G.O.G.R. - Анна Белкина

— Пьёшь, или колешься?? — надвинулся участковый и сжал кулак. — Давай, рассказывай, или зубов не будет!

— Я… участковый из деревни Верхние Лягуши… — залепетал Зайцев срывающимся от страха голосом. — Я… меня избили, забрали документы и вывезли сюда…

— Участковый? Ты? — Подклюймуха никак не хотел признавать, что Зайцев — его коллега, и пытался всеми силами уличить его во лжи. — Да, какой ты участковый а, бомжара?? Чего за девками гоняешься? Отвечай, или в слоник!

— Но, я — Зайцев Сергей Петрович, старший лейтенант… — едва ли не плача, пролепетал несчастный Зайцев.

— Послушай ты, «страшный лейтенант»! — озверел Подклюймуха и поднялся из-за стола во весь свой богатырский рост. — Или ты колешься, или зубила повышибаю!

— Я правду сказал! — не сдавался Зайцев и смотрел не в пол, как застуканный жулик, а прямо в налитые кровью глаза Подклюймухи.

Подклюймуха быстро устал с ним бороться и вспотел. Кажется, из Калининского РОВД присылали ориентировку на некого Зайцева, который может представляться сотрудником милиции? Серёгин, кажется, присылал… Вот участковый и позвонил Серёгину — пускай, приезжает и разбирается, его это Зайцев, или нет.

Глава 129. Поливаевский мужик!!! Поливаевский мужик… Поливаевский мужик?

— Ну, чего там? — осведомился Недобежкин, когда Пётр Иванович закончил разговор по телефону.

— Нужно ехать, — сказал Серёгин, положив телефон в карман. — Подклюймуха, из Пролетарского, Зайцева поймал.

— Зайцева?? — подпрыгнул Сидоров.

— Зайцева! — обрадовался Ежонков.

— Ну-ну, — проворчал Смирнянский.

А Сабина Леопольдовна рыдала и сквозь слёзы плаксиво «скандировала»:

— За-зайцев, Зайцев…

— Едем! — постановил Недобежкин. — Чёрт с ней, с Кубаревой с этой — теперь она никому не нужна. Мы всё узнаем у Зайцева.

— Нет, — возразил Ежонков. — Её мог уделать не Зайцев. Мы возьмём её с собой, и я сначала Серёгина вспушу, а потом — возьмусь за эту крошку.

— Ладно, пихай её в машину! — скрепя сердце согласился милицейский начальник.

Сабина Леопольдовна Кубарева осталась сидеть в салоне микроавтобуса, под неусыпным надзором Ежонкова и Смирнянского. Ежонков пищал, что и сам справится с ней, однако Недобежкин решил перестраховаться: а вдруг её «запрограммировали» на побег любой ценой?? И она размозжит Ежонкову башку его же башмаком? Нет, лучше оставить Ежонкова под присмотром того, кто знает хоть, как выглядит кулак…

Когда Серёгин, Сидоров и Недобежкин вошли в кабинет Подклюймухи — тот испустил облегчённый вздох:

— Ну, наконец-то! А то я тут уже совсем задолбался.

Пётр Иванович глянул на Зайцева, и отметил, что «великий демон» выглядит каким-то тощим и жалким, словно «не ел три дня» и спал на свалке. Странно, Серёгин думал, что Зайцев вернулся в город только для того, чтобы похитить тело Артеррана и организовать завал всех подземелий…

— Это он? — осведомился Подклюймуха и кивнул в сторону Зайцева, заросшего клочками неопрятной бороды, обряженного в страшенное тряпьё.

— Он, — узнал Недобежкин. — Всё, грузим и уезжаем!

Зайцев пялился на вошедших с какой-то благоговейной надеждой и даже не сопротивлялся, когда Пётр Иванович и Сидоров подхватили его под руки и повели в коридор.

— ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ! ДАЙТЕ МНЕ СКАЗАТЬ! — истошно орали где-то по ходу коридора, а так же оттуда долетал такой звук, словно бы кто-то лупит ботинком по железу.

Пётр Иванович повернулся к Подклюймухе, который шёл за ними следом и поинтересовался у него:

— А кто это там у вас разрывается?

— А, Поливаев! — отмахнулся Подклюймуха. — Опять подрался с тем же Сорокиным… Сколько раз он уже в обезьяннике ночует, чёрт! Кодироваться не загонишь!

— Поливаев? — Серёгин вспомнил его, этого тощенького алкашика, Игоря Поливаева, который забивал им головы «летающим мужиком». Кстати, «тайна милиционера Геннадия» повисла в воздухе. Ершова так и не смогла сказать про него ничего путного, только нарисовала портрет Зайцева. Надо будет ещё раз пригласить её в отделение, пускай Ежонков скажет ей «петушиное слово»…

— Я ВИДЕЛ «МУЖИКА»! СЕРЁГИН, ОН СО МНОЙ В ОДНОЙ КЛЕТКЕ СИДЕЛ! ДАЙТЕ МНЕ СКАЗАТЬ, ТОВАРИЩ НАЧАЛЬНИЧЕК, ВЫПУСТИ МЕНЯ К СЕРЁГИНУ! НЕ ЗАТЫКАЙТЕ МНЕ РОТ, Я БЫЛ НЕ ПЬЯНЫЙ! — возопил в изоляторе Поливаев, и с новой силой забарабанил ботинком по прутьям решётки, что отгораживала его от внешнего мира.

