Уйди скорей и не спеши обратно - Фред Варгас

— Благодаря прививкам и профилактике. Да и у крыс, похоже, выработался иммунитет. Это была агония последней чумы в Европе. Еще она появлялась только в Аяччо в 1945 году.

— Это правда, что полиция все скрыла? И про «болезнь № 9» правда?

— Увы, комиссар, это именно так. Тут нечего возразить.

Адамберг повесил трубку и прошелся по комнате. «Эпидемия 1920 года» — эти слова звякнули у него в голове, как маленький ключик, открывающий потайную дверцу. Он не только отыскал отправную точку, но и мог отважиться проникнуть в эту приоткрытую дверь и спуститься по темной замшелой лестнице, ведущей в глубины Истории. В его куртке зазвонил телефон, и в трубке раздался гневный голос Брезийона, возмущенного содержанием утренних газет.

— Что еще за бардак, откуда это вранье про полицию? Что за чушь про чуму в 1920 году? — кричал окружной комиссар. — Это была эпидемия испанки! Вы должны сейчас же все опровергнуть.

— Не могу, господин окружной комиссар. Это правда.

— Вы издеваетесь, Адамберг? Или вы соскучились по своим горам?

— Дело не в этом, господин комиссар. В 1920 году действительно была эпидемия чумы, заболели девяносто шесть человек, тридцать четыре умерли. А полиция и правительство попытались скрыть это от народа.

— Поставьте себя на их место, Адамберг!

— Я и так на их месте, господин комиссар.

Последовала пауза, и Брезийон с грохотом бросил трубку.

То ли Жюстен, то ли Вуазене, кто-то из них толкнул дверь кабинета. Оказалось, Вуазене.

— У нас аврал, комиссар. Звонки отовсюду. Весь город знает, люди перепуганы, все рисуют четверки на дверях. Мы уже не знаем, за что хвататься.

— Не суетитесь. Оставьте все как есть.

— Хорошо, комиссар.

Мобильный зазвонил снова, и Адамберг вернулся на свое место у стены. Министр? Или следственный судья? Чем большее волнение охватывало окружающих, тем беспечнее он становился. С тех пор как он нашел отправную точку, все встало на место.

Звонил Декамбре. Он единственный за все утро не сказал, что прочел газеты и что им грозит катастрофа. Декамбре по-прежнему изучал «странные» послания, которые получал из первых рук, до того как они попадали в прессу. Сеятель явно давал фору Глашатаю, словно хотел сохранить за ним привилегию первого чтеца, а быть может, поблагодарить за то, что тот безропотно послужил его рупором.

— Утреннее послание, — сказал Декамбре. — Над ним стоит поразмыслить. Оно длинное, возьмите ручку.

— Слушаю вас.

— «Вот уже семьдесят лет прошло с тех пор, — начал Декамбре, — как они пережили это страшное бедствие, и свободно вели торговлю, когда, многоточие, прибыл, многоточие, корабль, груженный хлопком и другими товарами. Многоточие». Я упоминаю многоточия, потому что они стоят в тексте, комиссар.

— Я знаю. Продолжайте медленно.

— «Пассажирам разрешили свободно входить в Город со своим багажом и навещать жителей, но последствия этого вскоре оказались гибельными, потому что, как только… многоточие… господа… многоточие… Врачи прибыли в ратушу, чтобы предупредить градоначальников о том, что, будучи призванными утром к постели молодого моряка по имени Эйсален, они обнаружили у него признаки Заразы…»

— Это все?

— Нет, там еще интересная концовка о том, как повели себя правители города. Вашему начальству должно понравиться.

— Я слушаю.

— «Подобное признание повергло градоначальников в трепет; и при мысли о том, какие беды и напасти им грозят, они были подавлены охватившим их горем. И не удивительно, что появление Чумы посеяло такой страх в их душе, ибо сказано в Священном Писании, что из трех бедствий, которыми Господь пригрозил своему Народу, Чума — самое страшное и суровое…»

— Я бы не сказал, что окружной комиссар подавлен горем. Скорее он готов раздавить других.

— Могу себе представить. Я через это прошел, всегда нужен козел отпущения. Вы боитесь потерять место?

— Посмотрим. Что вы поняли из сегодняшнего послания?

— Что оно длинное. А длинное оно потому, что преследует двойную цель: усугубить страх людей, объясняя, что власти сами перепуганы, и объявить о будущих смертях. И предсказать их подробно. Я смутно догадываюсь, о чем речь, Адамберг, но уверенности у меня нет, мне нужно навести справки. Я ведь не специалист.

— Вокруг Ле Герна много народу?

