'Современная зарубежная фантастика-2'. Компиляция. Книги 1-24 - Дженн Лайонс

весьма… горячий. Раскаленный докрасна, излучающий жар, который я чувствовала даже сквозь броню. При этом я не видела причин, по которой он мог так раскалиться: камень не стоял рядом с лавой или вулканическим жерлом, рядом с ним не было разведено огня. Он просто раскалился.

А затем я поняла, что на моей спине был вырезан тот же символ, что и на камне.

Я замерла.

То, что здесь был нарисован этот символ, означало, что Сенера была здесь. И это означало, как я и говорила Коуну, что Релос Вар почти наверняка знал, как нейтрализовать яд. И все же, преследуя собственные цели, он решил этого не делать.

Но для чего был нужен этот камень? А этот символ?

Я вытащила из сумки свернутую кожу – мою кожу. Времени на то, чтобы обработать или выдубить ее, у меня пока не было – так что это по-прежнему был ужасный сувенир о времени моего пребывания у герцога, который мне тоже придется уничтожить.

Хотя меня особо не волновало, станет ли эта кожа теперь ядовитой, учитывая, что я собиралась с ней сделать.

Присмотревшись повнимательнее, я увидела, что два символа не идентичны. Похожи, но немного отличаются отдельными линиями, отчего они казались вариациями одного базового знака. Я пока не могла понять, что это означает.

Я перевела взгляд за Первую Завесу и увидела, что должна показать мне Весенняя пещера. Не так уж много, если честно.

Самым большим коварством, совершенным куурцами, было то, что пещеры изменили таким образом, что не требовалось никакого магического обслуживания, в связи с чем это не могло быть снято по щелчку пальцев какого-нибудь волшебника. Ядовитая металлическая руда вовсе не была волшебной. В отличие от синего дыма. Магия привела его в действие, и постепенно эта магия начинала исчезать. Если дым в Мерейне развеется с такой же скоростью, то заселиться туда можно будет только через несколько столетий…

Должен был быть лучший способ.

Огромный черный валун, почти обелиск, вмещал поразительное количество чистого тенье.

Если бы Ксиван когда-нибудь спустилась и нашла этот валун, ей бы больше никогда не пришлось казнить ни одного пленника-йорца, чтобы прокормиться. Валун содержал достаточно тенье, чтобы привести в действие заклинание такой силы… ну…

Кто его создал? Релос Вар? Возможно. Конечно, знак, вырезанный на камне, предполагал участие Сенеры и, вследствие этого, Вара. Но кто выдумал этот знак?

Брат Коун сказал мне, что знак на моей спине не просто подавлял мою силу, но и перекачивал тенье в другое место. И, кажется, я поняла, куда направлялся этот тенье. Трехлетний запас тенье стоял передо мною.

Мое тенье.

– На самом деле мое.

Я резко развернулась и увидела свою мать, Тиа, стоявшую передо мной.

Я даже не подпрыгнула.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я, наблюдая, как она проходит мимо меня к копью.

– Нарушаю правила, – ответила она, садясь на возвышение. – Но, как мне сказал один умный человек, на хрен эти правила. Это человеческая кожа?

Я опустила глаза на вещь, которую держала в руках.

– Да, но ничего страшного, это моя кожа.

Она прищурилась:

– Ну, это не настолько обнадеживает, как ты, должно быть, хотела. Ты, кажется, не ранена.

– Коун исцелил меня. – Я глубоко вздохнула, чувствуя, что мне совершенно не хочется разговаривать с Тиа. И не хочется, чтобы она была здесь, хотя, по логике вещей, она могла бы быть очень полезной. – Как Релос Вар мог отнять тенье у тебя? – Я потрясла зажатой в кулаке кожей. – Это ведь была не твоя спина.

От этой демонстрации всю броню забрызгало кровью, и Тиа вздрогнула.

– Релос знал, что я не позволю ему убить тебя. Но это бы произошло, если бы я не одолжила тебе достаточно силы, чтобы противостоять этому символу. Так что в течение последних нескольких лет он осушал тенье, которым я тебя питала, и хранил его на черный день.

– Значит, ты дважды совершила одну и ту же ошибку?

– Это не было ошибкой, – упрямо возразила она.

Я усмехнулась:

– Ты оказываешь нашим врагам помощь и поддержку! Ксалторат использовала меня, чтобы добиться твоей благосклонности, а теперь ты позволяешь Релосу Вару делать то же самое. Почему?

Она подняла бровь:

– Я только что это объяснила.

– Нет! – Я с трудом сдержалась, чтоб не стащить шлем с головы. Я просто разрывалась на части между уверенностью, что она защитит меня от металла разарраса, и непреодолимым желанием не полагаться на ее защиту. – Лошадиное дерьмо! Я не стою того, чтобы ты поддавалась Релосу Вару или Ксалторат. Я не стою того, чтобы позволить им победить! Почему вы все используете меня как предлог для проигрыша?!

Я очень хотела, чтобы она разозлилась, – мне бы было так приятно! Но на ее лице была лишь грусть.

– Но ты стоишь… Джанель, я люблю тебя.

– Нет! Ты даже не знаешь меня. Ты ничего обо мне не знаешь! Как ты можешь любить меня? Даже я сама себя не люблю!

Не помню, когда я стянула шлем, но к тому моменту, как я оказалась в объятиях матери, он попросту исчез. Она пригладила мои волосы и поцеловала в лоб.

– Я люблю тебя, – прошептала она. – Я всегда любила тебя. Я любила тебя, когда ты сожгла свою арфу на краю Пустоши и молилась, чтобы я направила тебя по верному пути. Я любила тебя, когда Валатэя пожертвовала собой, чтобы помочь тебе освободить душу Саррика. Я любила тебя, когда ты вошла в Хорвеш с новорожденным ребенком на руках и потребовала, чтобы там больше никогда не продавали женщину мужчине. И еще больше я полюбила тебя в тот первый момент, когда я держала тебя на руках, перепачканную родильной кровью, и когда мне пришлось отказаться от тебя, я кричала так громко, что все маги на этой планете оглохли на три дня. Я люблю настолько сильно, что готова унизиться перед своими врагами, лишь бы ты жила. – Она отстранилась от меня ровно настолько, чтобы посмотреть мне в глаза. – Но когда все будет сделано, когда все это закончится, я не собираюсь проигрывать. Я не собираюсь проигрывать, потому что моя дочь никогда не проигрывает.

Я вытерла глаза и шмыгнула носом, проглотив комок мокроты.

– Три дня?

Ее улыбка стала озорной:

– Люди называют это Великим Безмолвием. Они так и не смогли выяснить, почему это произошло.

– Как… драматично[412].

Она улыбнулась:

– В молодости я играла в театре.

Я рассмеялась сквозь слезы:

– По-видимому, как и я в прошлой жизни. Нет, серьезно, неужели нельзя было поместить меня в тело, которое