Атлантия - Элли Конди

Сердце у меня бьется так сильно, что, клянусь, я чувствую его не только в груди, но и в ладонях. Я вдруг понимаю, что стала для всех присутствующих этаким отвлекающим моментом. Драма «Умрет ли Рио?» на время отодвинула в тень главный вопрос: «Неужели мы все погибнем?»

Может, рискнуть поставить все на карту и приказать им выпустить меня из комнаты? Тогда я смогу побежать на поиски кислородной маски.

Но тут снова начинают кричать голоса в стенах Атлантии, и в этот раз они обращаются ко мне. Они кричат, чтобы я осталась.

Кто они? Сирены? Майра слышала, как они обращались к ней из городских стен. Неужели теперь я тоже их слышу? Но этого не может быть. Майра сказала, что они все давно исчезли.

Элинор хочет положить руку мне на плечо, но все эти голоса снаружи и внутри изводят меня, и я отхожу в сторону.

День еще в разгаре, а в комнате темнеет. Похоже на какой-то зловещий знак. Зачем понадобилось приглушать свет? Может быть, брешь как-то повлияла на систему энергоснабжения?

На моей памяти такого еще не случалось.

А что с Тру? Где он сейчас? В безопасности или нет?

Становится холодно.

Я не хочу по-глупому умереть – утонуть или задохнуться Внизу, так и не увидев мир Наверху. На секунду у меня появляется искушение приказать дверям шахты распахнуться и прямо сейчас убежать отсюда.

Но тогда я точно погибну.

«Подожди еще немного, – говорю я себе. – Ты сделаешь это, когда сюда начнет поступать вода. У тебя будет шанс умереть в океане, а не в этой запертой комнате. А если ты выживешь, больше не откладывай – беги немедленно. Забери баллон с воздухом и беги. Не жди, когда в морге появится труп, с которым ты сможешь поменяться местами. Иди к шлюзам и поднимайся наверх».

Крики сирен постепенно смолкают. Люди в комнате больше не разговаривают, а я чувствую, что теряю силы. Почти все дрожат от холода.

В помещении остается не так-то много воздуха.

Мы ждем, когда в комнату хлынет вода или когда в помещении закончится воздух, а может, и то и другое.

Однажды наступает момент, когда ты понимаешь, что тебе уже нечего терять.

И тогда ты умираешь.

Мы следим за минутной стрелкой на часах, я дышу и надеюсь, что каждый мой вдох не последний, но я не плачу.

Я не плачу, когда некоторые из собравшихся в комнате начинают чаще на меня поглядывать, а кое-кто, наоборот, старается не смотреть в мою сторону. Я понимаю – они думают, что воздуха почти не осталось и я скоро умру. Одни предпочитают этого не видеть. А другим интересно понаблюдать, как все произойдет.

«Мы надеемся наблюдать момент нашего ухода, а не проживать его».

Так написала моя мама. Невио не хотел, чтобы я это прочитала, но я запомнила каждое слово.

Я не плачу, когда сирена через динамики объявляет, что брешь устранили, опасность миновала и все могут снять кислородные маски. Поток воздуха врывается в комнату, и я делаю глубокий вдох.

Я не плачу, когда сирена говорит нам, что вскоре мы сможем разойтись по домам, надо только еще чуть-чуть потерпеть.

После смерти мамы бывали моменты, когда я плакала, как Бэй: заливалась слезами и никак не могла остановиться. Но сейчас я не могу позволить себе этого. Если хочешь выжить, плакать нельзя.

– Где была брешь? – спрашивает кто-то.

– Пока неизвестно, – отвечает Джосайя.

– Она была очень большая?

– Этого мы тоже пока не знаем. Нам сообщат, когда это станет возможным.

Кто-то говорит мне:

– Ты такая смелая.

Теперь все мне улыбаются, люди рады, что я держала себя в руках все это время.

Я улыбаюсь:

– Все хорошо, что хорошо кончается.

– Но ты не знала, чем все это закончится, – возражает Элинор. – Мы должны были поделиться с тобой воздухом. Даже если это против правил. – Элинор бледнеет. Похоже, ей очень стыдно. – Но мы не поделились.

– Ничего страшного, – говорю я. – Не стоит извиняться.

Я бы тоже так поступила. Лично я бы не поделилась воздухом ни с кем из окружающих. Даже с Элинор. Бэй, мама и Тру – вот три человека, ряди которых я готова рисковать своей жизнью.

– Никогда не думала, что я такая бессердечная, – продолжает сокрушаться Элинор.

– А вот Рио не удивляется, – замечает Бьен. – Она знает, на что люди способны.

