Жена Волха - Ирина Фарова

мне это было просто не интересно. Для меня было важным просто лежать в снегу и никого не видеть.

Несколько раз к нам заглядывал Генрих. Мы с ним разговаривали ни о чем, но эти разговоры мне приносили удовольствие, от которого потом настроение поднималось на несколько дней. Я сразу становилась деятельной. Бегала с тряпками по дому, пекла пироги и готовила ужины, а потом наступало раздражение от дома и я сбегала на задний двор.

— Нужно что-то решать, — сказал Влад, загораживая мне солнце.

— И чего нам нужно решить? — спросила я, отмахиваясь от него как от назойливой мухи. Он отошел в сторону. Сел рядом на снег.

— По поводу ребенка. Ты готова ее отдать потом Генриху?

— Не знаю. Он ей нравится. Что посоветуешь ты?

— Это довольно частая практика, — сказал Влад.

— Я слышала, что ты Тимошку воспитывал.

— Я его подобрал, когда он из дома сбежал. У них с отцом были тяжелые отношения.

— Почему?

— Примерно по той причине, по которой он боится за тебя, — ответил Влад. — Его мать из людей. Так как Генрих у нас очень сильный, то часть силы его зверя передалась Тимошке. Его зверь проснулся рано. Еще до родов. Генрих это знал и уехал по делам на другой конец земель. Зверь Тимошки обернулся. Его мать не выжила. Он сам-то с трудом выжил.

— Генрих мог этого избежать?

— Мог.

— Но не пожалел, так как всегда можно найти новую жену, — сказала я.

— Да. И Тимошка ему не особо нужен. Дети, у которых зверь просыпается рано, часто проблемные, неуправляемые.

— Но как же он хочет воспитывать нашу девочку, если он не справился с сыном? — спросила я. Если бы Влад мне об этом рассказал несколько месяцев назад, то я бы отнеслась к этому с ужасом. Сейчас, когда я немного узнала изнутри общество волхов, то я воспринимала слова Влада, как часть жизни. Неприятную, но часть жизни.

— Он стал старше. Умнее. И малышка поддается управлению. Это важно.

— А Тимошка нет?

— Нет. Он до сих пор сам себе на уме. И часто игнорирует Генриха не только как отца, но и как вожака. Мне кажется, что у Генриха есть план. Он хочет воспитать малышку под себя, чтоб она помогла ему взять под контроль Тимошку.

— В этом что-то есть. А Тимошка с ней поедет? Если так, то Генрих сможет и с ним попытаться наладить отношения.

— От пары далеко не уедешь. Плохо становится, — сказал Влад. — Будет рядом крутиться.

— И Генрих хочет взвалить на себя эту головную боль?

— У него свои планы. Он со мной ими не делится.

— А я думала, что вы друзья.

— Ты ошиблась, — усмехнулся Влад. — Было время, что мы с ним враждовали. Но это было давно.

Я села, чувствуя, как промокло платье. От меня шел теплый пар, что до сих пор вызывало во мне удивление.

— Никак не привыкну, что тело такое горячие.

— Поэтому мы на юг не ездим. Слишком жарко, — сказал Влад. — Значит мы с тобой принимаем предложение Генриха?

— Думаю, что это будет правильно, хотя и тяжело представить разлуку с малышкой. Но и жить в городе я не смогу. Это меня убьет.

— Согласен.

— Влад, а за городом я смогу перекинутся?

— Это не желательно.

— Значит лето придется пропустить, — я вздохнула, чувствуя сильное сожаление по этому поводу.

— Ты родишь в середине лета, если не в начале. Дольше не вынесешь. Будь малышка обычной, то весь срок бы доходила, а так родишь раньше. Еще успеем побегать, — ответил Влад. Я так обрадовалась, что кинулась к нему на шею. Влад прижал меня к себе.

— Не представляешь, как я рада.

— Представляю, — ответил Влад. — И жду, когда опять сможем вместе не только под одним одеялом лежать. Чего смущаешься?

— Так, вспомнилось, как мы в домике жили.

— Мы с тобой уедем завтра. Не знаю, как ты отнесешься, но я решил простить Эму.

— У дочери зверь проснулся? — спросила я.

— Тимошка сказал?

— Нет. Иначе ты бы ее не простил. Тебе на нее плевать. Но когда ты видишь выгоду, то ты о ней вспоминаешь. И тогда бы ты решился сделать шаг назад. И на меня тебе по сути плевать. Я тебе нужна лишь для того, чтоб… — сказала я, отодвигаясь от него.

— Я должен был тебе сказать эти слова.

— Почему?

— Ты должна была быть в сильном напряжение. На грани срыва.

— Проверка?

— Да.

Я посмотрела на него и ничего не сказала. Да и чего тут говорить? Я уже поняла, что у него за внешним спокойствием скрывается жестокость. Холодная расчетливость. Нравилась ли мне в нем эта черта? Не знаю. Месяц назад я решила ему доверять несмотря на его действия. И в итоге получилось, что Влад был прав. Доверие он оправдывал. К тому же я понимала, что он уже слишком взрослый человек, который видел в этой жизни многое. Это все на него влияло. Делало таким, какой он сейчас сидел передо мной. И я понимала, что переделать его я не смогу. Мне оставалось лишь ему доверять. Слепо доверять и знать, что жестокость никуда не денется. Пусть эта жестокость была утонченной и не прямой.

Эма приехала раньше, чем мы ее ждали. Я думала, что ее приезд вызовет у меня раздражение, если не злость, но вместо этого я почувствовала лишь жалость к этой женщине. Она потеряла года с Владом, а от него толком ничего и не получила, кроме детей. И если, как я заметила раньше, дочь раньше с ней общалась уважительно, то теперь смотрела на нее с высока. Между ними появилась пропасть и от этого Эма явно страдала.

— Она ее не простит, — сказал Тимошка.

— Ты о ком?

— О девчонке. Она теперь понимает весь ужас того, что сделала мать, — ответил Тимошка.

— А до этого не понимала? — спросила я.

— Как бы это не было цинично, но когда тебя это не касается, то ты плохо понимаешь последствия. А у девочки зверь пробудился, когда мама добавила в еду приправку. И дочка чуть не померла. Для людей трава безвредна. Это мы от нее травимся, — ответил Тимошка.

— Жестоко.

— Жизнь часто бьет жестоко. И нам к этому не привыкать, — хмыкнул Тимошка. А я пошла собирать вещи. Находиться с Эмой в одном доме я все же не могла. Лучше в гостинице переночевать. Тем более Тимошка пообещал мне составить компанию, а Влад все же хотел провести этот вечер с дочерью.

Наверное, причина была скука и капля ревности, которая травила душу, поэтому я была немного на