Слово и мысль. Вопросы взаимодействия языка и мышления - А. Кривоносов

В марксистской философии рассматривают категорию «отношения» как «отношение материальных вещей, событий, фактов», т.е. отношения, при которых вещь не теряет своих свойств, а лишь выявляется в этих отношениях. Это, действительно, субстанциональный подход. Но это относится только к материальной природе и к языковой системе никакого отношения не имеет. Этот субстанциональный подход и взяли на вооружение «марксистские» лингвисты, отбросив «отношения», перепутав идеальные сущности, на основе которых и существует язык, с внеязыковой, материальной, вещной действительностью.

Поэтому фонемы для них, образующие понятия, лежащие в основе слов, не результат внутрисистемных фонологических противопоставлений как пучок дифференциальных признаков, а субстанция, живущая вне системных отношений. Но значение знака – не субстанция, а идеальный образ субстанции, так как он есть результат отражения фактов и явлений действительности, который находится в сознании человека не в своей природной материи, а в идеальной, логической форме. Нельзя говорить о субстанциональном характере значения, ибо значение не есть нечто, существующее в материальном знаке и зависимое от него.

Большинству лингвистов понятно, что языковой знак – произволен, органически не связан с внешним объектом и не отражает его свойств. Но если знак произволен, то его значение не спаяно наглухо с предметом, то и в структуре себе подобных он остаётся произвольным. Но по какому признаку можно определить его ассоциативную связь с внешним предметом? Только в структуре предложения, в системе языка. Именно в основе «значимости», структуры заложено свойство знака – его произвольность. На основе значимости понятие должно неизбежно рассматриваться только в его отношении к другим компонентам языковой системы. Отсюда следует, что произвольны не только материя знака, но и идеальное значение отражаемого предмета, находящееся в сознании. Эти идеальные образы соответствуют понятиям, следовательно, они так же, как и материя знаков, – условные, дифференциальные, т.е. определяются не положительно, согласно своим содержаниям, а отрицательно по отношению к прочим элементам системы. Они характеризуются именно тем, что они – не то, что другие. Если произвольна материя знака, то произвольным должна быть и её связь с ассоциативным понятием внешнего предмета, которое находится в сознании.

3) Знаковая система, как считают марксистские лингвисты, зависит от действительности, она подобна материальному миру

Когда пишут, что знаковая система зависит от действительности, то это значит, что знак не условен, не замещает вещи, а подобен им, следовательно, язык не есть структурное образование. Теория субстанциональности языковой структуры, зависимости знаковой системы от предметного мира означает, что эта теория языка противоречит понятию знака. Ведь знак представляет, замещает нечто, находящееся вне знака и знаковой системы, которой он принадлежит, он не похож на замещаемые предметы, и с ними никакими нитями не связан.

Чесноков пишет, что нет знаковой системы, замкнутой на самой себе. Так как невозможна система отношений без соотносимых объектов и так как неосуществимо познание отношений между вещами без предварительного знания самих вещей, из которых могут быть извлечены отношения, то логические отношения должны опираться на опытные данные. Поэтому несостоятельно стремление некоторых лингвистов представить структурную лингвистику как единственное современное направление в языкознании. Структуралисты неверно понимают «соотношение внутренних и реляционных свойств элементов языка и сводящую сущность языковых единиц к их внешним отношениям» [Чесноков 1970:144 – 145]. Ломтев пишет: в значении слов есть свойства, зависящие от системы языка, они определяются отношением между значением слова и действительностью. Система языка имеет важное значение в формировании значения слова. Но она не создаёт, а лишь видоизменяет его, не превращая его из отражения объективной действительности в знак. [Ломтев, ВФ, 1960, №7:133]. «Когда первичным считают отношения, то этот философский структурализм заводит науку в тупик» [Филин 1982:27]. «Попытки дематериализовать язык, представленные как общий принцип языкознания, для нас неприемлемы. Релятивизм, как таковой, является одной из разновидностей идеализма» [Там же:65]. «… Не отношения порождают субстанцию (из ничего не получится ничего), а бесконечно разнообразная языковая субстанция обусловливает наличие весьма сложной сети связей между её элементами» [Там же:76]. Связи между общественными функциями языка и языковой системой не являются случайными. Общественные функции языка влияют на его структуру непосредственно или опосредовано [Там же:127].