В этот момент из стен начинает говорить сирена:

– Мы очень сожалеем, но вынуждены сообщить, что на Нижнем рынке была обнаружена брешь. Для безопасности остальных районов города властям пришлось его загерметизировать.

Я хочу спросить: что это значит? Но внезапно все понимаю, и мне становится холодно.

– Они загерметизировали рынок, – ахает какой-то мужчина. – Это значит, что выживших не будет.

Люди на Нижнем рынке погибли. Альдо. Игроки. Кара и тот мужчина, который с ней работал.

Я больше никогда не буду участвовать в заплывах на дорожках рынка.

А как же Тру? Вдруг он вернулся на рынок, чтобы продавать рыбок?

Вот Майра точно в безопасности: сидит себе в запертой камере ближе к поверхности океана.

Но Тру, Тру!

Элинор опускается на колени. Бьен забыла о моем существовании, в ее глазах застыл ужас.

Кто-то говорит шепотом, кто-то кричит, но все люди в комнате задают одни и те же вопросы: как велика была брешь? Что это было – вода или воздух? Утонули несчастные или задохнулись? Какая из этих двух смертей мучительнее?

– Гондолы временно не работают, – продолжает сирена. – Но вы можете пойти домой пешком. Остальные районы города не пострадали. Как только это станет возможным, мы предоставим вам более подробную информацию.

После этого из динамика слышится пение. Пение сирен. Они успокаивают нас, говорят, чтобы мы подождали немного, а потом шли домой, домой, домой. Но это укрощенные голоса, совсем не такие, как те, что кричат из стен. Эти сирены лишь озвучивают то, что нам хочет внушить Совет.

И большинство людей им подчинятся и отправятся по домам. Но только не я. Мне еще надо кое-что сделать. Я быстро подхожу к двери, однако, едва ступив за порог, останавливаюсь.

Снаружи густой туман.

Вообще-то, у нас тут не бывает плохой погоды.

Меня догоняет Элинор. И тоже замирает на месте.

– Ты когда-нибудь видела такое? – шепотом спрашиваю я.

– Только однажды, – отвечает она. – Когда умерла твоя мама. Этот туман – одна из причин, почему некоторые люди считают, что Океания была богиней.

– Я не выходила в ту ночь на улицу. – Тогда я сидела в комнате Бэй и снова и снова обещала сестренке, что никогда ее не оставлю. – Впервые такое вижу.

Мы срываемся с места и бежим. Пробегаем мимо пруда желаний, а когда нагоняем толпу людей, которые тоже куда-то спешат, я теряю Элинор из виду.

Ноги несут меня к храму, где я впервые встретила Тру, и меня никто не останавливает, потому что я действительно иду домой. Я иду домой сквозь туман, а над моей головой поют вырвавшиеся на волю голоса сирен.

Я беззвучно молюсь, и моя молитва обращена не к Эфраму и вообще ни к одному из богов. Это не их лица я сейчас представляю себе, а лицо мамы.

Люди вокруг меня произносят ее имя. Они вспоминают ту ночь, когда на город опустился туман. Они вспоминают Океанию.

Я святотатствую, так же как те люди на Нижнем рынке, которые боготворили мою маму. Молились ли они Океании, когда их начала заливать вода или стал заканчиваться воздух? Помогла ли она им? Может ли мама помочь мне? Я иду в храм, и мне нужно, чтобы случилось чудо.

Пожалуйста, пусть Тру будет там.

Пожалуйста, пусть Тру будет жив.

Глава 17

И чудо случается: я его вижу.

Тру идет через толпу в храме и оглядывается по сторонам. Ищет меня. Он в противоположном конце нефа, слишком далеко, между нами столько людей, а я не могу позвать его, потому что не доверяю своему голосу.

Часть меня хочет выкрикнуть его имя, потому что если Тру услышит меня сейчас, то все поймет. А я бы хотела, чтобы он понял.

Тут он останавливается и поворачивается к входу, будто я и вправду его позвала. За всеми этими скорбящими и растерянными людьми под наблюдающими за ними неподвижными богами он видит меня.

– Рио! – кричит Тру.

Он идет ко мне так быстро, что сбивает какого-то мужчину с ног и помогает ему встать, но при этом ни на секунду не отрывает от меня взгляд. Он идет ко мне против движения толпы, и я иду ему навстречу, проталкиваясь мимо людей, мимо скамеек и всего, что возникает у меня на пути.

Я думала, что мы остановимся, когда окажемся рядом, но Тру прижимает меня к себе и продолжает идти дальше.

– Ты цела, – шепчет он, и его губы касаются моих волос.