Падение Гипериона - Дэн Симмонс

– Первые археологи считали эти Гробницы самыми древними из-за грубой обработки стен, – тихо заметил Сол, когда они вошли в первую пещеру. Лучи фонариков заскользили по камню, испещренному тысячами не поддающихся расшифровке надписей. Все пещеры имели в глубину не более тридцати – сорока метров, все, как одна, заканчивались тупиками, за которыми не удавалось обнаружить ничего, кроме камня.

Выбравшись из третьей Пещерной Гробницы, паломники расселись на чудом найденном островке тени и поделили поровну воду и белковое печенье из рациона Кассада. Разыгравшийся ветер вздыхал и свистел у них над головами, как Эолова арфа.

– Не найти нам полковника, – сказал Мартин Силен. – Этот гад Шрайк утащил его с собой.

Сол тем временем кормил Рахиль. Как ни старался он прикрывать ее от солнца, ее макушка порозовела.

– Он может быть в одной из Гробниц, которые мы уже осмотрели, – проговорил он, не отрывая глаз от бутылочки. – По теории Арундеса там есть отсеки, существующие в другом времени. Он считает Гробницы многослойными четырехмерными объектами со сложной пространственно-временной структурой.

– Великолепно, – саркастически заметила Ламия. – Значит, даже если Федман Кассад там, нам до него не достучаться.

– Ну что ж. – Консул с видимым усилием поднялся на ноги. – Давайте тогда хотя бы прогуляемся для порядка. Осталась всего одна Гробница.

Дворец Шрайка стоял километром дальше, в самой низкой части долины, прячась за изгибом скалистой стены. Дворец был невелик, меньше Нефритовой Гробницы, но из-за причудливой архитектуры – тщательно продуманному хаосу изогнутых выступов и шпилей, крученых контрфорсов и пилонов – выглядел куда массивнее.

Внутри он представлял собой одну гулкую залу с неровным полом, состоящим из тысяч переплетенных между собой сегментов. Ламия мысленно сравнила их с ребрами и позвонками какого-то ископаемого чудища. В пятнадцати метрах над головой свод пересекали десятки хромовых «клинков», которые, проходя сквозь стены и сквозь друг друга, выныривали на крыше сооружения остроконечным гребнем. Сам свод был полупрозрачным, и казалось, что Дворец до краев налит опалесцирующей жидкостью.

Ламия, Силен, Консул, Вайнтрауб и Дюре начали хором звать Кассада. Их голоса, отражаясь от утыканного клинками свода, снова и снова возвращались к ним искаженным эхом.

– Никаких следов Кассада или Хета Мастина, – сказал Консул, когда они вышли наружу. – Возможно, так и задумано… Мы будем пропадать пoодиночке, пока не останется один из нас.

– И тогда, как гласит легенда, желание этого последнего – или последней – исполнится? – спросила Ламия. Она сидела на каменном фундаменте Дворца, болтая в воздухе крепкими ногами.

Поль Дюре поднял глаза к небу.

– Не могу поверить, что отец Хойт действительно пожелал купить мне жизнь ценой собственной.

Мартин Силен, прищурившись, посмотрел на священника.

– Каким же будет ваше желание, падре?

Дюре не замедлил с ответом:

– Я хотел бы пожелать… помолиться… чтобы Господь раз и навсегда избавил человечество от двух проклятий – войны и Шрайка.

Воцарилось молчание, нарушаемое лишь вздохами и стонами послеполуденного ветра.

– Ну а пока, – сказала Ламия, – мы должны раздобыть какую-нибудь пищу. Или научиться питаться воздухом!

Дюре кивнул.

– Почему вы захватили с собой так мало?

Мартин Силен рассмеялся и напыщенно продекламировал:

Не брал он в рот ни хереса, ни джина,Не смешивал ни разу в чаше грог;Вкусней приправ была ему мякина;И, презирая всей душой порок,С гуляками якшаться он не мог,От дев хмельных бежал он легче ланиК воды потокам: мирный ручеекПоил его – и, воздевая длани,Левкои поедал он в предрассветной рани.[5]

Дюре недоуменно улыбнулся.

– Мы надеялись победить или погибнуть в первую же ночь, – пояснил Консул. – И не рассчитывали застрять здесь надолго.

Ламия Брон встала и отряхнула брюки.

– Я пошла, – объявила она. – Попытаюсь принести провианта дней на пять, если, конечно, там есть армейские рационы.

– Я с вами, – внезапно сказал Мартин Силен.

Воцарилось молчание. За ту неделю, что паломники провели вместе, поэт и Ламия раз пять чуть не подрались, а однажды она пригрозила его убить. Ламия пристально посмотрела на Силена.

