, как работает столовая, и, главное, где можно срочно застирать испачканные в дороге белые брюки.

Сергей же, присев на краешек одной из двух узких кроватей, решил поговорить с дочерью о более важных вещах. Если честно, то он до сих пор еще не решился обсудить с ней вопрос о месте ее проживания и теперь начал очень осторожно, издалека.

– Понимаешь, мы с мамой подумали и решили: в общежитии слишком тесно – всего две кровати – питание казенное, а нам хочется, чтоб ты за лето отдохнула, набралась сил. У тети Халиды же большой светлый дом, и если ты не возражаешь…

Вопреки всем его ожиданиям Таня не возражала. Более того, окинув равнодушным взглядом помещение, она небрежно бросила:

– Вот и хорошо. Тут не комната, а загон для тараканов какой-то, честно. Даже телевизора нет, и как только вы с мамой здесь будете жить?

Комната была действительно невелика, а единственный телевизор для сотрудников базы находился в холле возле столовой, но в воспитательных целях Сергей счел нужным возразить:

– Телевизор – еще не самое главное в жизни. Жаль, ты не понимаешь, что есть ценности, гораздо более значимые для человека.

Запнувшись, он раздраженно подумал:

«Черт знает что – я скоро стану выражаться, как оратор с трибуны партсъезда. Вот, что значит мало заниматься ребенком – даже не знаешь, какой тон с ней взять».

Таня посмотрела на него невозмутимым взглядом:

– Да, папа, да, ты прав, телевизор – ерунда. Питание тоже ерунда, есть ценности гораздо более значимые для человека, да? Решено, я остаюсь здесь, зачем мне к тете Халиде? Сдвинем кровати, вы с мамой ляжете по краям, а я в середке, чтобы не упала – я же еще совсем маленькая.