Тайный советник вождя - Владимир Успенский

Максимализм, конечно. И вообще — о вкусах не спорят. Я вот удивляюсь популярности Чарли Чаплина, не вижу в его мелкотравчатой дурашливости ничего интересного. Но ведь смешно кому-то, когда торт размазывают по лицу… Однако сейчас не об этом, Алексей Яковлевич Каплер и Светлана Сталина выступили тогда против всей компании со своим мнением. Так и познакомились. И возникла какая-то общность.

Следующая встреча состоялась примерно через месяц, была более продолжительной и определяющей. 7 ноября отметить очередную годовщину Октябрьской революции, на Дальнюю дачу приехало много гостей, приглашенных Василием. Был ужин с тостами, потом, естественно, танцы. На дружеской вечеринке оказалась и Светлана. Все было для нее внове, воспринималось свежо и остро. Впервые попала она во взрослую праздничную компанию, да еще к каким взрослым! Тут и красавец поэт Константин Симонов, и кинооператор Роман Кармен, чье имя после испанских событий стало почти легендарным, и герои-летчики… Впервые на ней было платье не покупное, а сшитое у портнихи: нарядное, к лицу, скрывавшее плоскость фигуры. А на платье — брошь, оставшаяся от мамы.

Алексей Яковлевич Каплер пригласил Светлану на фокстрот, убедил неуверенную в себе девушку, что она прекрасная партнерша, и потом танцевал с ней весь вечер. Светлана была польщена. Столько красивых женщин, известных актрис: и Серова, и Целиковская, а Леля-Люся (так называли Каплера в своем кругу) танцует только с ней. И ведь это известный всему миру сценарист, создатель фильмов «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году», — с ним любая женщина сочла бы за честь хотя бы несколько минут поговорить, а он не отходит от Светланы, кружит в вальсе до радостного сердцебиения, так что в глазах темнеет. Со стороны эта пара выглядела несколько странно: почти сорокалетний самоуверенный бодрящийся толстячок и худенькая шестнадцатилетняя школьница с хрупкой фигурой, с наивно-счастливой улыбкой на веснушчатом полудетском лице. Но кто видит себя со стороны в том возрасте, в котором находилась Светлана!

Разгоряченные танцами и вином, вышли они на воздух, прогуляться вокруг дачи. Было тихо, морозно, сквозь кроны высоких сосен светила луна. Ну, все атрибуты романтического свидания — прямо как в театре. Разве мог опытный киношник не использовать такой антураж! Приправленный горечью девичьего откровения. Вот на ней рубиновая мамина брошь, но ведь никто даже не вспомнил, что сегодня десять лет, как мама ушла из жизни. Каплер, конечно, выразил и сочувствие, и сожаление.

Первое объятие, первый поцелуй — можно понять, какое впечатление это произвело на Светлану, как потрясло ее! Она ведь жила, как в башне неприступной крепости, изолированная от сверстников, от молодых людей. А возраст требовал своего — южанки созревают рано. Неудовлетворенность, томление, не находившее никакой разрядки, влияли на психику, расстраивали воображение, нервную систему. Нарастал комплекс неполноценности: Светлана с отроческой беспощадностью оценивала свою внешность, чрезмерно преувеличивая непривлекательность — кто из девочек не прошел через это! И нос длинный, и рот широкий, и плечи узкие. Отсюда и болезненная застенчивость, и неуверенность, и резкость суждений. Ребята не решались ухаживать за ней, за дочерью вождя, а она думала, что никого не может привлечь. А уж когда привлекла — свет в окошке! Потому и пробил разом Каплер брешь в стене башни, проник к юному беззащитному сердцу. Бросилась Светлана в открывшиеся объятия, обретая уверенность в себе рядом со взрослым, опытным человеком, умевшим обольщать красиво и тактично.

Встречались они часто. Каплер ждал ее возле школы, укрывшись от любопытных глаз в подъезде соседнего дома. Светлана вбегала туда, и несколько минут они оставались вдвоем, пока охранник медлил у входа. Потом гуляли по улицам, шли в Третьяковку, или на какую-нибудь выставку, или в кино. В театрах бывали. Во всезнающем столичном «полусвете» поползли соответствующие слухи. Пикантные, щекотавшие нервы.

Комиссар госбезопасности 3-го ранга Власик, непосредственно отвечавший за охрану, за быт и благосостояние вождя и его семьи, не торопился докладывать Иосифу Виссарионовичу об увлечении дочери. Надеялся, что порыв угаснет и все образуется. Однако дело шло по нарастающей. В конце ноября Николай Сергеевич Власик обратился ко мне за советом, как быть? Если Сталин узнает со стороны — это плохо. Не возьмусь ли я поговорить с ним о Светлане? Подумав, я согласился при условии, что кто-то из людей Власика без нажима побеседует на эту тему с Каплером, предупредит о возможных последствиях.

