Змееловов больше нет - Кузнецова Дарья Андреевна

Аспис не сомневался, что старый алхимик говорил правду. Сам этот человек не вызывал почему-то никаких эмоций — ни подозрений, ни недоверия, даром что был близок к Великому Змеелову и не скрывал своей связи с этой одиозной фигурой.

Змей также почти не сомневался, что ребенок, о котором шла речь, был его. И тут, в свете всех обстоятельств, можно было бы посмеяться — считай, третий сын почти того же возраста. Можно было бы, если бы он выжил. А так…

Нет, теоретически можно допустить какое-то совпадение, ошибку или необдуманный поступок Норики, но сейчас в это не верилось. Сожри его Бездна, он же был у нее первым! И вряд ли после всего, что случилось, она сразу прыгнула бы в постель еще к кому-то, скорее, закрылась бы и вычеркнула из жизни всех мужчин. Он слишком хорошо ее знал.

Знал ведь! Сам убедил себя в ее предательстве. Слишком легко принял то обстоятельство, что женщина, ради которой он готов был умереть, оказалась лицемерной дрянью. Не пытался поспорить, выяснить, обдумать другие варианты, упивался обидой… Трус.

Мать-Змея, да он ведь правда струсил! Побоялся найти, вновь заглянуть в глаза, поговорить и — окончательно разочароваться, убедившись, что с самого начала все было ложью.

Может, не так уж и на все он был готов ради нее? И на самом деле в глубине души был убежден, что эти отношения обречены? И оказалось проще оправдать свои страхи, свою неготовность к риску и ответственности ее предательством?

А самое главное, что теперь делать со всеми этими знаниями и озарением, опоздавшим на двадцать лет?

С алхимиком Аспис попрощался скомканно и невпопад, но тот, кажется, не придал этому значения. Или наоборот — порадовался, наблюдая за результатом своих действий?

— Наконец-то! — обрадовался его возвращению Фалин, но, разглядев змея при дневном свете, встревожился. Однако с парой пожилых сплетниц распрощался вежливо и настойчиво, а заговорил только тогда, когда мужчины отошли на некоторое расстояние. — Что случилось? Ты там выпил что-то не то и отравился? Или надышался?

— А что, так заметно? — криво усмехнулся змей.

— Честно говоря, да. Ты по дороге сюда-то был рассеянный, а сейчас вообще как неживой. Что случилось? Алхимик сказал, что зелья не помогут?

— Да нет, с зельями все в порядке. — Аспис поморщился. — Просто… вспомнилось всякое. Кстати, о воспоминаниях. Почему мне твое лицо кажется знакомым?

На самом деле прошлое рыжего учителя интересовало его мало, но очень хотелось сменить тему. Не обсуждать же с чужим человеком собственные ошибки, за которые перед собой-то стыдно!

— Потому что мы виделись несколько раз. Давно, но почти здесь же, — огорошил Фалин и усмехнулся при виде вытянувшегося лица змея. — Я помогал с беженцами. Разыскивал в окрестностях тех, кому нужна помощь, помогал прятаться до появления очередного червя. Тебя сложно не запомнить: альбинос же, слишком приметный.

— Я этого не помню, — растерянно качнул головой Аспис. — Хотя ты тоже приметный.

— Ну это уже не ко мне, — развел руками Фалин.

— Давно это было, — пробормотал змей.

Аспис уже сообразил, в чем причина. С беженцами здесь он помогал вскоре после расставания с Норикой, и в том состоянии, в котором пребывал в тот период жизни, он вообще мало что запоминал и не слишком-то хорошо соображал.

А «приметность» изначально была большой его проблемой. Магическая маскировка змею не давалась, обычная — тоже. Если волосы еще удавалось спрятать под париком, а змеиные черты любой из этой расы до пятой линьки мог скрыть волевым усилием, то светлая кожа и ярко-голубые глаза не поддавались никаким средствам. Все косметические снадобья, которые могла предложить алхимия, сползали в лучшем случае через пару часов после нанесения, и хорошо, если не вызывали при этом сильного раздражения вплоть до сходящей клочьями кожи — такая вот форма индивидуальной непереносимости.

