Вожак - Генри Олди

— Из мюзикла «Тень в ночи». Там есть одна тема…

— А-а, помню. Сиропчик, любовь-морковь. Сейчас…

Клод сунул руку под клавиатуру. Легко касаясь сенсоров, сбросил заказ: «Тень в ночи», тема Аделии. Затем опустил руки на клавиши, ожидая. Он опоздал со вступлением, отстав на полтакта, но это не имело значения.

Марк вернулся к столу.

— Приятная музыка, — одобрила Изэль. — Это песня?

— Песня. В мюзикле есть девушка Аделия, она поёт о том, как хочет вернуться домой…

Марк осекся. Объяснение было слишком рискованным. Но Изэль ничего не заметила, или притворилась, что не заметила. Наслаждаясь каждым кусочком, она приканчивала десерт, оставив зеленые и красные вишенки на закуску. Свободной рукой Изэль управляла коммуникатором. По распоряжению госпожи Зеро ей выдали личный уником, урезав функции до минимума. Когда астланка выходила в вирт, специальный оператор курировал ее запросы, разрешая одни и запрещая другие. Для Изэли это выглядело как проблемы со связью. Главным образом в проблемы входило все, связанное с Астлантидой — пуповина, связывающая Изэль с родиной, была перерезана. В качестве замены предлагались искусство, культура и спорт Ойкумены.

В аппарат был встроен переводчик, дублирующий речь и текст на астланский.

— Красивый мужчина, — Изэль ткнула пальцем в голосферу, которую обычно сплющивала, превращая в экран. Говорила, что ей так удобнее. — На тебя похож. Это архивные кадры? Тут написан год съемки, но я путаюсь в вашем летоисчислении…

На экране мчались лошади. Быстрей, еще быстрей, по кругу манежа. На спинах лошадей мелькали наездники. Творили чудеса: вбок, вниз, под брюхо, сальто с седла. В центре арены конским вихрем управлял человек с шамберьером. Усы руководителя группы закручивались умопомрачительным винтом.

Канал «Арт-шоу» числился у Изэли в любимых.

— Цирк, — объяснил Марк. — Такое развлечение.

— На тебя похож, — упорствовала Изэль.

— Я не ношу усов.

— И зря. Тебе бы пошло́.

Марк пригляделся к ролику. Отметил год записи. Какое сегодня число? Ох, мама моя… Чтоб ты скис, балбес, сказал он себе. Дырявая твоя память. Стыдно-то как! И папа не напомнил, и дядя…

— Это мой дед. Луций Тумидус, в молодости. Позже он стал клоуном.

— Я ж говорю, одно лицо. Только без усов.

— Дед сбрил усы, когда ушел из наездников.

— А ты отпусти. Или у вас в армии запрещают? «Главное в творческой индивидуальности Луция Тумидуса — это чувство юмора при внешней невозмутимости. Виртуозно разработанная маска позволяла клоуну работать в самом трудном жанре — лирико-романтических репризах. Сегодня, в день 75-летнего юбилея артиста…» Марчкх! Ты поздравил дедушку с юбилеем?

— Ага, — кивнул Марк, отводя глаза.

— Врёшь! Марчкх, у тебя нет души! Немедленно поздравь…

— Не кричи, подавишься.

— Бессовестный ты человек! Это же твой родной дедушка…

Изэль была так естественна в праведном гневе, что Марк даже усомнился: копается Клод в мозгах астланки или дурака валяет? К неловкости — забыл про день рождения деда! — примешивалась неловкость двойная. Отвлекать Изэль светской болтовней, пока Клод забирается в её рассудок всё глубже и глубже, было сродни необходимости держать женщину за руки и ноги, пока кто-то другой её насилует. То, что Изэль не замечала ментального присутствия Клода, мало что меняло для Марка.

Приходилось подбадривать себя, а верней, глушить раздражение, недостойное офицера на задании, щелчками воображаемого кнута:

«Alles!»

— Ты отпишешь ему сегодня же, — безапелляционным тоном заявила Изэль, приступая к вишенкам. — Или позвонишь. Как тут у вас поздравляют? А сейчас закажи что-нибудь приятное.

— Еще один десерт?

— Музыку! Слышишь, он не играет?

С огромным удовольствием Марк сбежал бы сейчас на Ломбеджи, Сечень, Тренг, к черту в зубы, не то что к роялю. Подгоняемый угрызениями совести, он взошел на эстраду. Телепат сидел с прямой спиной, руки его без движения покоились на клавиатуре: пара бледных перчаток. Лоб Клода Лешуа был усеян крупными каплями пота. Уголок рта слабо подрагивал, словно Клод не знал: улыбнуться ему или зарыдать?

— Жарко? — посочувствовал Марк.

— Холодно, — возразил Клод. Он катал желваки на скулах, как если бы у него разыгралась язва. — Такая холодина, что кошмар. Ночь. Глухая ночь. Даже звезд нет. Я боюсь свалиться с пирамиды.

— Боитесь?

— Да. В темноте кажется, что площадка уменьшается. Какая-то зараза обгрызает ее с краев. Тут все время так: то солнцепек, хоть сдохни, то ночь и холод. Качели, мать их!

— Не кричите. Нельзя, чтобы вас услышала Изэль.

— Что она делает?

— Ест маринованые вишни.

— Приятного ей аппетита. А что делаете здесь вы?

— Где здесь? В ресторане?

— На пирамиде.

— Вы с ума сошли?!

