Гений столичного сыска - Евгений Евгеньевич Сухов

Иван Федорович какое-то время сомневался, не слишком ли резко он ответил действительному статскому советнику Завадскому. Затем вздохнул, понимая, что изменить что-то в письме будет выше его сил. Это уже судьба, ее не перекроишь. И запечатал конверт.

* * *

Размышление – это не какой-то физический предмет, способный разрушиться при ударе или куда-то кануть, что нередко случается с вещами. Мысль, которую один раз продумал, а потом, казалось бы, позабыл начисто, погрязнув в бытовых мелочах, зачастую возвращается в то самое время, когда она особенно нужна. Несколько раз в своих размышлениях Воловцову казалось, что он близок к разгадке, потяни за ниточку и распутаешь целый клубок. Но потом таинство куда-то ускользало, так и не открывшись окончательно. По опыту Воловцов знал, что находится на верном пути, а значит, следует топать дальше в этом же направлении. Разве что нужно поменять тропиночку.

Ну в самом деле! Чего это он, судебный следователь по особо важным делам, каковых в Российской империи по пальцам пересчитать, занят единственно тем, что пытается выяснить, виновен Тальский-младший или невиновен. Разве иных подозреваемых нет? Так может, настало время оглядеться по сторонам?

Почему, к примеру, отец и сын Карпухины говорят, что собаки Тальских смирные и ленивые, в то время как все остальные опрошенные утверждают обратное?

Почему дворник Евсей слышит от Тальского-младшего предположение, что пожар будто бы произошел от керосиновой лампы? И более не слышит ничего? А вот сын медника Алексей слышит от Константина Тальского совершенно иное: «Матушку и горничную зарезали»…

Предположение о возникновении пожара было рядовым и вполне оправданным: он запросто мог возникнуть, скажем, от опрокинутой керосиновой лампы. Но вот утверждение Тальского-младшего, которое слышал сын медника Алексей, что генеральшу и ее служанку зарезали, да еще сказанное в то время, когда этого никто не мог знать, кроме убийцы, отнюдь не рядовое и имеющее вполне конкретный намек…

А что, если сын медника намеренно оговаривает Константина Тальского? В таком случае под подозрение подпадает сам Алексей Карпухин и, скорее всего, его отец. Чем не новая версия? Очень даже может быть!

Все, с канцелярщиной на сегодня нужно заканчивать. Иван Федорович убрал папки с бумагами в стол, запер его и вышел из кабинета. Спросив, где находится кабинет судебного следователя Пескова, направился к товарищу.

Виталий Викторович был у себя. Он сидел за столом, закопавшись в бумагах, но, когда вошел Воловцов, просиял. С приходом Воловцова, явно зашедшего не просто так, можно было с чистым сердцем забросить куда подальше все эти рапорты и отчеты, опостылевшие хуже горькой редьки. Служба судебного следователя – это не только проведение следственных действий, направленных на изобличение и дальнейшую поимку преступника, но и написание разного рода бумаг, каковых к окончанию следствия по делу набирается целый воз.

– Писанина вконец измотала? – понимающе огляделся Воловцов.

– Ага, – кивнул Виталий Викторович и уныло указал на стол, заваленный бумагами.

– А я к тебе с одной просьбой, – произнес Воловцов. – Нет ли у тебя в знакомых такого человека, который мог бы проследить за одним фигурантом? И чтобы господин судебный следователь Сусальский об этом ничего не знал.

– Ну, сыскного отделения у нас покуда не имеется, – после недолгого раздумья ответил Песков, – но дельный человек найдется. Есть такой в Московской полицейской части у пристава Перова Ивана Петровича – околоточный надзиратель, дельный человек Мухин. Могу поговорить о нем с Перовым…

– Поговори, Виталий Викторович, – попросил Иван Федорович, – в долгу не останусь. Пусть этот околоточный Мухин какое-то время побудет нашим агентом. Походит за сыном медника Алексеем Карпухиным, узнает, где тот бывает, с кем водит дружбу… Человек он молодой, может, девица у него какая имеется… Словом, мне нужно знать о нем все. И даже немного больше, – добавил Воловцов и улыбнулся.

– Да какое там в долгу… Это я у вас в долгу, Иван Федорович, – отмахнулся от Воловцова судебный следователь Песков. – А что касается вашей просьбы, так можете не волноваться: все будет исполнено в лучшем виде, как говорят половые и приказчики.

– Ну, вот и славно, – резюмировал Воловцов. – Пусть Мухин докладывает тебе всякий раз, как только выведает что-либо интересное. Ну а ты, в свою очередь…

– …буду докладывать тебе, – закончил за Ивана Федоровича Песков.

– Именно, – согласился Воловцов. – Только не докладывать, а сообщать, – поправил он Виталия Викторовича и добавил: – Между нами начальников и подчиненных нет.

– Ну, нет так нет, – кивнул Песков. – Жди первых сообщений.

Глава 14

Житие катьки-шоколадницы

Рязань город не шибко большой. И всего две полицейские части, на которые делится город: Московская и Астраханская. Соответственно, два пожарных депо и одна вольная пожарная дружина Рязанского пожарного общества под председательством его основателя, губернатора и шталмейстера Двора Его Императорского Величества генерал-майора Николая Семеновича Брянчанинова.

В городе две тысячи жилых домов и чуть более полутысячи керосиновых фонарей, освещающих Городской и Губернского земства сады; пятнадцать площадей, пятьдесят четыре улицы, четырнадцать переулков и три тупика.

Неизвестно, какова освещенность переулков и тупиков, но вот улица Краснорядская, или, как ее называли местные, Краснорядка, что лежала по правую руку от Хлебной площади, освещена была вполне сносно, поскольку являлась в городе одной из центральных и торговых.

Само название – Краснорядская, то бишь ряды с лучшими товарами, или Красные ряды, – говорило само за себя: здесь было средоточие бакалейных, хозяйственных, галантерейных, обувных и готового платья магазинов и лавок; чайных, трактиров и питейных заведений. Правда, в последнее время масштаб Краснорядки значительно померк по сравнению с тем, какой была эта улица еще полсотни лет назад, когда до этого сгорел Старый базар на Астраханской и хлынувшие на Краснорядскую улицу ушлые купцы вместо деревянных лавок и навесов стали строить впритык друг к другу каменные двухэтажные здания с новыми лавками, магазинами, складами и подсобными помещениями. Ныне же улица приобрела подержанный вид, как сюртук из англицкого сукна, что перелицовывался после долгой носки и все равно подлежал реставрации. Товары на Краснорядке уже не были лучшими, и коренные рязанцы, еще помнившие лучшие дни этой улицы, стали неуважительно называть ее Толкучкой.

Краснорядка измельчала не только товаром, но и людьми. Несмотря на то что купля-продажа кипит по всей улице каждый день, крупная торговля вместе с гильдейными купцами с Краснорядской ушла. Вместо них появились выходцы из деревень, улицу заполонила мелочная торговля, щадящая худые кошельки покупателей-крестьян. И как следствие, улица обросла мусором, как худая деревня, жители которой привыкли жить в вековой грязи и попросту ее не замечают…