— «Мужика» он видел! — снова отмахнулся Подклюймуха. — Сколько можно уже бухтеть про этого мужика? Пить меньше надо, чёрт! Из-за него меня премии лишили в прошлом месяце!

— Стоп! — Пётр Иванович вдруг остановился и прислушался к воплям Поливаева.

— Опять «мужиком» своим забивает баки… — вставил Сидоров который, не встретив в очередном «подземелье Тени» Горящих Глаз, думал теперь, что последних вообще не бывает.

— Так, — Недобежкин тоже остановился и тоже прислушался. — Отомкните этого Поливаева, мы его с собой забираем, как свидетеля!

Получив «ключ доступа к звериной порче», милицейский начальник считал теперь, что сможет и из Поливаева вытянуть крупицы истины. Загипнотизированный Ежонковым, этот раб алкоголя не станет рисовать рогатых и копытных, а составит путный фоторобот, по которому можно будет узнать, кто же на самом деле выкрал Ершову и тем самым спас её от киллеров Чеснока.

Ежонков уснул, пока охранял Кубареву, и Смирнянский тоже клевал носом. Кубарева же была на редкость пассивная и вялая. Она сидела в состоянии депрессивной апатии, смотрела в пол на свои стоптанные дамские босоножки и лепетала какие-то бессвязные извинения и оправдания. А так же — грустно вещала о том, какая она несчастная, что у неё совсем не сложилась жизнь, и на мужа «алкаша беспробудного» она «положила свои лучшие годы».

— Он неделями не просыхает! — жаловалась Сабина Леопольдовна на Кубарева. — В дом и краюхи хлеба не принёс. Всё — я, горбатилась на трёх работах… А этот — глаза зальёт и лежит, в телевизор пялится, ждёт всё, чтобы я померла…

— Вот тебе, сосед! — Недобежкин пригнул Поливаева к сиденью по соседству с Кубаревой и пихнул Ежонкова в жирненький бочок. — Доброе утро, зоркий глаз! — милицейский начальник сделал ехидненькое замечание по поводу бдительности Ежонкова.

— А? Что? — встрепенулся Ежонков.

— Вот тебе ещё один — явно твой клиент! — беззлобно хохотнул Недобежкин, показав на Поливаева пальцем. — Вспушишь его, а потом, может быть, ещё и от пьянства излечишь! Это раз. А вот — второй! Сидоров, сажай!

Сидоров затолкнул в микроавтобус Зайцева. Тот сиротливо остановился, не зная, садиться ему, или, может быть, скромненько постоять?..

— Ползи в конец салона! — определил ему место Недобежкин, и Зайцев послушно отправился «на галёрку» и сел на самое крайнее сиденье.

— Фу, чего это с ним? — сморщившись, фыркнул Смирнянский, оглядев покрытую отходами рванину «великого преступника». — В чём он сидел?

— Пахнет… — пропыхтел Ежонков.

— Не развалишься! — Недобежкин устроился за рулём и включил зажигание. — Всё, поехали, дел по горло!

Зайцев ехал в милицейской машине и не понимал, почему они его заковали в наручники и перевозят под конвоем, словно некого уголовника? Когда же он поинтересовался этим у тех, кто его конвоировал — один из них ответил так:

— Да знаем мы всё. Сколько можно строить святую наивность? Надоел!

По соседству с Зайцевым сидел тот алкоголик, который донимал его в камере своим бухтением и какая-то грустная растрёпанная и немолодая женщина. Алкоголик донимал теперь не Зайцева, а его конвоиров дурацким вопросом:

— Ну, вы мне, наконец, вручите часы?

Он задавал этот вопрос всю дорогу, а от него отмахивались, как от назойливой мухи. Зайцев смотрел в окошко и видел, как их машина подъезжает к какому-то зданию, а вывеска над его дверью гласит:

Калінінське районне відділення міліції

Привезли в милицию, только теперь уже не в ОПОП, а в райотдел. Может быть, они, всё же, установят его личность и помогут вернуться назад, в Верхние Лягуши? Зайцева вели коридорами и не снимали наручников, а потом — поставили перед решёткой и велели стать лицом к стене. Зайцев стал, потому что ему больше ничего не оставалось, и дождался, пока один из них эту решётку отомкнёт.

— Шагай! — подтолкнул Зайцева большой и рыжеусый.

Зайцев послушно пошёл и понял, что его и эти привели в изолятор. Кроме него, они сюда же привели и алкоголика, и ту немолодую женщину. Интересно, женщину-то за что замели?

Водворив Зайцева в камеру изолятора, они никуда не ушли, а остались там же, все впятером. Большой и рыжеусый скомандовал растерянному Зайцеву сесть на нары и сам сел — напротив него. Зайцев взял себя в руки: он же не бандит, не вор и не жулик, а как-никак, сотрудник милиции — и обстоятельно, с подробностями, рассказал все обстоятельства того, как он очутился в этом незнакомом городе. Все пятеро слушали его историю так, словно бы он пророчил конец света, и молчали. А когда Зайцев рассказал всё, что знал, и умолк — большой и рыжеусый поёрзал на нарах и изрёк: