Патрик Кензи - Деннис Лихэйн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все еще целясь в меня и держа палец на спуске, он сказал:
— Чувствуешь себя так, как будто снимаешься в фильме с Джоном Ву?[85]
— Терпеть не могу фильмы с Джоном Ву.
— Да я тоже, — сказал он. — Я думал, я один такой.
Я слегка покачал головой.
— Все тот же затасканный Пекинпа,[86] только его эмоционального подтекста нет.
— Ты что, кинокритик?
Я натянуто улыбнулся.
— Я про любовь кино люблю, — сказал Бруссард.
— Что?
— Правда. — Мне было видно, как закатились глаза за мушкой наставленного на меня пистолета. — Понимаю, это странно. Может, оттого, что я полицейский, я смотрю эти фильмы со стрельбой и плююсь: «Во заливают». Понимаешь? Но поставь ты кассету с «Из Африки» или «Все о Еве» — меня от экрана не оторвешь.
— Просто сюрприз за сюрпризом, Бруссард.
— Да, я такой.
Держать пистолет в вытянутой руке так долго было тяжело. Если бы мы действительно собирались стрелять, с этим бы давно уже было покончено. Возможно, конечно, такие мысли как раз и посещают человека перед тем, как его застрелят. Я заметил усиливающуюся бледность его кожи. Выступивший пот скрыл серебряную проседь у него на висках. Если он и мог еще сколько-то продержаться, то уже недолго. Мне это противостояние было тяжело, но у меня не сидела пуля в груди и осколки плитки в лодыжке.
— Я, пожалуй, опущу пистолет, — сказал я.
— Делай как знаешь.
Я следил за его взглядом, и, может быть, оттого, что он знал это, я не увидел в нем ровно ничего: просто непроницаемые, неподвижные глаза.
Я снял палец со спуска, поднял пистолет дулом вверх, зажал его в ладони и поднялся на оставшиеся несколько ступенек. Стоя на мелком гравии, которым была засыпана крыша, я посмотрел на Бруссарда сверху вниз и поднял бровь.
Он улыбнулся, опустил пистолет себе на колени и прислонился затылком к вентиляционной шахте.
— Ты заплатил Рею Ликански, чтобы он увел Хелен из дому в тот вечер, — сказал я. — Так?
Он пожал плечами.
— В этом не было необходимости. Обещал отпустить его при очередном аресте где-нибудь по дороге. Вот и все.
Я подошел и стал перед ним. Теперь мне был виден темный круг в верхней части груди, место, откуда разрастались розовые лепестки. Из пулевого отверстия чуть справа от грудины по-прежнему медленно, но заметно толчками вытекала кровь.
— Легкое? — спросил я.
— Да, задето, по-моему. — Он кивнул. — Маллен, сука! Не будь там в тот вечер Маллена, все бы прошло гладко. Ликански, хитрожопый, не сказал мне, что развел Оламона. Это в корне меняет дело, я же понимаю, поверь мне. — Он попробовал изменить позу и застонал. — Заставляет меня — меня, господи ты боже мой! — лечь в постель с такой дворнягой, как Сыр. Хоть я и подставлял его, старик, говорю тебе, это так уязвляет самолюбие!
— Где Ликански? — спросил я.
Он наклонил ко мне голову.
— Посмотри через правое плечо.
Я обернулся. Форт-Пойнт-ченнал начинался от белой, казавшейся в лунном свете пыльной полоски суши, пробегал под мостами, под улицами Летней и Конгресса и устремлялся к горизонту, к пирсам и темно-синему выходу из Бостонского залива.
— Рей спит с рыбками? — спросил я.
Бруссард лениво улыбнулся:
— Боюсь, что так.
— И давно?
— Я нашел его тем октябрьским вечером, сразу после того, как вы двое подключились к расследованию. Он собирал вещички. Я допросил его по поводу мошенничества с этими двумястами тысячами. Надо было сдать Ликански Сыру, он ведь так и не сказал мне, где деньги. Никогда не думал, что он может проявить такую твердость, но, по-видимому, есть люди, которым двести кусков придают мужества. Как бы то ни было, Ликански планировал уехать. Я этого не хотел. По-хорошему не вышло, пришлось приложить руки.
Он закашлялся, согнулся вдвое, прижав руку к ране в груди и стиснув пистолет, лежавший на коленях.
— Надо как-то спустить тебя вниз.
Он посмотрел на меня и кулаком той руки, в которой держал пистолет, утер губы.
— Кажется, я отсюда никуда не собирался.
— Брось. Умирать нет смысла.
Он посмотрел на меня со своей замечательной мальчишеской улыбкой.
— Как ни забавно, сейчас я готов с этим поспорить. Есть сотовый, вызвать «скорую»?
— Нет.
Он положил пистолет на колени, полез в карман кожаной куртки и достал тонкий телефон «нокиа».
— А у меня есть, — сказал он, повернулся и бросил его с крыши.
Было слышно, как через несколько секунд семью этажами ниже телефон ударился об асфальт.
— Не парься, — усмехнулся он. — У этой хреновины гарантия — закачаешься.
Я вздохнул и сел на залитую варом ступеньку лицом к нему.
— Решил умереть на крыше, — сказал я.
— Решил не сидеть в тюрьме. — Он покачал головой. — Суд? Я достоин лучшей участи, приятель.
— Тогда скажи мне, у кого она, Реми. Давай начистоту.
Он широко раскрыл глаза.
— Чтобы ты до нее добрался? Вернул этой сучонке, которую общество именует матерью? Поцелуй меня в задницу, старина. Аманду не найдут. Понял? Пусть живет счастливо. Ее будут хорошо кормить, содержать в чистоте, о ней будут заботиться. Она хоть несколько раз в жизни улыбнется, твою мать, у нее будет хоть какая-то надежда вырасти нормальным человеком. Так я тебе и сказал, где она! Раскатал губищу! Тебе, Кензи, операцию на мозге делать надо.
— Люди, у которых она находится, — похитители.
— Ах, нет! Неправильно. Похититель — я. А они всего лишь приютили ребенка. — Несмотря на то что стояла прохладная ночь, капля пота стекла со лба ему в глаз. Он несколько раз моргнул, стал медленно втягивать в себя воздух, и в груди у него захрипело.
— Ты утром был у моего дома. Мне жена звонила.
Я кивнул.
— Это она звонила Лайонелу с требованием выкупа?
Он пожал плечами и посмотрел вдаль.
— У моего дома! — сказал он. — Господи, ну ты меня и достал! — Он ненадолго закрыл глаза. — Видел моего сына?
— Он не твой.
Бруссард поморгал.
— Видел моего сына?
Я посмотрел на звездное небо, большую редкость в наших краях, такое ясное прохладной ночью.
— Я видел твоего сына, — сказал я.
— Отличный парень. Знаешь, где я его взял?
Я покачал головой.
