Солдаты - Михаил Алексеев

— Кажется, наши. А впрочем — не знаю… Тут все поработали. Да это и не так важно.

Аким — он был сейчас задумчивый и тихий — помог Гунько подняться и посмотрел на него заблестевшими вдруг глазами — вот так когда-то глядел он на сержанта Фетисова, колдовавшего в своем блиндаже над миной. Акиму вдруг захотелось крепко обнять офицера. Губы разведчика шевелились. Казалось, с них вот-вот сорвутся взволнованные, несвязные слова. Но Аким промолчал и отошел в сторону.

— А где вы пропадали? — спросил Гунько.

— Отбивались от немцев, — ответил Забаров.

— Ну и как, отбились?

— На сегодня — да. Правее, говорят, немец потеснил наших, а тут — нет. Вот ведем пленных к генералу. Гитлеровцы образца тысяча девятьсот сорок третьего года. Полюбуйтесь!

Разведчики присоединились к артиллеристам, помогли им вновь перевязать раненых. И только после того, как раненые немного успокоились, Гунько приблизился к немцам.

— Ком… ком!.. Шнель, говорю! — Ванин подтолкнул вперед пленных немцев. Гитлеровцы затравленно озирались, послушно исполняя Сенькины приказания.

— Только трех живых и нашли. А остальные все дохлые, — сообщил Ванин.

Гунько долго сверлил глазами стоявшего впереди немца и вдруг размахнулся, чтобы ударить его, но тут же почему-то опустил руку.

— Аким, — позвал Сенька своего друга. — У меня для тебя подарок есть, — и, порывшись в кармане, он вынул оттуда очки с блестящей золотой оправой. — Получай, друже, да благодари своего верного приятеля, Семена Прокофьевича. Я вон у того, который без пилотки, одолжил…

Аким внимательно посмотрел на Сеньку, повертел очки в руках, похвалил их и вернул немцу.

— Вот сердобольная интеллигенция!.. Для тебя же старался. Ведь свои-то ты потерял, а без очков, поди, ни черта не видишь! — набросился на него Ванин. — Попался бы ты им!..

— Так мы ж не фашисты, — возразил Аким. Не знал он, какую великую обиду причинил Сеньке, отказавшись от его подарка. — Их этому учили — чтобы грабить, убивать… Такая у них война… Как ты этого не можешь понять, Семен!..

— Не фашисты мы — это да… — невнятно бормотал Ванин.

Но кругом него лежали убитые бойцы из батареи Гунько, все они полегли от рук немцев, и горячее Сенькино сердце требовало мщения. Сеньку возмущали рассудительные, спокойные объяснения Акима.

Шахаев подошел к Ванину, положил свою руку на его плечо, тихо, убежденно сказал:

— А ты, Семен, не горячись. Подумай над словами Акима. Он правильно сказал. Вон, смотри, старший лейтенант Гунько и тот не смог ударить пленного, а сколько он потерял сегодня своих товарищей. Нельзя нам этого делать, Семен. Пойми!

Семену хотелось возразить, но не в его силах было спорить с парторгом. Он вдруг подошел к немецкому солдату, который благодарно и заискивающе посматривал на высокого и худого русского бойца, вернувшего ему очки. Сенька сощурил свои кошачьи глаза, злые зрачки сузились.

— Ви гейц?

— Вас, вас?

— Ви гейц?.. Оглох с перепугу-то!.. Как дела, спрашиваю?

— Шлехт, — наконец поняв, выдохнул немец.

— Вполне согласен, — с удовольствием подтвердил Сенька. — Дела ваши действительно шлехтовые. Одним словом — капут!

— Капут, капут! — хором и, казалось, с радостью забормотали немцы, услышав самое популярное у них сейчас слово.

— Благодарим за полезные сведения! — и, сплюнув, Ванин отошел от пленных.

Гунько неплохо говорил по-немецки.

— Много русских побил? — обратился он к «Сенькиному» немцу.

Тот вздрогнул, губы его мелко затряслись. Глаза забегали.

— Я не убивал русских… Я — санитар. У меня даже винтовки не было… А вот Эрих убивал, много убивал, — заторопился немец, показывая на побледневшего солдата. — И Ганс убивал… Они — автоматчики.

Гунько задумчиво и даже с какой-то глубокой грустью смотрел на немецких солдат. Его отвлек прибежавший на батарею посыльный от командира дивизиона.

— Сведения, что ли, требуют? — устало спросил Гунько.

— Так точно, товарищ старший лейтенант. О боевом и численном…

— По всей форме?

— Так точ… — перехватив иронический взгляд, офицера, посыльный замялся. — В общем, сводку о потерях майор требует… Начальник-то штаба убитый… Снаряд в блиндаж угодил…

Гунько не удивился печальной новости: многих не стало в этот день.

— Ну что ж… Вот гляди… — он обвел глазами место, где еще утром стояла целой и невредимой его батарея. — Орудий ни одного, из людей двое здоровых, десять раненых. Вот еще один пехотинец к нам присоединился. Остальные убитые. Так и доложи. А писать мне не на чем. Да и писаря вместе с бумагами завалило. — Гунько показал на глубокую воронку, из которой торчмя стояло несколько расщепленных осколками бревен.