— Еще больше, чем вчера вечером. Во время его сеансов уже трудно найти свободный уголок.

— Пора бы взимать с Ле Герна плату за место. По крайней мере, хоть кому-то будет от этого польза.

— Поосторожнее, комиссар. Не шутите так в присутствии бретонца. Потому что Ле Герны, может, и неотесанные мужланы, но они не разбойники.

— Серьезно?

— Во всяком случае, так говорит покойный прапрадедушка Жосса, который его время от времени навещает. Жалует он к нам не часто, зато регулярно.

— Декамбре, вы нарисовали четверку у себя на дверях?

— За кого вы меня принимаете? Если на свете останется хоть один человек, способный противостоять губительному суеверию, им буду я, слово бретонца. Я и Ле Герн. А еще Лизбета. И если пожелаете присоединиться, добро пожаловать в нашу компанию.

— Я подумаю об этом.

— Суеверный человек всегда легковерен, — возбужденно продолжал Декамбре. — Легковерным просто манипулировать, а от манипуляций до катастрофы один шаг. Суеверие — настоящая язва человечества, от нее погибло больше народу, чем от всех эпидемий чумы вместе взятых. Постарайтесь поймать этого сеятеля, пока он не лишил вас работы, комиссар. Не знаю, понимает ли он, что творит, но напрасно он так заносится и ни во что не ставит парижан.

Адамберг положил трубку, задумчиво улыбаясь. «Понимает ли он, что творит». Декамбре затронул то, что тревожило его со вчерашнего дня, он уже начал потихоньку распутывать этот клубок. Держа перед глазами листок со «странным» посланием, он перезвонил Вандузлеру. Тут в дверях появился Жюстен, он же Вуазене, и жестами дал понять, что количество домов с четверками достигло семисот. Адамберг едва заметно кивнул, понимая, что до наступления вечера число домов дойдет до тысячи.

— Вандузлер? Это снова Адамберг. Хочу прочитать вам «странное» послание, полученное сегодня утром, у вас есть время? Это не долго.

— Давайте.

Марк внимательно слушал, пока Адамберг неторопливо читал о неминуемом бедствии, готовом обрушиться на город в лице молодого Эйсалена.

— Что скажете? — закончив чтение, осведомился Адамберг, словно заглядывая в словарь. Ему казалось невозможным, чтобы запас знаний Вандузлера не помог ему разгадать эту тайну.

— Марсель, — уверенно заявил Марк. — Чумы надо ждать в Марселе.

Адамберг ожидал услышать что-то о сеятеле, потому что послание звучало по-новому, но ему и в голову не приходило, что история выйдет за пределы Парижа.

— Вы уверены, Вандузлер?

— Совершенно уверен. Речь идет о прибытии корабля «Святой Антоний» 25 мая 1720 года к причалам замка Иф. Он плавал к берегам Сирии и Кипра и вез на борту зараженный шелк. У экипажа уже проявились признаки болезни. Недостающие в тексте имена врачей — отец и сын Пейсонели, которые забили тревогу. Это очень известный текст, и эпидемия тоже. Болезнь тогда опустошила город наполовину.

— А вам известно, где жил этот Эйсален, которого пришли осмотреть врачи?

— На площади Линча, сейчас это площадь Ленча, за северной пристанью старого порта. Основной очаг эпидемии находился на улице Эскаль, но этой улицы уже не существует.

— Ошибки быть не может?

— Нет. Это Марсель. Могу прислать копию оригинального текста, если вам необходимо подтверждение моих слов.

— Не стоит, Вандузлер. Благодарю вас.

Адамберг в смятении покинул свой кабинет и пошел к Данглару, который вместе с остальными тридцатью сотрудниками пытался справиться со шквалом телефонных звонков и оценить размах всколыхнувшегося людского суеверия. В зале пахло пивом, но еще больше потом.

— В городе скоро раскупят всю краску, — сказал Данглар, кладя трубку и записывая цифру.

На лбу у него выступил пот, он поднял глаза на Адамберга.

— Марсель, — объявил Адамберг, кладя перед ним текст письма. — Сеятель отправился в путешествие. Нам тоже пора, Данглар.

— Бог мой, — воскликнул Данглар, пробегая текст глазами. — Прибытие «Святого Антония»!

— Вам знакома эта история?

— Теперь, когда вы сказали, я вспомнил. Но сам я бы вряд ли догадался.

— Этот случай известен лучше других?

— Конечно! Это последняя эпидемия во Франции, но она была самой свирепой.

— Нет, не последняя, — возразил Адамберг, протягивая ему статью о «болезни № 9». — Прочтите это, и вы поймете, что к вечеру не останется ни одного парижанина, который бы верил полиции.