— Не кричите. Нельзя, чтобы вас услышала Изэль. Я отчетливо вижу вас. Вы чуточку светитесь. Когда восходит солнце, вы отступаете к краю площадки. Вас там много.

— Кого — нас?

— Пятеро, — чужим голосом сказал телепат. — Ты, и еще пятеро.

— Это галлюцинация, — уверенно объяснил Марк. Уверенности в нём не было ни на грош, но он очень старался. — Мы, помпилианцы, редко получаем ипостаси под шелухой. Только при активной работе клейма. Я сейчас никого не клеймлю. О дуэли вообще речи нет…

— Чикчан, — Клод вытер лоб о плечо, изогнув шею невозможным образом. — Кими, киб, иик, кан. Змея, странник, гриф, ветер, ящерица. Проклятье, я не могу так работать! Вот, опять солнце. Ну хорошо, солнце — это доминантное стремление. На грани мании…

Он говорил сам с собой, забыв о Марке.

— Включите музыку, — потребовал Марк. — Мы слишком долго беседуем.

Клод сунул руку под клавиатуру. Заиграл саксофон: медленно, тягуче, с хрипотцой. К счастью, саксофону аккомпанировало фортепиано. Марк оглянулся. Изэль увлеченно доедала вишни, нимало не интересуясь телепатом. Похоже, она сочла духовые записью, которой подыгрывает живой музыкант. Заказ Марка оказался сложным, вот пианист и выкручивается.

— Солнце — доминанта, — бормотал Клод. Левой рукой он растрепал свои медные волосы, устроив на голове настоящий пожар. — Ночь — депрессия. Отсутствие солнца, подавленность, обреченность. Качели — аффективный психоз. Но ты? Убирайся! И вы убирайтесь! Когда станет темно, вы столкнете меня вниз…

Словно в подтверждение сказанного, телепат крутанулся на вертящемся табурете, утратил равновесие и сполз на пол. Он дрожал, подчиняясь ритму озноба, стучал зубами, дергал сомкнутыми веками, как слепой. Изо рта на подбородок вытекла струйка липкой слюны. Бледность щек резко контрастировала с крашеным огнем кудрей.

— Врача! — закричал Марк.

— Что с ним? — ахнула Изэль.

Марк не заметил, когда она подбежала к эстраде.

— Приступ, — солгал Марк. — Сердечный приступ. Воды!

Секундой раньше он сообразил, что во время их беседы Клод не шевелил губами. Я подошел к нему, вспомнил Марк. Я заговорил. Я заговорил первым. Это значит, что я говорил по-астлански. Он ответил мне. Ответил, не шевеля губами. Он что, общался со мной напрямую? А я, дурак, ничего не заметил… Он видел меня на вершине пирамиды. Зацепил мой мозг при сканировании Изэли? Вряд ли — эксперт высшего класса не совершает ошибок. Он видел под шелухой меня, и астлан, убитых мной, и я понятия не имею, как это объяснить. День, ночь, качели…

— Вода! — Изэль протягивала стакан. — Я принесла воду!

— Уходите! Оба!

Доктор Лепид присел рядом с бесчувственным телепатом на корточки. Костюм доктора был в коричневых пятнах — от волнения Лепид облился кофе. Пальцы вцепились в запястье Клода, нащупали пульс. Судя по выражению лица доктора, пульс ему не понравился.

— Помогите мне! — велел Лепид. — Надо перевернуть его на бок.

Марк без труда выполнил приказ. Несмотря на рост, Клод был очень легким.

— Зачем?

— Язык. Во избежание блокады дыхательных путей, — Лепид наклонился вперед, зашептал Марку в самое ухо: — Уведите ее! Все будет в порядке, вы, главное, уведите ее! Отвлеките чем-то, займите… Трахните, наконец! Скажите, что пианист вне опасности! Поняли?

— Да.

Марку повезло. Изэль дала увести себя, не оказав сопротивления. После Марковой селезенки, а в особенности, нового глаза, она очень доверяла медицине Ойкумены. И хорошо знала творческих людей, в частности, музыкантов, для которых свалиться в обморок — плевое дело.

Снаружи их ждала госпожа Зеро.

— Я в курсе, — старуха поджала губы. — Идем за мной. Я знаю, чем ее отвлечь. Думала устроить тебе сюрприз. День сплошных сюрпризов…

Быстрым шагом, не произнеся больше ни слова, они прошли через парк кратчайшим путем. Изэль, кажется, хотела о чем-то спросить, но побоялась. Выворачивая из-за декоративных кустов спиреи, чьи ветки были покрыты пирамидальными метелками соцветий — опять пирамиды! — Марк заметил толпу у ворот. Пикет? Демонстрация?! В толпе, едва не опрокидывая народ, гарцевала — Великий Космос! — пятерка лошадей. На ограде верхом, чудом примостившись между остриями прутьев, сидел карлик. Он жонглировал бутылками. Не прекращая жонгляжа, карлик заорал, указывая на идущих, и к Марку, расталкивая смеющихся охранников, двинулись три человека. Дядю Марк узнал не сразу, потому что Гай Октавиан Тумидус был в штатском. Отца он тоже узнал не сразу, потому что Юлий Сергий Тумидус был в военной форме. Костюм с галстуком, рукава сорочки схвачены жемчужными запонками. Мундир обер-манипулярия с цветными аксельбантами. Галстук, плетеный из шнуров, с блестящим наконечником, подозрительно напоминал часть аксельбанта — примерно так же старший брат напоминает младшего.