Живи, ирбис! - Виктор Балашов

— Тайное рано или поздно становится явным? — засмеялся Виталий Владимирович. — А я никак не мог понять вчера вечером, с какой целью Коля Власов так изысканно выклянчивал эту корзину у тети Дуси. Кажется, даже стихами просил.

Десантники, насколько было возможно, позаботились об удобствах своего добровольного узника. На дне ямы было постелено сено, оставлена фляжка (сейчас уже пустая) и бутерброд.

Маленького Леню все-таки растолкали. Но он еще долго щурился, потягивался и зевал, прежде чем вылез из ямы. Очнувшись наконец, малыш спросил о счете игры.

Победителями остались десантники. Виталий Владимирович учел, что Зорик, хоть и невольно, но все же очень здорово «подыгрывал» разведчикам.

При сборах в обратный путь олененок без сопротивления дал водворить себя в шлюпку, и обе команды с песнями отчалили к бухте, где ожидал их на якоре катер.

На другое утро Зорик, как обычно, своим грациозным танцующим шагом проследовал к продуктовой палатке. Лина Кулагина была уже там. Подчеркнуто твердо ставя ногу, она промаршировала к олененку, вытянулась по стойке «смирно» и, козырнув, торжественно провозгласила:

— За упорство и находчивость, проявленные в ловле десантников, Зорик награждается голубой лентой из моей бывшей прически!

С этими словами шею «героя» украсила шелковая, голубая, как небо, ленточка. Зорик так скосил на обновку глаза, что остались видными одни белки в сеточке кровяных прожилок. По-видимому, у олененка были свои понятия о красоте. Он вдруг сердито замотал головой, попробовал дотянуться до ленты зубами и, потерпев в этом неудачу, стремительно умчался в лес. Вскоре, правда, «герой» вернулся, но уже без украшения. Порванную ленту Лина нашла потом далеко от лагеря висящей на сучке.

Визиты Зорика на кухню сделались слишком назойливыми, и тетя Дуся вынуждена была обзавестись прутом. Олененок страшно мешал поварихе, выпрашивая гостинцы. К тому же она и побаивалась олененка.

— Тварь бессловесная, — говаривала она. — Кто знает, что у него на уме? Не дашь подачки, как пырнет рогами!

Однажды, пожалев обиженного Зорика, Коля Власов крупными буквами написал записку, ребята прицепили ее Зорику на рога и незаметно подтолкнули его к тете Дусе. Та сбегала в палатку за очками и прочитала вслух, водя по строкам пальцем:

«Припрячьте прут, достаньте фрукт!Ваш склад, ей-ей, не оскудеет,А я начну расти скорее.Зорик».

Поварихе шутка понравилась. Она рассмеялась и вынесла просителю целую горсть сухих фруктов.

Забавлялись таким образом ребята не раз, и олененок уже привык: если на рогах бумажка, можно смело бежать к продуктовой палатке и требовать лакомства. Этим способом всегда можно было избавиться от надоедливых приставаний олененка.

Ягодный сезон был в разгаре, и юные моряки редкий день не от правлялись в глубь острова по ягоды. Зорик стал увязываться за ними, порядком мешая всем, да еще требовал за сопровождение львиную долю сбора. Он подталкивал рогами то одного, то другого, напоминая о том, что он здесь и не прочь полакомиться ягодами. Когда это надоедало, кто-нибудь из сборщиков кричал:

— Звеньевой! Настрочи ему записку. Пусть тетю Дусю наведает!

Звеньевым вменялось в обязанность носить всегда записную книжку и карандаш для учета ежедневных вахт. Через минуту Зорик метеором мчался в лагерь с наколотой на рога шутливой запиской.

В то время никто, конечно не думал, что быстроногий рогатый письмоносец сослужит благодаря этой нехитрой выучке неоценимую службу людям.

…Пестрой чередой проносились веселые дни отдыха и занимательной морской учебы. Гребли теперь ребята слаженно, молодцевато, даже красиво. Четко выполняли команды на парусных учениях, почти самостоятельно водили тяжелый катер. Взрослым все реже приходилось давать наставления при плаваниях.

Настала пора готовиться к большому зачетному плаванию н Калинин. «Нахимовец», заново надраенный и подкрашенный, на чал уже принимать в трюмы походный груз. Но за день до отплытия дежурный радист принес капитану тревожную сводку погоды: с норд-веста надвигался сильнейший шторм.

…Первым вестником бури опустилась на землю мертвая тишина. Расплавленным оловом поблескивало море под палящим небом. Ни колыхания, ни рябинки на всей бескрайней глади его. В жаркое марево закутался дальний берег. Стихли все голоса в лесу. Природа ждала бури настороженно, молчаливо.

С полдня на западе начали грудиться молочно-белые облачные столбы. Вслед за ними медленно, будто с усилием отдираясь от земли, поднималась у горизонта дымная туча. Так же медленно, но неотвратимо туча наваливалась на солнце, пока не похоронила его под своим черным крылом.

Вот вырвался из-под нее пронизывающий сырой ветерок, прочесал почерневшее море белыми гребешками, прошумел листвой на берегу и застрял где-то в лесной чаще. Не успело море успокоиться от первого порыва, как туча дохнула настоящим ураганом.

Далеко отставая от ветра, по морю покатился первый, взъерошенный вал. Затрещали обломанные сучья в лесу. Охнуло где-то поваленное дерево. Из черной тучи выпала остро сверкнувшая молния и с грохотом разломилась над морем.

Ребята в спешке заканчивали авральные работы: ставили шлюпки на дополнительные штормовые расчалки, откатывали подальше от берега бочки с горючим, закрепляли палатки.

Все с тревогой посматривали на катер. Там, кроме капитана и механика Василия Михайловича, дежурила сегодня спецвахта из старших ребят, уже третий сезон проводивших на воде.

«Нахимовец» тоже готовился к шторму. Вдоль палубы забелели протянутые штормовые леера, задраивались последние люки, из трубы лихорадочным пульсом выбивался дым — машина уже работала.

— Ну что они не снимаются? Чего ждут? — чуть не со слезами простонала Люся Миловидова. — Ведь волны, глядите, уже через корму перекатываются!

На судне и в самом деле что-то не ладилось. «Нахимовец» то взлетал на волнах, то проваливался между ними по самую палубу, но с места не трогался. На носу, у якорной лебедки, копошились фигурки в брезентовых штормовках уже потемневших от водяной пыли.

Береговая команда приостановила работу, хотя одна шлюпка так и осталась незакрепленной. Все с нетерпеньем ждали отхода катера.

— А знаете что, ребята! — крикнул Витя Макаров, и горло у него перехватило от волнения. — Ведь это они… они с якоря сняться не могут. Смотрите, как нос зарывается, когда лебедку включают! Значит, якорь в грунте…

Последних слов его никто не разобрал из-за оглушительного громового раската. И в тот же миг дружное «ура!» полетело в грохочущее небо. «Нахимовец» вдруг легко вскинулся на волне, лихо развернулся, подмигнул берегу ходовыми огнями и помчался в ближайшую бухту, расстилая по волнам пенистый шлейф.