И хотя Аспис до последнего сопротивлялся очевидному, но в глубине души признавал, что пользы от него немного и лучше бы ему проваливать вместе с детьми и женщинами в безопасное место. Мешало упрямство. Наверное, если бы он не наткнулся на Бареса, которого совесть уже не позволила бросить, до настоящего времени не дожил бы — давно опять попался в руки змееловов, и вряд ли повезло бы сбежать повторно.

Дальнейшее расследование только усугубило ощущение собственного бессилия и тупика, в котором мы все оказались.

Примерно одинаковое алиби обнаружилось решительно у всех взрослых: Аспис в это время разговаривал с сыном, я — с близняшками, Зарк — с Иреймом, еще одним из приезжих старших учеников. Мрон Таврик вместе с Джедо полуночничал на кухне с поварихой. Сверта и Ежина засиделись в библиотеке, они вообще на удивление быстро сдружились. Фалин укладывал Оташу, которой было не по себе на новом месте и без постоянного присутствия брата. Да и ученики вроде бы оставались на своих местах, ну, за исключением выбравшегося погулять Кергала. И при весьма смутном мотиве убийства мы получали полное отсутствие полезной информации. Хотелось ругаться, но — не на кого. Капитан Цовер изначально заверял, что не потянет, остальные знали еще меньше, а профессионал…

Король по-прежнему не мог прислать нам никого более сведущего: через пару дней я опять попыталась связаться с ним, но Орлен ответил только поздно вечером, и даже через кристалл его голос звучал настолько устало, что я пообещала себе больше не отвлекать правителя без особой надобности. В столице было слишком неспокойно, за эти дни на его величество пару раз покушались, и я просто не смогла предъявить ему какие-то претензии. По сравнению с Релкой здесь у нас сонное царство.

К Кергалу тоже никто не проявлял интереса — то ли как свидетель он никого не интересовал, то ли постоянное внимание к нему Асписа отпугивало. С одной стороны, это радовало, потому что зла парню я не желала. С другой… хотелось, чтобы что-то уже изменилось. В воздухе висело напряжение, и чем больше времени проходило с момента убийства, тем неизбежней казалось новое, и пусть лучше это будет неудачная попытка там, где мы ждали нападения.

Или, может, так казалось, а напряжение росло только во мне и по совсем другой причине?..

Аспис продолжал вести себя странно. За прошедшие дни он ни разу не попытался меня поддеть, не отвечал на колкости. Порой я ловила на себе его внимательный, задумчивый взгляд, лишенный малейшей враждебности. Иногда он словно хотел спросить что-то, но всякий раз передумывал. Я совершенно извелась от мыслей, что именно ему от меня надо. А потом мы случайно столкнулись в коридоре, и…

Я шла, настолько углубившись в бесплодные размышления об убийстве и попытки найти выход из этой ситуации, что совершенно не смотрела по сторонам. Был перерыв, и ученики аккуратно огибали меня, кто-то здоровался, получая в ответ рассеянный кивок. Пока на повороте в меня не врезался кто-то спешащий.

Я дернулась от неожиданности, когда сильные ладони мягко подхватили под локти. Вскинула взгляд…

— Не обо мне мечтаешь? — Аспис улыбался — светло и искренне. Ярко-голубые глаза затягивали, как затягивает небо, если лечь на спину и долго в него смотреть.

Сквозь тонкую ткань блузки прикосновение показалось обжигающим.

Меня захлестнуло волной эмоций. Удовольствие, восхищение, желание улыбнуться в ответ — и спровоцированный ими жгучий, подавляющий волю страх. Застарелая боль, которая всего месяц назад казалась прожитым эпизодом, лишь отголоском минувшего, вдруг остро и свежо полоснула по нервам.

Наше знакомство началось точно так же, со случайного столкновения в уличной толчее и этих самых слов.

А через мгновение боль и страх смыло холодной, взвешенной яростью.

— Руки! — прошипела тихо. Драться на глазах учеников — не лучшая идея.

Удивительно, но Аспис не стал спорить и развивать ссору, хотя от маленькой провокации не удержался — его ладони медленно скользнули по моим рукам вниз, от локтей до запястий. Прикосновение к открытой коже окончательно выбило почву из-под ног, и я едва сдержалась от удара, заставив себя стерпеть.