Эндимион (сборник) - Дэн Симмонс

– Но ведь остальные… они ж все причастились, а… – Я осекся.

– Да, – кивнула Энея. – Когда я еще была совсем маленькая. Дядя Мартин понял. Он выпил вино. Ему адаптироваться было нетрудно… Он – поэт, он веками слушал голоса живых и мертвых. Именно так он и написал свои «Песни». Именно поэтому он считал Шрайка своей музой.

– Тогда почему А.Беттик летит туда на корабле? Только чтобы передать твое письмо?

– Не только. Если все сработает, сам увидишь. – Энея обняла андроида, а он неловко похлопал ее по спине.

А потом с А.Беттиком прощался я.

– Мне будет тебя недоставать, – неловко сказал я.

Андроид одно долгое мгновение смотрел на меня, затем кивнул и направился к ожидавшему кораблю.

– А.Беттик! – позвал я, когда он уже стоял у самого люка.

Обернувшись, андроид остановился. Я помчался на нижнюю палубу, схватил кожаный тубус и бегом вернулся наверх.

– Возьмешь это?

– Ковер-самолет, – кивнул А.Беттик. – Да, конечно, месье Эндимион. Я буду счастлив сохранить его до нашей встречи.

– А если мы больше не увидимся… – Я замолчал. Я чуть было не сказал: «Передай его Мартину Силену», но я же знал, что старый поэт при смерти. – Если нам больше не придется свидеться, А.Беттик, пожалуйста, сохрани этот ковер в память о нашем путешествии. И о нашей дружбе.

А.Беттик еще одно долгое мгновение смотрел на меня, потом еще раз кивнул и вошел в корабль Консула. Я почти ожидал, что Корабль выдаст прощальную тираду, обрушив на меня массу никому не нужной информации, – но нет, он просто обменялся данными с эргами дерева, беззвучно взмыл на магнитной подушке и медленно удалился на безопасное расстояние для разгона. Как же мне хотелось оказаться вместе с Энеей на корабле Консула, выспаться на просторной кровати в носовом отсеке, а потом слушать рояль и плавать при полной невесомости в бассейне над балконом…

– Пора, – сказала Энея Хету Мастину. – Будьте добры подготовить эргов к тому, что нас ждет.

– Как пожелаете, преподобная Та-Кто-Учит, – кивнул Истинный Глас Древа.

– И еще, Хет Мастин…

Тамплиер обернулся, ожидая новых указаний.

– Спасибо, Хет Мастин, – сказала Энея. – От имени всех, кто был с нами в этом странствии, от имени всех, кто будет рассказывать о нашем странствии детям, спасибо вам, Хет Мастин.

Поклонившись, тамплиер вернулся к управлению.

– Полную тягу до ноль девяносто двух. Подготовиться к противоракетным маневрам. Подготовиться к входу в систему Пасема, – скомандовал он.

Отец де Сойя протянул левую руку Энее, а правой осенил нас всех крестным знамением.

– In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti.[58]

– Аминь, – сказал я, взяв Энею за руку.

– Аминь, – повторила Энея.

30

Они атаковали нас меньше чем через две секунды после телепортации – факельщики и «архангелы» обрушили на нас огонь и устремились на Древо, как радужные акулы, некогда кружившие около меня на Безбрежном Море.

– Идите! – прокричал сквозь грохот атаки Истинный Глас Древа Хет Мастин. – Эрги гибнут! Силовое поле продержится считанные секунды. Идите! И да поможет вам Мюир. Идите!

Энея взяла за руки меня и отца де Сойю. У нее было ровно две секунды, чтобы разглядеть желтую звезду в центре системы и маленькую звездочку самого Пасема, но этого оказалось достаточно. Держась за руки, мы телепортировались сквозь свет и звук, сквозь огненное безумие обстрела, сквозь бурлящее защитное поле, как грешные души, вырвавшиеся из адского озера пламени.

Сияние померкло и сменилось обычным светом дня. В Ватикане было пасмурно, зябко – почти как зимой, – и на булыжные мостовые сеялся мелкий холодный дождь. В тот день Энея надела легкую бежевую блузку, коричневый кожаный жилет и непривычно официальные черные брюки. Волосы она аккуратно уложила на затылке и прихватила черепаховыми гребнями. Лицо – чистое, свежее, юное, а глаза – такие усталые в эти последние дни – теперь сияющие и спокойные. Не разнимая рук, мы стояли и смотрели на улицы, на дома, на людей…

Мы были в самом конце аллеи, выходившей на широкий бульвар. На тротуарах оживленно – неспешно шагают мужчины и женщины в строгих черных костюмах, священники, сестры, детишки, вереницей спешащие за двумя монахинями, и всюду – куда ни глянь – красные и черные зонты, а по мостовой бесшумно скользят приземистые черные автомобили, и сквозь залитые дождем стекла можно разглядеть пассажиров – епископов, архиепископов. Нас, казалось, никто не замечает.

Энея посмотрела на облака:

– «Иггдрасиль» телепортировался из системы. Вы почувствовали?

Прикрыв глаза, я сосредоточился на призрачном потоке голосов и образов, которые теперь всегда были где-то под самой поверхностью «здесь и сейчас», и обнаружил… отсутствие. А потом пришло видение пламени, охватившего ветви Древа.

– Поля сдали перед самой телепортацией, – сказал я. – А как они телепортировались без тебя, Энея? – Стоило только сформулировать вопрос, и ответ пришел сам. – Шрайк.

– Да. – Энея все держала меня за руку. Холодный дождь лил с неба, собирался ручейками, журчал в сточных решетках и трубах. – Шрайк перенесет «Иггдрасиль» и Истинный Глас Древа сквозь пространство и время. Навстречу неизбежности.

У меня в памяти всплыли строки «Песней». Паломники видят пылающее Древо незадолго до таинственного исчезновения Хета Мастина, когда плывут на ветровозе по Травяному морю. А через несколько дней тамплиер столь же таинственно появляется в Долине Гробниц Времени и вскоре умирает от ран; он – единственный из семи паломников, кто не рассказал свою историю. И ни полковник Кассад, ни консул Гегемонии, ни Сол – отец Рахили, ни Ламия Брон – мать Энеи, ни Мартин Силен, ни отец Хойт – нынешний Папа, так и не смогли найти объяснения этим событиям. Сам я в детстве воспринимал все как миф. Поэму о странниках. О том, как они вновь и вновь сомневались в необходимости всех своих бед и мучений для того лишь, чтобы снова взвалить на плечи тяжкое бремя. Как часто – осознал я лишь теперь, в свои тридцать лет, – как часто случается такое с каждым из нас.

– Видите ту церковь, на другой стороне улицы? – спросил отец де Сойя.

Мне пришлось потрясти головой, чтобы избавиться от шепота голосов и вернуться в «сейчас».

– Ага, – сказал я, отирая со лба дождевые капли. – Это что, собор Святого Петра?

– Нет, – покачал головой священник. – Это приходская церковь Святой Анны, а вход в Ватикан рядом – ворота Святой Анны. А главный вход на площадь Святого Петра – там, вниз по бульвару, за колоннадами.