Мария в поисках кита - Виктория Платова

Кто-то.

Кто-то один, потому что второй — мертв. И не просто мертв, а убит. В этом кошмарном обстоятельстве есть лишь один положительный момент: мертвый человек не представляет опасности. ВПЗР отнеслась к убитому со странным энтузиазмом; он занимает ее гораздо больше, чем ускользнувший живой. Очевидно, этот мертвый тип вписывается в рамки жанра, который она определила для себя. Она вообще много говорила о жанре, пока я в одиночку мудохалась с тумбочкой, вазой и пепельницами. Выглядело это так:

— Строишь баррикады, Ти? Ну-ну. Вряд ли они тебя спасут.

— Я надеюсь, что спасут… Не только меня, но и вас.

— Лучше бы тебе вынести меня за скобки.

— Я понимаю… Вы меня уволили и все такое. Но, думаю, нам нужно забыть о распрях… в свете открывшихся обстоятельств. Нам нужно держаться вместе.

— Знаешь, Ти… Я не сержусь. Нет, я сердилась еще вчера. Я была в ярости, вот и объявила тебя персоной нон грата.

— Да уж…

— Но, по здравому размышлению… Не такой уж и стервой я у тебя получилась — для тех, кто умеет читать между строк. Как персонаж я в высшей степени забавна.

— Что есть — то есть.

— И даже внушаю некоторый оптимизм, чтобы не сказать — надежду на лучшее. Ведь свою главную книгу я не написала. Так?

— Да.

— Но могу и написать. Взять — и написать. Что-то такое, что заставит людей посмотреть на мир в ином свете. Многое понять для себя. И тогда уже будет совершенно неважно, какой сучкой я была в реальной жизни, какие гнусности совершала — подлинные или мнимые. Но даже теперь, когда книга еще не написана, я все равно честно служу литературе. Выкладываюсь в своих вещах полностью, ни одной строчки не написала без души, ты же не будешь этого отрицать?

— Нет, — совершенно искренне сказала я. Умолчав лишь о том, что душу ВПЗР давно пора бросить в стирку: от долгой носки сна изрядно испачкалась и слегка потеряла вид.

— То-то. — ВПЗР удовлетворенно хмыкнула. — Я — хороший писатель. И это ясно из твоих… м-м… подметных записулек. И это все искупает. Для тех, кто умеет читать между строк.

Неужели ВПЗР решила вернуть меня? Водворить на место, которое я занимала последние пять лет? Не знаю даже, радоваться этому или огорчаться. Но… в свете открывшихся обстоятельств нам лучше оставаться друзьями. Хотя бы и в понимании ВПЗР, что означает — внимать ее бредням, терпеть ее выбрыки и быть лояльным к ее бесчинствам.

— …Прискорбно только, что между строк умеет читать ничтожный процент населения. Для подавляющего же большинства я останусь такой, какой ты меня намалевала. Мерзкой, вздорной и лживой плагиаторшей. — ВПЗР всаживает жало в мое расслабившееся тельце совершенно неожиданно. — И поэтому я не могу предложить тебе мир. И уж тем более — прежние доверительные отношения. Но нейтралитет я гарантирую. Скажу больше — мы сможем потренироваться в ни к чему не обязывающем приятельстве. Пока…

— Пока — что? — Опять она меня переиграла, вшивая драматургесса сраная беллетристка!

— Пока — это пока, Ти…

ВПЗР следует за мной по пятам, пока (о, это многозначное и многозначительное «пока!) я укрепляю дом по периметру, этаж за этажом: закрываю решетки, запираю окна, опускаю жалюзи. Лишь в свою спальню она меня не допускает, заявив, что не позволит загнать себя в консервную банку.

— Консервная банка сооружается для вашего же спокойствия…

— Кто тебе сказал, что я беспокоюсь, Ти?

— Вы считаете, для беспокойства нет причин? Особенно после того, что произошло сегодня?

— Ты имеешь в виду труп? — ВПЗР произносит слово «труп» с какой-то легкой, мечтательной ностальгией, как произнесла бы «Ты помнишь петушков на палочке из нашего детства?».

— Да. Его. И второго, который… который…

— Который не труп, а вполне себе живой человек? Кстати, ты заметила, что он был в куртке с капюшоном? — Она смеется ржет, как лошадь, вспомнив, очевидно, гипотетического островного принца, которого сама же мне и нагадала.

— Не вижу поводов для веселья, — вяло огрызаюсь я.

— Но и грустить особо не о чем. А то, о чем ты говоришь, произошло отнюдь не сегодня. Три-четыре дня назад, как минимум. И все это время мы совершенно спокойно засыпали и просыпались в добром здравии. Никто не покушался на наши жизни.