Отдельные представители структурализма называли «Капитал» Маркса в качестве одного из первых образцов разработки понятия структуры в социальных науках. Но в языкознании, как пишет Мельничук, проявилась идеалистическая сущность лингвистического структурализма как методологического направления, этим и определено отмежевание марксистского языкознания от структурализма» [Мельничук, СЛЯ, 1983, №3:201]. По Мельничуку, только материалистическое понимание языка может спасти языкознание от идеализма структурализма. Он пишет: «Язык – это знаковая система, все элементы которой существуют прежде всего в силу общественной необходимости и обозначения различных внеязыковых фактов объективной действительности и сознания и только как таковые вступают между собой в различные внутренние отношения, образуя структуру языка» [Мельничук 1970:69].

Диалектический принцип всеобщей связи предполагает, что язык, как и все явления, подвержен влиянию, в том числе влиянию нелингвистических факторов, и прежде всего человеческого мышления. Поэтому структурализм, признающий лишь структуру главным, отбрасывает всеобщую связь. Они абсолютизируют роль отношений и тем самым отрицают связи языковых явлений с неязыковыми. [Панфилов, ВЯ, 1975, №3:31]. «Структуралисты рассматривают язык не как орудие абстрактного, обобщённого мышления, и в сознании человека отражается действительность, а как явление, определяющее характер, тип мышления, его логический строй и результаты познания. Это неопозитивизм [Там же:32]. Далее Филин: «Для всех этих течений характерна общая черта – возведение языка как системы знаков, в абсолют, своеобразную магию языка» [Филин 1970:9].

В языке отношения иные, чем между предметами. Отношения вещей и их субстанция не то, что отношения слов и их субстанция (семантика): это более сложное явление и никто из классиков нам не дал рецепта на этот счёт. Маркс и Энгельс рассматривают отношения материальных вещей, а в языке – не просто материальные вещи, но такие материальные вещи, которые поступают в мозг и выходят из него уже не как материя, а как их идеальные образы. А без идеальных образов нет мышления, нет и человека. Происходит ли нечто подобное с материальными вещами? Нет.

Итак, реальные, материальные вещи – это не реальные слова (реальное в них лишь материя звуков, букв, т.е. это и есть материальные вещи), между ними, как говорят в Одессе, «две большие разницы». Как вещь – физическая субстанция (камень, дерево), так и слово (камень, дерево) тоже физическая субстанция. Но слово – материальный знак чего-то, главное в нём не то, как оно звучит или пишется (любым словом может быть обозначен любой предмет), а то, какова структура фонем этого звучания, чтобы его можно было отличить от других звучаний, т.е. структура абстрактных единиц, она оповещает о логическом понятии, локализованном в мозгу. «Название есть отличительный знак, становящийся представителем предмета» [Ленин т. 29:74]. Действительно, слово – не предмет, а лишь представитель этого предмета, именно идеальный (но не материальный!) представитель предмета. «Речь, посредством которой должно быть сообщено о том, что есть, не является тем, что есть, – то, что сообщается, это не самый предмет (выделено мною – А.К.), а только речь» [Ленин т. 29:246]. Следовательно, если «свойства данной вещи не возникают из её отношения к другим вещам, а лишь обнаруживаются в таком отношении» [Маркс, Энгельс т. 23:67], то тем более язык – не набор разрозненных материальных слов, а сложная структура, система взаимодействующих и взаимосвязанных слов: каждое слово имеет своё, строгое место в этой структуре, как и аналогичное слово во всех остальных языках.

Прислушаемся ещё раз к голосу Маркса, Энгельса, Ленина: а) «… люди дают названия целым классам этих предметов, которые они уже отличают на опыте от остального внешнего мира» [Маркс, Энгельс т. 19:377 – 378]. б) «Название какой-либо вещи не имеет ничего общего с её природой» [Маркс, Энгельс т. 23:110]. в) «Вещь имеет свойство, состоящее в том, чтобы производить в другом то или иное (действие – А.К.) и обнаружить себя своеобразным способом в своём отношении к этому другому» [Ленин т. 29:134].