– Ладно, – согласилась она. – Только сначала зайдем в Сфинкс – за рюкзаками и бутылками для воды.

Тени западной стены уже начали удлиняться, когда паломники двинулись в обратный путь, к воротам долины.

Глава семнадцатая

Двенадцатью часами раньше винтовая лестница привела полковника Федмана Кассада на верхний из уцелевших этажей Хрустального Монолита. Со всех сторон бушевало пламя. В дырах, пробитых гранатами и лазером Кассада, чернела тьма. Буря вдувала в них пыль, черно-алую, как засохшая кровь, которая забивалась в каждую щель. Кассад снова надел шлем.

В десяти шагах от него застыла в ожидании Монета.

В силовом скафандре, надетом на голое тело, она казалась облитой ртутью. Языки пламени отражались на груди и бедрах, плясали зайчиками во впадинках на горле и у пупка. Шея у нее была длинная, как у птицы, серебряное лицо сияло безупречной красотой, а в глазах трепетал, раздвоившись, высокий призрак – Федман Кассад.

Он вскинул свою десантную винтовку и щелкнул селектором, переключив ее в мультиогневой режим. Тело полковника, защищенное силовым панцирем, напряглось в ожидании атаки.

Монета повела рукой, и часть ртутного скафандра исчезла, открыв голову и шею. Кассад знал наизусть каждую черточку ее лица, каждую впадинку. Ее каштановые, коротко стриженные волосы были зачесаны налево. Глаза все те же – изумрудные, бездонные. Маленький рот с чуть оттопыренной нижней губой, который никак не решался раздвинуться в улыбке. Вопросительно изогнутые брови, маленькие уши, которые он так часто целовал, шепча ласковые слова, нежную шею, к которой приникал щекой, чтобы услышать биение ее сердца.

Кассад прицелился.

– Кто ты? – спросила она таким знакомым ласковым и страстным голосом, все с тем же чуть заметным акцентом.

Кассад замер, держа палец на спусковом крючке. Десятки раз они любили друг друга, снова и снова встречаясь в его снах и в модельных сражениях – волшебной стране их любви. Но если она действительно движется навстречу времени…

– Я знаю, – спокойно произнесла она, словно и не замечая, что его палец уже нажимает на спусковой крючок. – Ты тот, кого обещал мне Повелитель Боли.

У Кассада перехватило дыхание. Сделав над собой усилие, он заговорил хриплым, срывающимся голосом:

– Ты меня не помнишь?

– Нет. – Склонив голову набок, она лукаво посмотрела на него. – Но Повелитель Боли обещал мне воина. Нам было суждено встретиться.

– Мы уже встречались. Очень давно, – с трудом произнес Кассад. Винтовка автоматически наводилась на лицо. Она будет менять длину волны и частоту лазерных импульсов каждую микросекунду, пока не пробьет защиту скафандра. Плюс к этому весь ее ассортимент: пули, электронные пучки, гранаты, теплочувствительные дротики…

– Я не могу помнить твоего «очень давно», – сказала она. – Мы движемся в общем потоке времени, но в противоположные стороны. Как меня зовут в моем будущем и твоем прошлом?

– Монета, – выдохнул Кассад, приказывая закаменевшей руке нажать на спуск.

Она с улыбкой кивнула.

– Монета. Дитя Памяти. Какая жестокая ирония!

Кассад вспомнил ее предательство в песках над мертвым Градом Поэтов. Либо она сама превратилась тогда в Шрайка в его объятиях, либо позволила тому занять свое место. Акт любви вмиг обернулся мерзкой и страшной насмешкой.

Полковник Кассад нажал на спусковой крючок.

Монета прищурилась.

– Здесь это не действует. Эта вещь не работает внутри Хрустального Монолита. Почему ты хочешь убить меня?

Кассад взревел, отшвырнул бесполезное оружие в сторону, направил энергию в боевые перчатки и бросился вперед.

Монета не шелохнулась. Она стояла и смотрела, как он преодолевает эти десять шагов, – набычившись, не обращая внимания на стоны силового панциря, перестраивающего на ходу структуру своего поверхностного слоя, – а потом протянула руки ему навстречу.

Кассад с разбега врезался в Монету, сбил ее с ног, и оба покатились по полу. Кассад тянул руки в наливающихся силой перчатках к ее горлу, но Монета железной хваткой вцепилась в его запястья. Кассад попытался взять в союзницы силу тяжести и у самого края площадки ему удалось подмять Монету под себя – выпрямив руки в отвердевших перчатках, он сжал пальцы на ее шее. При этом его левая нога свесилась с края площадки – в шестидесятиметровую пропасть.

– Почему ты хочешь убить меня? – прошептала Монета и легко перевернула Кассада набок, сбросив этим движением их обоих с площадки.