Мой ангел злой, моя любовь… - Марина Струк

— Непременно даст! — поддакнула Вера Александровна и улыбнулась, проследив за взглядом графини на девиц у окна. Да чего только улыбается она, раздраженно подумала графиня, поджав губы. По твердому убеждению Марьи Афанасьевны, ее Андре нужна жена смирная и добрая да с приданым отменным, а ни одна девица у окна ее требованиям не подходила вовсе.

Меж тем романтично настроенная Катиш расспрашивала Машу о платье венчальном, о женихе, об ожидании, которое ныне, должно быть, томит ту. Машенька же хранила молчание, даже головы от рукоделия не поднимала, и Анне стало жаль ее.

— Оставь ее, Катиш, — прошептала в ухо кузине. — Неужто не видишь, что не по сердцу ей?

Анна еще долго помнила перед глазами эту скорбно опущенную к рукоделию темноволосую голову, эти покрасневшие от слез карие глаза и поджатые губы. Никак не могла выбросить из головы мысли о том, что и ее могут сосватать вот так — без ее желания, совсем не за того, кто по сердцу придется. Вспомнила фигуру в черном фраке, мелькнувшую силуэтом в зеркале при гадании на Крещении.

— Папенька, милый папенька, — плакала она в кабинете отца, перепугав этими неожиданными слезами Михаила Львовича. — Обещайтесь, что не отдадите без моей воли, без желания… обещайтесь…

— Ну, конечно, моя душенька, — обнимал он дочь, целовал в залитые слезами щечки. — Обещаю, моя хорошая…

Но этого Анне показалось мало. Томило душу что-то, тяготили мысли о приближающемся совершеннолетии. Кто знает, как повернется жизнь за эти год и половину, что остались до него? Кто ведает, не соблазнится ли Михаил Львович достоинствами demandeur en mariage настолько, что забудет об обещании? Оттого и молилась неистово в церкви во время Пасхальной службы о том, чтобы счастливой быть, чтобы получить то, что сердце желает. А потом, когда пошли со свечами вкруг храма во время хода, вдруг пришла в голову мысль, кольнуло сердце желанием: «Хочу быть только его… его!». Молила о том беззвучно и после крестного хода, и на последующих службах, что выстаивала в церкви, и перед ликами святыми образной, сама не понимая толком, чего именно просит.

На Благовещение [157] пришло очередное письмо от Петра, в котором тот писал, что уже на пути в Вильну находится вместе со своим генералом, следуя вместе с другими полками к западной границе империи. «On dit [158] в сей град вслед за императором потянулись не только те, кому положено быть там по приказу. On dit que Вильна вскоре станет вторым Петербургом по количеству титулованных и знатных на сажень. Опасаюсь, смотров и парадов множественных, думаю, ныне нашему полку их определенно не миновать в таком количестве, как маршируют по обыкновению в Стрельне. Но войне — быть, mon pere. Если не Français [159] придет к нам, то мы придем к Français! Таков ныне настрой в полках». А после Красной горки Петр уже писал о том, как квартируют они в Вильне: балы и рауты, что давались местными дворянами в честь императора, театральные действа, прогулки и праздники, охота с собаками.

— Балаган какой-то, а не войск лагеря! — ворчал Михаил Львович, читая его письма с привычными постскриптумами, содержащими просьбы о высылке денег. — Сущий балаган! Так и проэкосезить можно неприятеля. Эх, нет ныне Александра Васильевича [160], батюшки войска русского! И Петруша-то! L'argent lui fond dans les mains! [161] Беда моя, беда…

Но после долгих ворчаний Михаил Львович все же шел к себе в кабинет, открывал секретный ящичек орехового бюро и отсчитывал несколько ассигнаций, чтобы послать те с человеком в Вильну вместе с отеческим письмом и наставлениями.

В начале мая, как было принято, впервые за год выехали на прогулку в открытых экипажах. Было холодно, несмотря на весеннее солнце высоко в небе над головами, дул пронизывающий ветер, словно пытаясь развернуть коляски обратно в имения. Да и не было военных, что стояли прошлым летом близ города, потому было несколько скучно.

— Все и говорят нынче, что о войне, — капризно сказала Анна, складывая кружевной зонтик под укоризненным взглядом мадам Элизы. Уж лучше получить легкий загар, чем и далее бороться с ветром, что так и вырывал зонт из рук, порвать кружево! — Ах, к чему она вовсе?! C’est horriblement! [162]

— О, не тревожьтесь, Анна Михайловна! — воскликнул при ее словах верный рыцарь господин Павлишин, сопровождающий верхом ее коляску. — Я защищу вас от всех французов!

— Pour sûr [163], - с трудом удержалась от едкой реплики Анна под пристальным взглядом мадам Элизы, окидывая взглядом его худую фигуру и очки на бледном лице. Но все же не смогла не скрыть иронии, отчего бедный Павел Петрович вздрогнул, вспыхнул от ее злого яда.

Отчего я такая злая, думала Анна после, отчего так люблю терзать тех, кто слабость ко мне имеет? Вот и Павла Родионовича уже всего изранила своими шутками, своими злыми словами, своим поведением. Отчего это во мне? Словно проверяю, насколько сильны их чувства ко мне, что они сумеют стерпеть ради меня, какие муки вынести… Как избавиться от того?

Незаметно подступила летняя пора вместо холодной весны, что долго лежала снежным покровом в полях, не распускала почки на деревьях. Зашелестела листва в лесах и парке. Изумрудно-зеленым ковром растелилась трава с частыми вкраплениями ярких точек луговых цветов. Прогнулись под пышными гроздьями ветви сирени, склоняясь к земле под этим тяжелым великолепием. В доме чаще стали расставляться букеты в вазах, наполняя комнаты дивным ароматом приближающегося лета, все чащи распахивали окна, отчего легкие занавеси парусами, бывало, развивались от легкого ветерка.

В конце мая, сразу же после дня Вознесения Господня, Марья Алексеевна, воспитанница графини, ступила в храм нареченной, а вышла уже женой. Анна с отцом присутствовали на обряде и последующем обеде в честь молодоженов, что давала Марья Афанасьевна, видела, как грустны глаза невесты под цветами, что украсили ее голову в пышном венке, как она вздрагивает, когда жених, светловолосый курляндец лет сорока, ласково проводит рукой по ее локтю, обтянутому легкой тканью платья. Только раз оживилась Маша за обеденным столом, только раз загорелись ее глаза каким-то странным огнем — когда она встретилась взглядом с Анной. Отчего та так ненавидит меня, подумала тут же Анна, которой явно неловко было от этого горящего взора. Словно это я выдала ее замуж за этого Арндта, словно я разрушила ее судьбу…

Анна думала, что вздохнет с облегчением, когда новоиспеченная госпожа Арндт покинет Святогорское, следуя за мужем в столицу, где у того, как была наслышана Анна, был собственный дом. Но нет — Марья Алексеевна не поехала с мужем, когда тот отбыл спустя три дня после венчания, уговорила графиню, как и прежде, оставить ее при себе, мол, муж в разъездах по делам графини постоянно, и самое главное счастье для Маши — быть подле ее любимой тетушки, как она называла Марью Афанасьевну. Да и что делать летом в Петербурге и одной?