История русской армии - Антон Антонович Керсновский

ни другой не посмели его отменить. Временное правительство заискивало перед Советом, а Ставки не существовало. Алексеев растерянно оглядывался на Гучкова, Гучков подобострастно смотрел на Нахамкеса, и Овший Моисеевич Нахамкес с кучкой единомышленников с приятным изумлением увидели, что они оказались хозяевами России и ее вооруженной силы.

«Ставка выпустила из своих рук управление армией. Грозный окрик верховного командования, поддержав сохранение в первые две недели дисциплины и повиновения армии, быть может, мог поставить на место переоценивший свое значение Совет, не допустить “демократизации” армии и оказать соответственное давление на весь ход последовавших событий… Лояльность командного состава и полное отсутствие с его стороны активного противодействия разрушительной политике Петрограда превзошли все ожидания революционной демагогии». Этот приговор генералу Алексееву вынес в своих воспоминаниях его ближайший сотрудник генерал Деникин.

Ушли в отставку, не желая присягать революционному правительству, командиры корпусов: Гвардейского конного Хан Нахичеванский, III конного граф Келлер и XXXI армейского генерал Мищенко. Гучков плыл по течению. Он думал овладеть положением, санкционировав «приказ номер первый» и предписав учреждение комитетов во всех частях войск. Этим он убил всякий авторитет правительства и командования.

Солдат решил, что раз Царя не стало, то не стало и царской службы, и царскому делу – войне – наступил конец… Он с готовностью умирал за Царя, но не желал умирать за пришедших к власти «господ». Офицер, призывавший солдата защищать Родину, становился ему подозрителен. Раз была объявлена «свобода», то кто имел право заставлять его, солдата, проливать свою кровь на фронте, когда в тылу рабочие провозгласили восьмичасовой трудовой день, а односельчане готовились поделить землю помещика?

И в первые весенние дни 1917 года толпы русских солдат вышли из своих окопов… У колючей проволоки их ждал бесчестный враг с прокламациями и водкой. Германские офицеры, «братаясь» и спаивая русских солдат, призывали их убивать русских офицеров, бросать окопы, идти домой. И одурманенные люди, возвращаясь в землянки, с тупой злобой начинали смотреть на своих офицеров.

Из 220 стоявших на фронте пехотных дивизий браталось 165, из коих 38 обещали немцу не наступать… Конница и артиллерия, сохранившие еще часть старых кадров, сохранили и воинский дух. И часто меткая очередь наших трехдюймовок прекращала безобразные сцены братанья – и вражеская кровь германского офицера смешивалась с кровью обманутого русского солдата…

Братанье продолжалось весь март и к апрелю прекратилось. На этом настояло австро-венгерское командование, опасавшееся, что зараза перебросится на его разноплеменные войска. Отрезвляюще подействовали на нашу деморализованную пехоту и короткие удары немцев в различные места нашего фронта и, наконец, самоотверженная, подвижническая работа строевого русского офицера. Войска не обрели прежней своей боеспособности, но, по крайней мере, удалось задержать дальнейший развал.

* * *

22 марта, использовав разлив Стохода в тылу нашего III армейского корпуса (центрального 3-й армии), генерал Линзинген коротким ударом группы Гауэра овладел Черевищенским плацдармом. III армейский корпус был совершенно разгромлен, потеряв две трети своего состава.

Германцы давно нацеливались на Черевищенский плацдарм – занозу их Полесскому фронту и поджидали разлива Стохода. Командир III армейского корпуса генерал Янушевский неоднократно просил разрешения очистить Черевище по причине ненадежности войск и неудобств самого плацдарма, но командовавший армией генерал Леш не соглашался отступить, не теряя надежды на будущее наступление.

В ночь на 22 марта Стоход бурно разлился, снеся мосты в тылу защитников плацдарма. Сосредоточив против пяти наших полков три сильные дивизии и против 84 орудий 300 орудий и 100 минометов, Гауэр стремительным натиском истребил все наши войска на плацдарме, в достаточной степени деморализованные революцией. Из 19500 бойцов III корпуса (73-я и 5-я стрелковые дивизии) 3 тыс. было убито и утонуло, а 9 тыс. человек, отравленных газами, попало в плен. Из 17-го стрелкового полка не спаслось ни одного стрелка. Немцы взяли 15 стоявших на плацдарме орудий и 200 пулеметов.

Катастрофа на Стоходе произвела большое впечатление на войска и командование. Генерал Леш был отрешен, 3-я армия расформирована, ее войска распределены между 2-й армией и Особой, а управление с генералом Квецинским переведено на крайний правый фланг Западного фронта – на Двину. Одновременно была произведена перегруппировка Северного фронта. Правительство и Ставка опасались германского десанта на Петроград. Генерал Рузский влил войска 1-й армии в 5-ю, а управление ее перевел в Эстляндию, где образовалась новая 1-я армия.

В высшем командовании продолжались перемены. В 12-й армии был уволен Радко Дмитриев, замененный командиром Гренадерского корпуса генералом Парским. Подал в отставку Лечицкий, которого во главе 9-й армии заменил командир XXX армейского корпуса генерал Кельчевский (XLIV корпусом командовал генерал Бржозовский{164}). Ушел, наконец, и главнокомандовавший Румынским фронтом генерал Сахаров. На его место был назначен генерал Щербачев, а освободившуюся 7-ю армию получил командир XLI армейского корпуса генерал Белькович.

Страна была охвачена революционным угаром. Этот угар, беспрепятственно передаваясь на фронт, отравлял армию. Подобно ядовитой сыпи, вся она покрылась комитетами – от фронтовых до ротных. В этих комитетах господствовали инородцы, главным образом большевики – евреи и меньшевики – грузины. Служба была заброшена… Все время солдата было посвящено собраниям и митингам, заседаниям и комитетам – каким-то занимательным, но совершенно непонятным «пленумам», «кворумам», «платформам» и «резолюциям»…

Реформы Гучкова следовали одна за другой. Вслед за введением комитетов и разгромом командования он распорядился уволить вчистую всех нижних чинов старше 43 лет и на летние работы – всех старше 40 лет. Эта совершенно непродуманная частичная демобилизация вконец расстроила железные дороги. Но худшее было еще впереди. Одним из первых мероприятий Гучкова было учреждение так называемой комиссии по устройству армии на новых началах под председательством генерала Поливанова, и эта комиссия из нестроевых петербургских генералов, раболепствовавших перед революционной демократией, принялась за разработку «Декларации прав солдата» – полное уничтожение дисциплины в армии…

В течение всего марта на фронте возникали самочинные комитеты. Первый комитет на фронте возник по почину Генерального штаба полковника Егорова{165} – будущего «красного маршала». В конце месяца Ставка издала положение о комитетах, пытаясь их регламентировать и создать какое-то равновесие между офицерским и солдатским составом. Но уже в половине апреля Временное правительство, совершенно не считавшееся со Ставкой, передало на фронт – через голову верховного командования – свое собственное «поливановское» положение, совершенно отметавшее офицеров.

Злополучный Алексеев решил протестовать против разрушительной работы комиссии Поливанова, но в последнюю минуту сробел и попросил подчиненных военачальников протестовать совместно. Те же убоялись гнева Гучкова – и из протеста ничего не вышло… Семеро военачальников испугались одного штатского министра, в свою очередь, их боявшегося. Таковы были вожди русской армии в ту весну 1917 года. Ее могли спасти великие сердца… Гучков и