Шелковые слова - Сандра Браун

Весь день нескончаемой вереницей шли гости, в основном учительницы из школы Лейни. У нее сложилось впечатление, что они приходили, скорее чтобы состроить глазки Дику, чем взглянуть на близнецов. Они глупо улыбались, кривлялись и жеманничали, отпуская игривые замечания касательно его мужественности. Лейни хотелось вскочить с постели, надавать им пощечин и велеть держаться подальше от ее мужа; а еще ей хотелось двинуть Дику по башке, чтобы не улыбался как чеширский кот и не распускал слюни, пока эти тетки несут чушь. Их алчные взгляды были прикованы к ее перстню, а до самой Лейни им было мало дела.

Она ненавидела себя за то, что поддалась жалости к самой себе и плачет больше собственных младенцев, но именно этим она как раз занималась, когда Дик вошел в спальню, спровадив последнего посетителя.

— Лейни! — Встревоженный, он подскочил к постели. — Что случилось?

— Все! — выдавила она сквозь слезы. — Все. У меня раскалывается голова, но все слишком заняты, чтобы принести мне таблетку аспирина, а у меня просто нет сил подняться и взять ее самой. Ты или висишь на телефоне, или обихаживаешь этих штучек — продуктов бракоразводных процессов. Миссис Томас попрятала все мои вещи — даже крем для рук не могу найти. А еще я такая толстая… — жалобно проскулила Лейни и уткнулась лицом в подушку.

Дик подошел к двери спальни и прокричал в коридор:

— Миссис Томас, будьте добры, с часок позаботьтесь о Тодде и Мэнди. Ни на какие звонки я отвечать не буду. И дверь этой спальни должна оставаться закрытой при любых обстоятельствах, исключая пожар и наводнение. — И, захлопнув дверь, вернулся к постели.

— Уходи, — пробормотала Лейни, когда его колено продавило в матрасе глубокую воронку. И тут же:

— Что ты делаешь?

Дик поднял ее с постели и отнес на руках в кресло-качалку, которое было переставлено в их комнату. Точнее, он сел в кресло сам, держа Лейни на руках. — Моя сестра предупреждала, что иногда случается послеродовая депрессия.

— Ты рассказал своим родственникам обо мне? О нас? — Она покорно устроилась у Дика на коленях в кресле-качалке.

— Неужели ты думала, что я не поделюсь такими новостями со своими родными? Они в восторге и ждут не дождутся, когда смогут познакомиться с тобой и малышами. А теперь расслабься. Голова еще болит?

— Немножко.

— Вот здесь? — Он медленно провел пальцами по ее виску.

— Угу.

— Замерзла?

Она зевнула и теснее прижалась к Дику, положив руку ему на грудь. Приятно было ощущать под ладонью его размеренное сердцебиение, дотрагиваться до волосков, выглядывавших из-под его треугольного ворота и щекотавших ей нос.

— Нет, теперь мне тепло, — сонно пробормотала Лейни. — Кажется, меня никогда в жизни не убаюкивали в кресле-качалке. Мне нравится.

— И Мэнди тоже. Она мне сказала прошлой ночью.

Лейни улыбнулась.

Проснувшись, она обнаружила, что лежит в постели. Поначалу Лейни решила, что у нее галлюцинации: настолько разительно изменилась комната. Цветы, за исключением одной-единственной желтой розочки на прикроватной тумбочке, были убраны. Многочисленные детские вещи аккуратно сложены в большую пластиковую корзину для белья. Все было в одном месте и доступно и больше не раскидано повсюду. Ее косметика была расставлена на туалетном столике как прежде, до отъезда в больницу. В двери появилась голова Дика. — Проснулась?

— Да. Сколько я проспала?

— Всего лишь час. — Он протянул ей халат. — Почему бы тебе не принять душ перед обедом?

— Неплохо бы. А что делают малыши?

— Спят. До их обеда у тебя уйма времени, чтобы поесть самой.

На пороге ванной она обернулась:

— Дик, откуда ты узнал… — Неопределенным жестом она обвела комнату.

— Сестра подсказала, храни ее Господь. Я позвонил ей и умолял дать совет. Она сказала, что прекрасно помнит, в каком смятении находилась сама, когда вернулась домой с новорожденным. Словно окунулась в хаос, ей казалось, что ее мир подвергся грубому вторжению. Она и подсказала мне, что по возможности комната должна иметь прежний, привычный для тебя вид.

— Она, наверное, считает меня дурой и бессердечной мамашей. Дик расхохотался.

— Ну нет. Ты настоящая героиня, которой можно только посочувствовать: ведь тебе достался в мужья такой черствый, толстокожий болван, как я. Помощь в ванной нужна?

— Нет, спасибо. — Покачав головой, Лейни завернулась в халат. Сейчас она стеснялась своего тела даже больше, чем во время беременности. Теперь ей казалось, что живот ее напоминает тесто, а груди отвисли чуть ли не до колен.

Дик понимал, чего она стесняется, и хотел разуверить ее, сказать, что считает ее очень красивой. Но он только улыбнулся всему свое время.

— Когда закончишь, подам тебе обед. Что он и сделал, однако совсем не так, как ожидала Лейни. Когда, приняв душ, вымыв голову и надев скромный, но очень миленький шелковый пеньюар, подаренный Диком, она вышла из ванной, то при виде творения его рук лишилась дара речи.

Он накрыл небольшой столик прямо в спальне. На льняной скатерти красовались два маленьких букетика цветов, две тонкие восковые свечи и два прибора, причем на тарелках уже дымилось кушанье, приготовленное миссис Томас. Из портативного магнитофона лилась негромкая музыка.

— Дик! — От радости сердце едва не выскочило у нее из груди; на глаза навернулись слезы. — Так красиво.

Он крепко обнял ее.

— Ты это заслужила — после пяти дней больничной еды и домашнего хаоса.

Он усадил ее с грацией прирожденного метрдотеля.

— Молоко! — смеясь, воскликнула она.

В ее бокал было налито молоко, в то время как в бокале Дика мерцало красное бургундское.

— За наших детей. — Волосы его в пламени свечи отливали серебром, ровные белые зубы сверкнули на миг, обнажившись в улыбке. Под его восхищенным взглядом Лейни впервые за несколько недель почувствовала себя женственной и привлекательной. Он поднял бокал:

— За мою прекрасную молодую жену, мать моих сына и дочери.

Лейни смущенно подняла бокал с молоком, и, не сводя глаз друг с друга, они пригубили свои напитки.

— А у меня для тебя есть подарок.

— После ужина при свечах что-то еще?

Было поздно. Давно уже убрали столик. Миссис Томас ушла. Лейни сидела в постели, облокотившись на подушки. После ужина она в сопровождении Дика немного прошлась по дому, что слегка успокоило саднящую боль меж бедер. Сынок присосался к ее груди, громко чмокая.

Дик протянул ей подарочную коробку.

— Сумеешь открыть одной рукой или хочешь, чтобы я открыл?

— Открой ты. — Тодд имел обыкновение проявлять характер, если трапезу задерживали или прерывали.