Новогодний рейс - Алиса Лунина

— Эй, — испугался Никита, — ну и шутки у тебя! Что хоть нынче дают в театре?

— «Ромео и Джульетту»!

— О господи! — простонал Лавров.

В финале Броня неожиданно для самой себя разрыдалась. Никита сжал ее руку — все в порядке?

— Нормально, кроме того, что все умерли!

— Ну, им не повезло, — пожал плечами Никита.

Когда они вышли в вечерний осенний город, Броня вздохнула:

— Любовь — это всегда страдания! Как говорил один писатель: «Но на всем ее пути цветы и кровь! Цветы и кровь!»

— Да ладно, — усмехнулся Никита, — этому писателю, видно, тоже не повезло. Я с ним не согласен! Любовь далеко не всегда подразумевает страдания! Напротив — это прекрасное чувство, дарящее нам радость и позитив!

— Не верю! — крикнула Броня на всю Фонтанку. — Ты врешь! Посмотри на себя!

— А что такое? — удивился Никита.

— Ты, потрепанный жизнью рокер, гениальный поэт, говоришь мне, что любовь — это веселое, позитивное чувство?!

— Ну, — мрачно кивнул Никита.

— Да у тебя на морде написано, что ты сам от нее страдал и до сих пор страдаешь!

— Слушай, какого черта ты, малолетняя пигалица, строишь дурацкие предположения о моей жизни?!

Он развернулся и зашагал в противоположную сторону.

Броня почувствовала себя совсем несчастной и всеми покинутой. Подошла к ограде моста и зарыдала с отчаянием.

Лавров вернулся:

— Хватит выть, как пес на луну! Расскажи лучше, что случилось!

Броня поведала ему о своей любви.

Никита развел руками:

— Плохо, что он женатик, это я тебе как мужчина говорю! С другой стороны, мою жену это не остановило, мало того что сама была замужем, так еще и мужика женатого отбила и ушла от меня к нему. Ничего — живут, кажется, даже счастливы. Так что всякое в жизни бывает. Верь в победу и сражайся за свое счастье!

Когда они пришли домой, Никита пригласил Броню в гости:

— Давай, что ли, выпьем за бессмертную любовь и Шекспира?

— Ник, а ты не сопьешся? — вдруг спросила Броня.

Лавров закурил сигарету:

— Сестра, я в порядке. Подумай о себе.

— Я заметила, что в последнее время ты часто выпиваешь…

Он прервал ее решительным жестом:

— Вот об этом не надо!

Она махнула рукой:

— Наливай!

Выпив за любовь, Броня спросила, глотая слезы:

— Никита, как помочь Павлу понять, что он должен быть со мной?

Лавров едва не поперхнулся:

— А я откуда знаю… Это ваши женские штучки. Как вы там парней охмуряете…

— Ну, с чего начать?

— С главного — с внешнего вида.

— А что не так с моим внешним видом? — обиделась Броня.

Никита замялся:

— Немного лоску никогда не помешает. Приодеться, навести марафет.

— Может, ты предлагаешь мне уподобиться его жене и выглядеть как… — Броня запнулась, подыскивая подходящее убийственное выражение, — гламурная девица? Пустышка?

— Точно! — обрадовался Никита. — Именно так я и хотел сказать! Это всегда беспроигрышный вариант! — Он осекся. — А что, его жена так выглядит? М-м… Тогда это осложняет задачу.

Броня схватилась за голову:

— Неужели ты, мужчина с богатым внутренним миром, запал бы на блондинку в блядском красном халате?!

— Очень может быть, — честно признался Никита. — По крайней мере, картина вырисовывается соблазнительная!

— Кошмар! — сморщилась Броня и от расстройства хлопнула еще водки.

— Ты извини, конечно, за такой вопрос, но скажи — какого черта ты все время в штанах, как парень?

— В джинсах удобно.

— Надо думать не о том, чтобы удобно, а о том, чтобы красиво! Сечешь разницу? Кстати, почему косметикой не пользуешься? Ни одной красавице не помешает подкрасить губы и ресницы.

— Неужели дело только в этом?

— И в этом тоже!

Броня вздохнула.

— Не грусти, сестренка, все будет хорошо, — улыбнулся Никита. — Скоро зима, выпадет снег, заметет все беды.

Она невольно залюбовалась им — какой он красивый… Большие серые глаза, точеный, благородный профиль. Глядя на него, она вспомнила строчку великих стихов: «Чрезмерно узкое его лицо подобно шпаге!»

Броня повторила ее вслух.

— Ты чего? — испугался Никита.

— Ничего. Смотрю на тебя и любуюсь.

— Перестань, я уже плешивый старый дядька, — отшутился Никита. — Слушай, вот чего еще хотел сказать… Ты этого своего парня интеллектом не грузи. Не надо никаких стихов и шпаг… Ты, сестренка, книг перечиталась, а мужчинам не это нужно.

— А что нужно мужчинам?

Он смутился:

— И вообще, подумаешь, любовь! Как будто в жизни нет других смыслов и ценностей!

— Каких, например?

Никита пожал плечами:

— Творчество, самореализация, мало ли…

— Ну да, конечно, тебе легко говорить!

— Почему мне легко говорить? — удивился Лавров.

— Потому что ты состоявшийся человек, с популярностью и талантом.

— Моль давно съела и талант, и популярность!

— Но хоть было что съесть, — улыбнулась Броня. — Между прочим, тебя до сих пор узнают на улицах!

— Ну, когда это было…

— Было. Сама видела. И вообще «свет от погасшей звезды — все еще свет!».

Лавров пожал плечами.

— К тому же ты мужчина. Мужчинам вообще проще со смыслами.

— Единственное, с чем не могу не согласиться, так это с тем, что я мужчина. А мужчины не спорят с женщинами. Ладно, пусть будет по-твоему — у меня все хорошо и замечательно. Талант и популярность. И меня узнают на улицах!

Лавров опрокинул рюмку.

— И почему я не влюбилась в тебя? — вдруг серьезно сказала Броня. — Может, у нас с тобой все бы сложилось. Ты странный, я странная… Мы бы совпали в своей странности.

Она подошла и поцеловала его в небритую щеку.

— Слушай, ты не захмелела, часом?

— Точно. Я совсем пьяная!

Она уселась к нему на колени:

— Надеюсь, ты этим не воспользуешься!

— Можешь не волноваться, — усмехнулся Никита, — у меня к тебе нежные братские чувства или даже отцовские… Хотя ты сногсшибательная девушка!

— Спой мне что-нибудь, — попросила Броня.

Лавров достал гитару.

На следующий день Броня зашла в магазин одежды. Уныло походила среди вешалок, вздохнула — как они эту одежду выбирают! После получасового блуждания по магазину она почувствовала усталость, как после двухчасовой пробежки. Потом схватила первое попавшееся платье и ринулась в примерочную.

Из зеркала на нее взглянула худенькая растерянная девушка в пестром леопардовом платье. Причем растерянная девушка была отдельно, а леопардовое платье отдельно — они не составляли общей истории.