Ни мое сообщение о свиданиях Светланы с известным киношником Иосиф Виссарионович почти не отреагировал, но это не ввело меня в заблуждение. Некоторые считали: не проявил Сталин особого интереса, значит все нормально. Ан нет! Вопросы текущие, не очень задевавшие его, Иосиф Виссарионович решал сразу. А то, что представлялось более существенным, сложным, требовало осмысливания, воспринималось с внешним равнодушием, откладывалось, не в долгий, а я бы сказал, в дистанционный ящик. Чтобы основательно разобраться. В тот раз, в самом конце разговора, Сталин только поинтересовался, как охраняется дочь, потребовал сообщать ему донесения агента, постоянно находящегося при Светлане. Не у меня потребовал, а с Власика — это по его части. Я тоже получал соответствующую информацию.

Примерно через неделю, поздно вечером, после обсуждения обстановки под Сталинградом, Иосиф Виссарионович, отпустив военных товарищей, устало опустился в кресло, расстегнул ворот кителя. Спросил:

— Николай Алексеевич, как у Светланы, насколько серьезно?

— Увлеклась основательно.

— Зачем дуре такой плешивый? Помоложе нету? Зачем он окручивает? С какой целью? — Сталин смотрел на меня, ожидая ответа. Я медлил. Он сообразил, почему, и продолжил: — Николай Алексеевич, ви-и хотите напомнить, что история повторяется, что ее мать-гимназистка полюбила меня, когда мне было сорок. Разница в двадцать два года, почти такая же, как у Светланы. Добром это не кончится, несовместимы пласты жизни… Но я хоть джигитом был, с казачьим чубом, не такая квашня…

— А ее бабушка Ольга Евгеньевна? В четырнадцать лет сбежала ночью через окно с нашим уважаемым Сергеем Яковлевичем Аллилуевым… Вы же только шутили на этот счет, не осуждали.

— Наследственность. Тяжелая наследственность все время дает о себе знать, — сказал Иосиф Виссарионович. — Пресечь надо.

— Никакой хирургии. Первая любовь — это и восторженность, и глупость, и самопожертвование без мысли о будущем. А самое лучшее лекарство — время, естественный ход событий.

— Мы не можем, мы не имеем права допустить вредных случайностей, — недовольно произнес Сталин.

Конечно, какому отцу приятно, если его неокрепшее чадо становится предметом домогательств мужчины в два с лишним раза старше. Но Иосиф Виссарионович, отнюдь не фарисей, сам изрядный грешник, смирился бы со сложившимся положением, если бы на месте Каплера оказался кто-то другой, более приемлемый с его точки зрения. Это мое предположение подтвердилось буквально через несколько суток. Опять же вечером у него в кабинете. Весело-возбужденный, Сталин встретил меня такими словами:

— Что я вам говорил, Николай Алексеевич, никакой любви, никакого чувства, только голый расчет.

— Положим, вы мне ничего этакого не говорили.

— Но вы же понимаете… У него обдуманный, разработанный план… Он даже не жуир, не бонвиван, а в лучшем случае самонадеянный авантюрист.

— А в худшем?

— Организованная акция. Очередная попытка проникновения, очередная мина пятой колонны.

— Иосиф Виссарионович, вы преувеличиваете. Из обычной истории…

— Из обычной?! — протянул он мне лист бумаги. — А вы прочитайте.

— Что это?

— Агентурное донесение. Власик и Берия молодцы, подняли довоенные дела, обнаружили.

Это был даже не донос, а скорее отчет секретного сотрудника о поездке группы киносценаристов и режиссеров в подмосковный совхоз «с целью изучения сельской жизни». На один день. В служебном автобусе. Тридцать два человека — в том числе Каплер. Несколько строчек в отчете были Иосифом Виссарионовичем подчеркнуты, на них я и обратил внимание. Оказывается «изучать жизнь» киношников отправили не куда-нибудь, а в Горки-II, в совхоз, который снабжал весь особый район государственных дач куриным мясом, яйцами, картофелем и другими продуктами. В том числе Дальнюю дачу Сталина. На полях и на птицефабрике было на что посмотреть. Но Каплера интересовало другое. Он был восхищен красотой тех мест, особенно поразил его краснокирпичный замок Микояна на крутом берегу Медвенки (где я проводил когда-то ревизию).

«Как в сказке! Потрясающе! Какой волшебник живет здесь? Или здесь санаторий?!» Ему в общих чертах, без подробностей, дали понять, где проезжает автобус. «Я тоже хочу жить тут! Я буду жить тут!» — воскликнул Алексей Яковлевич, что и было зафиксировано в отчете, составленном одним из членов делегации.