— Есть доложить — вся батарея погибши!..

— Как, как ты сказал?! — Гунько потемнел.

— Погибла, говорю, товарищ старший лейтенант, батарея-то ваша. Орудий ни одного…

— Это кто ж тебе сказал, что она погибла? — остановил Гунько посыльного. — Нет, солдат, ты так не докладывай майору… Кто дал тебе право говорить так о моей батарее?.. Она жива и будет еще долго жить и колотить фашистов до полного их издыхания!.. Ведь немцев-то мы остановили! Как стемнеет, пусть повозки за ранеными приедут. Не забудь сказать об этом майору. А санитаров — сейчас же сюда!.. Ну ладно, беги!..

Пригнувшись, посыльный быстро побежал по траншее, придерживая сбоку противогазную сумку, которую, видать, давно уже приспособил для хранения НЗ.

Забаровцы помогли Гунько похоронить в разрушенном блиндаже убитых. Командир батареи кого-то искал еще.

— Вы что? — спросил Забаров.

— Парторга никак не найду.

Пошли искать вместе. Искали долго. Наконец нашли.

Он лежал с оторванной ногой под обломками перевернутой взрывом пушки, зажав в левой руке таблицу стрельбы, — парторг был командиром второго орудия.

— Вчера рекомендацию мне в партию писал, — сказал ефрейтор Печкин, и все еще раз посмотрели на парторга. Потом Печкин и маленький, прижившийся в батарее пехотинец разобрали обломки и осторожно вытащили парторга.

— И салют-то нечем отдать. Ни одной пушки не осталось, — огорченно вымолвил Печкин.

— Ничего, — тихо сказал Гунько. — Москва всем отдаст салют. Никого не забудет.

— Никого, товарищ старший лейтенант! — воскликнул Аким и покраснел.

В эту минуту земля гулко вздрогнула, качнулась под ногами. Это била по немецкой переправе пушка из соседней батареи.

— Товарищи! — обратился Гунько к разведчикам, когда все было закончено. — Вон рядом с тем подбитым немецким танком… Видите — носом ткнулся в какую-то яму?.. Там упал наш пехотинец. Это он поджег танк. Надо бы посмотреть. Может быть, он тяжело ранен, а не убит…

— Ну-ка, Ванин, ты моложе всех, — приказал Забаров. — Сбегай-ка.

— Разрешите и мне пойти вместе с ним, — попросил Аким.

— Иди.

Сенька посмотрел на Акима, но ничего не сказал.

До танка было метров двести. Ванин добежал до него первый. Еще издали он заметил бойца. Теперь нагнулся над ним и закричал:

— Аким, это Фетисов!..

Фетисов шевельнулся и простонал.

— Товарищ сержант!.. Это мы, разведчики! — тормошил раненого Ванин.

Фетисов приоткрыл слипшиеся, тяжелые веки, узнал:

— Вы… ребята?

— Мы!.. Мы!..

— Ты ранен! Понимаешь, ранен!

— Как ранен?.. Ах, да…

Разведчики подняли его на руки, понесли.

— Постойте, постойте!.. — вдруг взволновался сержант, бледнея и кусая испеченные солнцем, бескровные губы. — А сумка… сумка моя где?..

— На кой черт она тебе сдалась! — не выдержал Сенька.

— Там… там расчеты… они погибнут!

— Ладно, товарищ сержант, — успокоил его Аким. — Сейчас поищем. — Он вспомнил ту ночь, когда они застали Фетисова за исследованием минных осколков и стабилизаторов.

Сумку нашли. Она лежала недалеко от того места, где разведчики увидели Фетисова.

— Большое нам спасибо, ребята!.. — немного окрепшим голосом поблагодарил сержант, принимая из рук Акима сумку и прижимая ее к своей груди.

Фетисова оставили на батарее Гунько. Старший лейтенант обещал отправить его в медсанбат вместе со своими ранеными, когда прибудут повозки.

Распрощавшись со старшим лейтенантом, разведчики стали пробираться в расположение своей роты.

5

Утомленный день медленно-медленно подходил к концу. От Шебекинского урочища к Донцу ползли лохматые тени, мягко и осторожно, как хирург, ощупывая глубокие раны земли. Из леса тянулись длинные вереницы санитарных повозок. Им навстречу шли легкораненые, некоторые из них несли перед собой, как хлеб-соль на рушниках, белые перебинтованные руки. Дымили походные кухни. Из артиллерийских мастерских, расположенных в лесу, грузовики тащили отремонтированные орудия. Пылили танки, направляясь правее, где еще бой не утихал и где противнику удалось вбить клин в нашу оборону. Живыми зелеными цепочками текло пополнение, тускло отсвечивали каски. По-прежнему над Донцом вились наши штурмовики. Высоко, не видимые глазом, шныряли истребители — там, не прекращаясь, шел воздушный бой. Направлялся на передовую новый иптап, еще не вступивший в дело. Вслед за орудиями, подпрыгивая на неровностях, громыхало несколько походных кухонь. Ехала кухня с полным котлом горохового супа и на батарею Гунько. Старичок повозочный резво помахивал кнутом, понукая своих не слишком шустрых лошадок. Рядом с ним восседал повар.