— Может, этот «никто» не знал о нашем прибытии. А теперь вот узнал, и…

— Не смеши меня, Ти! Остров слишком маленький, слишком. Просто крохотный. Любое прибытие, а уж тем более трехдневное пребывание на нем не осталось бы незамеченным.

— Но и о существовании того человека мы не подозревали.

— Не подозревали, потому что он прятался. А мы — не прятались.

В словах ВПЗР есть определенная логика. Которая не мешает мне вооружиться двумя ножами, взятыми из верхнего ящика кухонного стола.

— Не забудь про каминную кочергу, — издевательским тоном советует мне ВПЗР. — Тоже весьма эффективное оружие.

— Я учту.

Каминная кочерга и вправду может быть эффективной, и как только мне самой не пришла в голову такая простая мысль? В голове ВПЗР бродят совсем иные мысли:

— Ты занимаешься глупостями, Ти. Ведь ясно, что никто не собирается на нас нападать.

— С чего вы взяли?

— Нет, я просто поражаюсь! Как можно было, прожив рядом с хорошим… отличным писателем столько лет и основательно вникнув в его кухню, остаться такой тупой? Не заметить очевидного! Не определить жанр, в котором могут развиваться события?

— А при чем здесь жанр? Мы же не внутри книги…

— Ничто не мешает тебе представить себя внутри книги. Книги об острове, где произошло убийство неизвестно кого, неизвестно почему…

— Вы же не пишете детективов! — Наконец-то и у меня появилась возможность куснуть ВПЗР. — Вы давно их прокляли. И авантюрные романы заодно.

Все так и есть. Много лет назад ВПЗР зачистила территорию, выжгла напалмом литературную сельву, оставив нетронутыми лишь небольшое поселеньице «интеллектуальный квест» и деревушку «триллер-шарада». Это — весьма сомнительные населенные пункты, процент сумасшедших в них зашкаливает. А первая среди равных — сама ВПЗР. Едва ознакомившись с ее тв-вом потоком сознания, многие, — вполне здравые, — люди с негодованием отбрасывали книжку: в полной уверенности, что у автора не все в порядке с головой. До сих пор я не поддерживала мнение просвещенного и вменяемого большинства, но теперь… В свете ее интерпретации происходящего, как некоего литературного жанра, а тем более — сюжета, а тем более — книги…

Может быть, не так уж они не правы.

— …Считаешь меня сумасшедшей, Ти? — ВПЗР подмигивает мне.

— Считаю вас несколько… м-м… эксцентричной.

— Никакой эксцентрики. Ты опять неверно определяешь жанр…

— Да плевать мне на жанр! — не выдерживаю я. — Меня волнует только одно: как убраться отсюда, не подпалив задницу.

— Себе или другим?

— Себе.

— Так-то лучше. Будь точна в определениях, Ти. Тебе это очень поможет. Пока…

— Пока — что?

— Пока ты еще здесь..

Снова это чертово «пока»! ВПЗР издевается, определенно. И никакая она не сумасшедшая! Хитрая сволочь, экзекуторша — да, но не сумасшедшая.

— Нам нужно сообщить о трупе в полицию… И о пропаже с Талего остальных — тоже. Умышленное убийство — это вам не шуточки!

— Сообщай! — ВПЗР равнодушно пожимает плечами. — Вот прямо сейчас и телефонируй.

— Вы же знаете не хуже меня… Телефоны на острове не работают.

— Отправь голубиную почту.

— Мы можем выбраться отсюда на катере… Я видела катер за океанариумом.

— Ты умеешь водить катер?

— Не думаю, что это так уж сложно… Во всяком случае, мы могли хотя бы попытаться…

— Что ж, рискни. Не зная направления, не зная, как маневрировать и справляться с волнами… Или ты была Туром Хейердалом в прошлой жизни? Ты была Жак-Ивом Кусто? Если нет — прыгать в лодку безумие.

— Безумием было бы оставаться здесь. И потом… Средиземное море — не Тихий океан. Судоходство здесь довольно оживленное. В крайнем случае, меня подберут…

— Буду молиться за то, чтобы тебя подобрали прежде, чем ты пойдешь на корм рыбам. — ВПЗР корчит такую рожу, что сразу становится ясно: молиться она не будет ни при каких раскладах. Ни разу, ни хрена. — В любом случае, я не могу тебя удерживать здесь. Поезжай.

— А вы?

— А я останусь.

— С трупом?

— Будем реалистами: трупы еще никому не причиняли зла. Если, конечно, не восставали из могил и не превращались в зомби, как в дурацких фильмах бездарей-режиссеров.

К вэпэзээровскому донжуанскому списку Великих это не относится. Великие никогда не марали свои безупречные, лилейно-белые одежды о прах и сукровицу зомби, — ни камерный Бергман, ни эпический Бертолуччи, ни даже идиотический Зиди.