Диско 2000 - Сара Чемпион
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мне так жаль, что мы сейчас не сможем пожениться, — сказала Королева. — Но я не могу выйти за убийцу, пока он не заплатит за свои преступления смертью.
Я почувствовал, как сталь ножа коснулась моего горла. Резко дернувшись вперед, я взгромоздил Безумного Шляпника себе на плечи. Он летал между карточных фигур, внося сумятицу в их ряды. Я достал рог Бахуса и поднес его к губам. Слышу — Мартовский Заяц кричит:
— Великолепно! Фанфары по случаю собственного обезглавливания…
А потом я исчез.
В неровном свете двух развеивающих сумерки факелов я увидел вывеску над дверью мраморного особняка, гласившую:
если раб, без приказания господского выйдет за ворота, то получит сто ударов
— А, латынь, — послышался сонный голос с моих колен. — Как же мне хочется читать на этом прекрасном языке! К несчастью, в школьные годы у меня развилась привычка засыпать, как только Учитель начинал декламировать Цезаря. И до сих пор, какая-нибудь Крошка Вилли Винки немедленно погружает меня в сонное царство.
Соня, стоявшая на задних лапках, начала облизывать ладонь и водить ей по круглому, не намазанному маслом ушку.
Я не верил своим глазам.
— Что вы здесь делаете?
— Как что, привожу себя в порядок. Меня определенно мазали сырыми чайными листьями! Прошу прощения, если я вас смущаю. А что, там, откуда вы пришли, считается неучтивым прихорашиваться на публике?
Волшебное конфетти Бахуса определенно работало, как и было обещано. Я надеялся, что все связанное с Безумным Чаепитием осталось далеко позади. Было понятно, однако, что с Соней мы связаны теперь навечно.
— А где латынь-то? — спросил я.
— Как где, на вывеске, где ж еще?
— Это английский.
— Прошу прощения. Я англичанка, и мне хочется думать, что я признала бы соотечественника, встретив его. Нет, это латынь, или я не отношусь к подотряду сонь.
Я оттянул завязку и приподнял шляпу, не снимая ее. Надпись была на латыни. Я снова надел шляпу. Надпись была на английском.
— Ах, черт побери…
Моя плачевная участь предстала вдруг передо мной во всем своем великолепии. Затянувшийся хмель перегорел в моих венах быстрее пороха, и я ощутил неимоверную тяжесть, приклонившую меня к земле.
Я был проклят.
Я больше никогда не попаду в свою родную эру, разве что мимоходом. Это подтверждает вьющаяся во времени и пространстве стезя моих перевоплощений с помощью рога. И преходящая сущность вечеринок, в которые я вынужден был вживаться, уверяла в том, что эти беспорядочные перемещения я буду совершать постоянно. Сколько в среднем длится пирушка? Восемь часов? Ну, положим, день. Мне пришло в голову, что засиживаться до конца вечеринки для меня теперь так же убийственно, как и пытаться покинуть ее пределы в самом разгаре. Нет, как только вечеринка начинает закругляться, при первом же «уже поздно, нам пора, было очень весело» я должен затрубить в трубу и исчезнуть.
Терпеть не могу тусовки! А теперь я был обречен провести за посещением тусовок весь остаток своего чудовищного существования. Летучий Голландец в светском круговороте. Я предпочел быструю и относительно безболезненную — хотя и грязную смерть — жизни среди канапе и коктейлей, крошечных, утыканных зубочистками хот-догов и пустопорожней болтовни, вульгарных студенческих склок и скучных трапез в Белом Доме, между открытиями галерей и празднованиями бармицвы.
Я развернулся и побежал прочь. Насколько может быть тягостна вечная участь новой звезды!
Услышав приближающиеся голоса, я остановился. Я забыл о том, что существуют другие люди. Моя кровавая смерть непременно унесла бы тысячи невинных. Я-то был вполне согласен уйти, а вот становиться орудием массового уничтожения не хотелось.
Проклятый Бахус!
— Ой, — зевнула Соня, — эта латынь хороша как ромовый пунш, которым вымываешь из глаз песчинки.
Уже привычная близость Сони почему-то принесла вдруг успокоение в виду надвигающихся незнакомцев, и я попытался разбудить ее.
— Нет, не спите, не спите!
— Боюсь… что это… не в моих…. силах…
Свернувшись в клубок, Соня наполнила воздух своим грызуньим храпом. Я быстренько схватил ее и вновь шагнул в полумрак, моля бога, чтобы не пересечь невидимую границу тусовки.
Хорошо это или плохо, но взрыва не произошло.
Шумные визитеры поднялись на широкое крыльцо с колоннами перед дверью особняка. На всех были роскошные цветные подпоясанные тоги, кроме рабов, одетых более грубо и единообразно. Граждане же, явно пьянствовавшие уже какое-то время, напоминали паруса триер под порывом ветра.
Великан, похожий на Зеро Мостела, громко сказал:
— О, Тримальхион! Ты богатый невежа, выбившийся из рабов, манеры у тебя не лучше, чем у камелеопарда, и все же мы выпьем твоего «фалернского»!
— Молчи, Гликон, а то хозяин услышит! — посоветовала пожилая женщина с вопиюще густым для любой эпохи макияжем.
— А мне какое дело? Я ему прямо в его сифозную морду скажу!
— Тише, ради меня…
— Ну ладно, ладно!
Теперь заговорила молодая женщина, явившаяся, кажется, без сопровождающих.
— Все остальные тоже могут войти. Мне еще надо кое о чем позаботиться.
Гликон захохотал.
— Бьюсь об заклад, поставить новый пессарий на твою сладенькую пизденку! У жриц Приапа всегда по горло работы!
Даже жертва грубости Гликона присоединилась к хриплому смеху, хотя в ее хихиканьи сквозило некоторое раздражение. Она огрела его пуком растений, который держала в руках и сказала:
— Квартилла прощает твою гнусную выходку, Гликон. Но я не уверена, что мой Бог настолько же милостив. Приапу очень не нравятся подобные оскорбления.
Гликон побледнел.
— Умоляю, Квартилла, я не хотел тебя оскорбить! Может быть, я смогу загладить вину, пожертвовал сто сестерциев храму?
— Две сотни сестерциев быстрее загладят гнев олимпийца.
— Отлично, — пробурчал Гликон. — Я пришлю утром раба.
Громадный человек с мечом начал колотить в дверь. Он был мерзкий, как сточные воды и испещрен рубцами, как дряхлое дерево в переулке, где живет твоя возлюбленная. Алкоголь обратил то, что мне казалось природной воинственностью в бурлящую злобу.
— Открывайте, ради Ахилла! Эрмерос, здесь бурлит тусовка!
Дверь распахнулась, и гость набросился на иссохшего привратника в зеленой ливрее.
— Не нужно кричать, граждане, трапеза только что началась. Проходите же скорее, пока ночной воздух не принес мне гибель. Сперва правой ногой, будьте внимательны! — бражники вошли, аккуратно, надлежащим образом переступая порог.
Квартилла, покинутая на крыльце, внимательно огляделась, как будто за ней кто-то следил. Приглушая храп Сони на своей груди, я задержал дыхание, боясь, что она меня заметит. В свете факелов, она, казалось, сошла с полотна Алма-Тадема — богиня прерафаэлитов с иссиня-черными волосами, в шелковом одеянии. Пока я созерцал ее хрупкую красоту, она зажгла свой букет от факела, наполнив воздух благоуханным дымом. Бросив горящие травы на камни, задрала юбки и села на корточки над костром. Плеск струйки мочи, заливающей огонь, наполнил воздух.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});