Гибель Богов. (трилогия) - Ник Перумов

— Да не потому не пробовали, что боялись, дурья твоя башка, — презрительно цедит Алорт. — А потому, что здесь мы — хозяева! А там кто? Нищие, бродяги, изгои… страшнее сказать — рабы! Каждый на шею верёвку накинуть сможет…

Это было правдой. Безземельных хватало и на юге. Арталег это знает не хуже других и тем не менее не сдаётся.

— То-то здесь мы всем владеем, до чего дотянуться сможем! То-то здесь у нас поля широкие, луга пышные, а стада тучные! Как мыши по щелям сидим, за ворота не высунемся. Уже мало что под землю не забились!..

— Хочешь идти — иди, — ровно произносит Деера. — Долю твою я тебе сама отсчитаю золотом, что у отца припрятано. Иди! Только воды здесь не мути.

Арталег пугается. Видно, подобного не ожидал. Опускает голову, запинаясь, бурчит что-то — дескать, это ж просто слова…

— А раз слова, так и хорошо, — не меняя тона, говорит Деера.

Жена Аргнистова уже справилась с растерянностью и слезами. Хутор в её руках, и она не позволит ему пасть. Нивен вон по сию пору без Защитников держится!

Так ничего и не решили. Да и что тут решать? Без Аргниста, конечно, держаться против Орды трудновато будет — по военному делу он дока. Ничего, за стенами отсидимся.

Гном в последний раз ударил молотом по раскалённому куску металла на наковальне. Придирчиво осмотрел заготовку, остался доволен и большими щипцами сунул её в заранее приготовленный топлёный жир брюхоеда. Лучшего средства для закалки не было.

Спустился вечер. Тёплый вечер месяца птицезвона. Здесь, в Северном Хьёрварде, с погодой творилось нечто странное — на подвластных Орде землях всегда стояли страшные, погибельные зимы и прекрасные, тёплые, с обильными дождями лета. Урожай успевал созреть, ничто не вымерзало и не вымокало. Водным путём удавалось отправлять на юг кое-какие товары — по бросовым ценам, разумеется. Порядок устоялся давным-давно. Купцы охотно брали дешёвые северные хлеб, лес, лён, мёд, кожи, меха и прочее. А взамен на полуночь отправлялись иные необходимые вещи, и прежде всего оружие. Хуторяне были самыми лучшими покупателями у галенских оружейников. Каждый хутор, отправляя свой плот, прикреплял к мешкам и свёрткам бирки. На бирках же писалось то, что желали получить взамен. Купцы, конечно, не упускали случая нагреть руки, но всё же вести дело старались честно — люди Нечисть грудью сдерживают, куда ж на них обманом наживаться… И простой торговой прибыли хватит.

Двалин вышел на порог кузницы. Даже могучие мышцы гнома начали ныть и болеть от усталости: за это время кузнец-доброволец переделал столько работы, что иному кователю-человеку хватило бы на полгода. Только работа и спасала. Да ещё — что уж греха таить! — здешние молодухи.

С давних времён среди молодых хуторянок жарким тайным шёпотом передавались рассказы один другого стыднее о том, что гномы хоть ростом и не вышли, зато лучше их в постели никого нет и даже самый здоровенный бугай хуторянин самому захудалому гному и в подмётки не годится. И ещё немаловажно — что от этих соитий не могли родиться дети… Мужики об этих бабьих пересудах если и знали, то не придавали значения — мол, язык женский всё равно что помело. Не придавали значения, и притом совершенно напрасно.

Первой гнома заарканила Лииса. Не зря звать «снидать» приходила. И гном, как ни устал после целого дня честной молотобоиной работы, всё равно чувствовал сосущую пустоту там, в сердце, а потому соблазнительнице не сопротивлялся.

Всласть навопившись и настонавшись, донельзя довольная молодка вошла в девичью с такими блестящими, сытыми глазами, что не понять, чем и с кем она занималась, мог только слепой. И, конечно, Лииса похвасталась.

После этого гному не приходилось жаловаться на отсутствие женской ласки. Его кормили на убой, словно племенного борова. И он старался не разочаровывать своих посетительниц. Странное дело, но молодки могли повырывать друг другу все волосы из-за какого-нибудь худосочного молодца, а вот из-за Двалина они совсем не ссорились, составив нечто вроде молчаливого заговора. Замужние завистливо косились и кусали губы, но наставить рога своему благоверному пока никто не решился.

Гном постоял некоторое время, подышал свежим воздухом и уже совсем было решил вернуться к работе (на верстаке рук мастера ожидал невиданный ещё многозарядный скорострельный арбалет. Им Двалин собирался вооружить всех детей и женщин на хуторе), как его внезапно окликнул голос — голос, заставивший Двалина, гнома отнюдь не робкого десятка, задрожать до самых глубин его существа и едва не бухнуться на колени. Голос обращался к нему на его родном языке, был тонок, чист и исполнен непонятной силы.

— От повелевающей к презренному: слушай, повинуйся и отвечай! Как имя места?

Гном еле-еле поборол неимоверно сильное желание простереться ниц. Он поднял взгляд, весь при этом обливаясь потом, словно таща на спине десятипудовую тяжесть. Перед ним стояла повелительница.

Невысокая, тонкая в талии. Личико чуть вытянуто, на щеках — премилые ямочки. Прямой, тонкий нос, огромные глаза со странным разрезом — внешние уголки несколько подняты. Круто изогнутые брови.

Одета она была и вовсе странно. Сшитая из бесчисленных лоскутов кожи куртка немыслимого покроя с косой застёжкой и заправленные в сапоги брюки — чёрные, из чешуйчатой шкуры какого-то зверя, вроде бы даже горной змеи. У пояса незнакомки — кривая тонкая сабля, над плечом торчал лук. Больше никакого оружия на виду она не носила. Из-под причудливой островерхой шапки выбивалась перекинутая на грудь толстая русая коса… точнее, нет, не русая, а цвета осенних кленовых листьев, цвета, почти не встречавшегося у девушек Лесного Предела.

— Здрава будь, странница, — хрипло произнёс гном. Огромным усилием воли он заставил себя говорить на людском языке, сделал вид, точно ничего не понял. Будь что будет, они не на юге!

По нему словно хлестнул незримый обжигающий бич. Глаза повелительницы горели гневом. Двалин почувствовал, как воля его плавится, точно кусок олова в горне. Весь покрывшись потом, он отступил, держась за косяк кузницы. Правая рука безвольно висела вдоль тела, даже не потянувшись за оружием.

— Во исполнение Древнего Долга; от повелевающей к презренному. Пади ниц и повинуйся! — Это вновь было сказано на языке Ар-ан-Ашпаранга.

Двалин ощутил, как его колени начинают трястись. Старое проклятье его народа действовало.

— Поговорим нормально, а? — выдохнул он, и от звуков человеческой речи сделалось немного легче.

— Эй, ты кто такая? — внезапно послышался неприязненный голос Лиисы. Коренастая, широкобёдрая молодка, играючи ворочавшая двухпудовые мешки, стояла, уперев кулаки в бока, и с вызовом глядела на незнакомку.