Королевы смеха. Жизнь, которой не было? - Сергей Капков

Возвращение Николая Акимова оказалось очень благодатным для Елизаветы Уваровой. Ее талант расцвел и окрасился новыми красками. Она стала играть комедийные и сатирические роли в классике и современных пьесах. «Не будет преувеличением сказать, что Е.Уварова овладела почти всеми средствами сатиры, почти всеми красками комедийного мастерства, – писала «Ленинградская правда». – Часто актриса разоблачает своих героинь веселым смехом, словно художник, изображающий дружеский шарж: иногда ее персонажи напоминают хлесткую боевую сатиру. Но чаще всего ее сатирические портреты язвительно колючи (например, Настасья Ивановна в «Разорванном рубле») или беспощадно обличительны (например, Матильда фон Цанг в «Физиках»)…»

Среди ярких ролей Елизаветы Уваровой тех лет: старая княжна Чепчеулидзева-Уланбекова («Помпадуры и помпадурши»), Хеновева («Деревья умирают стоя»), Антея Кокс («Дипломаты»), тетя Сима («Чемодан с наклейками»), Гренкина («Звонок в пустую квартиру»), учительница Ольга Ивановна («Повесть о молодых супругах»).

Колоссальной работой Уваровой на сцене стала роль главного врача психиатрической клиники Матильды фон Цанд в «Физиках» Фридриха Дюрренматта. Здесь актриса виртуозно использовала один из выразительнейших законов театра – противопоставление крайностей. В первых картинах спектакля она появлялась хрупкой, хромоногой женщиной, взирающей с нежным умилением на всех и вся. Она разыгрывала роль заботливой матери по отношению к своим пациентам – знаменитым физикам, укрывшимся в сумасшедшем доме, чтобы их открытия не попали в руки современных варваров. Но что-то настораживало зрителей. То ли неподвижный, остекленевший взгляд… то ли порывистая, конвульсивная походка. Почему-то не покоряло великодушие этой стареющей одинокой женщины. Как удавалось актрисе вызвать такую настороженность зрителей? Откуда бралось это «второе дно» в характере «фройляйн доктор»?

И как преображалось это всепрощающее существо в финале! Она сбрасывала маску и начинала играть в открытую. Повелительно взмахивая костылем, словно жезлом, с нескрываемым торжеством она заявляла ученым: они в ее руках. Медсестры делали фотокопии с документов исследователей. «Завтра же в лабораторию!» – звучит приказ фон Цанд. Добрая фея становится злобным гением.

«Она скинула халат. Серое вечернее платье еще сильнее подчеркивает ущербность, уродство ее фигуры, – писала в 1964 году газета «Голос Риги». – Какая-то зловещая, пружинистая грация. И рыжий, остроконечный конус волос дополняет ее портрет – коварное, злое, беспощадное существо. Теперь она похожа на крысу, эта цивилизованная хищница… Цепко и ловко держит она в своих крохотных пальчиках-коготках человеческие судьбы. О, она хитрее и предусмотрительнее всех. И она непременно победит в этой адской схватке за атомное господство… Она ненавидит весь человеческий род. Она мечтает отомстить ему за свое убожество, эта жестокая и опасная, пакостная горбунья».

Уварова выработала этот образ с точностью до каждого удара пульса, до каждого взмаха ресниц. Актриса играла этот спектакль много лет, пока он не исчерпал себя. В своей книге Виктор Гвоздицкий вспоминал: «Кажется, за все годы работы в Театре комедии Елизавета Александровна имела только один СВОЙ спектакль – «Физики» Дюрренматта. Я увидел этот спектакль, когда он шел уже редко, только в гастрольных поездках, на случайных сценах. Менялись партнеры. Время не пощадило декорации, а вводы уничтожили ансамбль. Это было видно особенно отчетливо еще и оттого, что сделанная актрисой роль сохранялась эталоном филигранного, пронзительного мастерства. Траурная клоунесса с лицом Камеи. Минимум средств. Партитура жеста, взгляда, паузы. Эта роль – театральный шедевр Уваровой. Белоснежный медицинский чепец – в начале; ровность и почти сегодняшний излюбленный монотон, пугающая приветливость, гипнотическая любезность на точеном, бледном лице без возраста и пожар рыжих распущенных волос гофманской горбуньи в финале. Вот перечень почти формальных атрибутов знаменитой роли. Театральные шедевры исчезают, и описать их нельзя…»

Акимовский театр был очень красивым во всех отношениях. «Порочно красивым», как говорили о нем. Почти театр-салон. Там была этика поведения, была культура капустников, культура банкетов. Техники никогда не садились на застольях за один стол с актерами. В этом не было фанаберии актерской, а просто такие были правила, стиль. А потом все танцевали и общались. Там умели одеваться, умели быть элегантными, скромными, умели понимать место театра в городе, потому что царил уже Товстоногов, и Театр комедии был уже не такой популярный, как раньше.

И труппа была очень живописная. Акимов ведь был художником и очень любил внешние контрасты. Огромный Сергей Филиппов и крошка Елизавета Уварова, или сдобная, как булка, Ирина Зарубина и статная Елена Юнгер. Вот эта живопись на сцене заменяла очень многое во внутреннем построении. Аплодисменты раздавались на появление декораций, на выход персонажей, на оглушительной красоты костюмы, парики, гримы…

Актеров Николай Павлович подбирал не только по внешним данным. Для него огромное значение имела их образованность. И Уварова стала для театра находкой. Она приходила с огромными сумками, набитыми книгами. Она принесла «Реквием» Ахматовой и «Защиту Лужина» Набокова – актеры читали эти запрещенные издания между репетициями и спектаклями, передавая друг другу. В своей квартире она хранила дореволюционные книги, все ее антресоли были забиты переписанными и перепечатанными статьями из журналов и газет. Она все время читала, каждую свободную минуту. Она знала, какие новинки появились на книжных прилавках и что и в каком журнале напечатали интересного. Уварова и Юнгер постоянно обменивались французскими книгами, а однажды занялись собственными переводами. И тоже иногда читали их на актерских посиделках.

«Елизавета Александровна была высочайшего интеллекта! – вспоминает сегодня кинорежиссер Владимир Грамматиков. – Она была породистая, глубинная интеллигентка. А как она говорила! Ее русский язык был таким, как у наших эмигрантов. Когда приезжаешь в ту же Францию и общаешься с представителями первой волны эмиграции, у них наш язык звучит иначе, он чище. Без мусора, без лишних слов. И Уварова говорила на этом языке. При всей своей приветливости в жизни она была очень строгой, дистанцировалась, не любила отношений накоротке. К себе допускала избранно. И очень следила за своим внешним видом».

На съемках фильма «Печки-лавочки» Елизавета Александровна подружилась с Василием Шукшиным и привезла его в Театр комедии. Эта встреча вылилась в пьесу «Характеры», поставленную по его рассказам, где Уваровой тоже нашлась роль. И это не единичный случай, актриса приводила в театр многих знакомых поэтов и писателей, которых даже не обязательно было «ставить» – просто послушать, поговорить. Она же установила традицию читать пьесы, которые никогда не пройдут цензуру – как тогда думали – и не будут поставлены. О том же Гофмане даже не говорили, но завлит Театра комедии мечтал, чтобы эта большая актриса маленького роста сыграла Крошку Цахеса…