Бери и помни - Татьяна Булатова

– Чего, может, помочь?

– Не надо, – отказалась Евдокия и пошла запирать домик, чтобы положить ключ на видное место – под крыльцо: бери, заходи, пользуйся. Впрочем, тогда в садах не воровали, в худшем случае – горсть малины, соблазнительно красневшей около забора, или свернувшийся крючком огурец, свалившийся во время транспортировки своих собратьев на кухонные столы.

Так же, не опасаясь дурных людей, Дуся могла оставить ключ от квартиры под ковриком у двери и вставить в косяк записку: «Ключ – внизу (направление стрелки указывало, где именно), обед – на плите». И что интересно: Бог миловал. Зря, что ли, Ваховская, выходя из дома, крестила дверь и бормотала только ей одной понятную молитву длиной в одно предложение. Что-то типа: «Береги, Господь, мой дом» или «Мир моему дому». Точный текст был неизвестен Селеверовым, весьма безалаберно относившимся к охране своего имущества. То ли барачная юность так проявляла свою власть над ними, то ли легкость, с которой они обрастали вещами, как только появилось место, куда их поставить. Страсти к мелкому накопительству больше всех оказались подвержены Римка и Элона, точная копия матери. Ни Олег Иванович, ни Лика, ни уж тем более Дуся ничем, кроме самого необходимого, сроду не интересовались. Просто у «самого необходимого» был свой образ. И если у Дуси в эту категорию входили хлопчатобумажные чулки, а у Анжелики – профессиональная готовальня, то у Селеверова – дополнительная жилплощадь, рассредоточенная в разных местах Заволжского района Ульска.

Как руководитель крупного идеологического подразделения, Олег Иванович умел видеть перспективы. А в перспективе обеих дочерей необходимо было выдать замуж. Причем выдать достойно: с ордером в руках, машиной и желательно дачей на отдаленных участках Ульской области.

Когда Селеверов размышлял о грядущих перспективах, его беспокоили два момента. Где взять все это в удвоенной комплектации? И как сделать это незаметным для глаз коммунистических соратников?

Как выяснилось, очень просто: во-первых, не торопиться, во-вторых, ничего не скреплять подписью «Селеверов». Олег Иванович так и делал, строго следя за тем, чтобы каждый год приносил ему только одно крупное приобретение, оформленное на почетного пенсионера и ветерана стратегического завода – Евдокию Петровну Ваховскую, которая ставила свою подпись, не задумываясь, в любом месте, куда укажет хозяйский перст. Сама о том не подозревая, Дуся превратилась в завидную невесту шестидесяти лет, которую бы возжелали достойные вдовцы и вечные пленники матримониальных интересов, узнай они о ее благосостоянии.

Но тем-то и дорога была Евдокия Олегу Ивановичу, что при взгляде на ее скроенные на мужской манер жакеты, гребенку в седых волосах, дремучие усы над верхней губой ни о чем подобном нельзя было и подумать. Чучело и чучело, прожившее всю жизнь в домработницах у Селеверовых.

Ни Римка, ни уж тем более девочки не догадывались о том, какие богатства принадлежат их бестолковой Дусе. И это тоже была часть плана, тщательно вынашиваемого Олегом Ивановичем. «Знают двое – знает свинья», – рассуждал Сам, видимо не считая Евдокию за человека.

– Молчи, – кратко требовал Селеверов, выкладывая перед ней очередную бумагу.

– Что это? – больше для проформы интересовалась Евдокия, но тут же сникала от хозяйских слов:

– Какая тебе разница? Подпиши – и все.

Доверяя Олегу Ивановичу как самой себе, Дуся послушно ставила закорючку и отдавала подписанный лист Хозяину. И только один раз Селеверов посадил напротив себя часто моргающую от старательности Евдокию и коротко объяснил:

– Это девкам все: чтоб и квартирка, и дачка, и, даст бог, какая-никакая машинешка. Все – на тебе. Ты женщина порядочная, будешь молчать, чтоб пересудов не было. А у нотариуса оформим завещание…

– Дак… – промямлила Ваховская, собираясь сказать что-то вроде того, что помирать еще и не думала, но Олег Иванович властно скомандовал:

– Собирайся, Евдокия. Паспорт возьми. Загогулину свою поставишь – и дело с концом.

Так и сделали. Толковый нотариус попался. Только спросил:

– Не хотите ли внести в свое завещание какие-нибудь изменения на предмет распоряжения имуществом?

– Хочу, – прокашляла Дуся, а Селеверов от неожиданности вытаращил глаза. – Если помру невзначай, то сберкнижки на предъявителя одну, значит, – Элоне, другую – Анжелике.

Нотариус выжидательно посмотрел на основного заказчика и переспросил:

– Вносить?

– Вносите, – разрешил Селеверов, и процедура подошла к завершению.

Из кабинета нотариуса Олег Иванович вышел отцом двух богатых невест, облагодетельствованных Евдокией Петровной Ваховской, находившейся в трезвом уме и твердой памяти.

Превратившись в Главного Хранителя селеверовских благ, Дуся так и не научилась пользоваться своим положением. Поэтому всякий раз, когда происходила очередная стычка между ней и Римкой, втайне мечтала о комнатке, словно забыв, что является владелицей двух автономных однокомнатных квартир. Все, по ее разумению, лишнее Евдокия выбрасывала из головы с такой легкостью, что приходилось сомневаться, действительно ли она находится в «трезвом уме и твердой памяти». И спроси ее Римка, какие секреты доверяет ей Селеверов, она бы в изумлении вытаращила глаза и отрицательно замычала в ответ, подтверждая свою полную неосведомленность.

Зато Олег Иванович, наблюдая за передвижениями Евдокии по дому, улыбался под нос и радовался собственной сообразительности. Никакой вор не страшен, никакой банк не нужен. Вот она, золотая курица в уборе старой девы, из милости, можно сказать, живущая в его доме.

Но так Селеверов думал не всегда. В моменты, когда Дуся в белой накидке вступала на территорию его отдельной палаты, чинно доставала из клеенчатой сумки термосы и банки, басом интересовалась его самочувствием, Олег Иванович чувствовал себя виноватым и даже подумывал, не вернуть ли Ваховской долг, о котором та, похоже, забыла, а он помнил. «Отдам! – уверял себя Селеверов, тщательно пережевывая подаваемые Евдокией куски мяса. – Вот девок поступлю – и отдам».

– Слышишь, Евдокия, – с набитым ртом мычал Олег Иванович. – Устала, поди, каждый день на этот берег кататься. Дачу свою забросила…

– Чего это забросила? – не соглашалась Ваховская. – Бываю…

– Может, в санаторий тебя отправить? – отхлебывая компот, предлагал Селеверов, не глядя Дусе в глаза.

– Не-е-ет! – наотрез отказывалась она. – Ка-а-акой санаторий еще? Чего я там не видела? Была один раз – хватит.

– Да тебя там подлечат… Опять же люди твоего возраста… Познакомишься…

– А я что? Болею? Я не болею, – доказывала Самому Ваховская. – А старух я и в поликлинике увижу. Не поеду. Сами поезжайте, врач же говорит.

– Да я-то поеду, – пообещал ей Олег Иванович. – В сентябре…

– Вот и поезжайте, – обрадовалась Дуся и засобиралась домой. – Пойду я…

– Римка чего не идет? – как бы между прочим интересовался Селеверов.

– Так когда ей? – успокаивала его Ваховская. – Собираются. Это ведь не шутки: одна – в Москву, другая – в Ленинград.

– Когда едут?

– Через два на третий, – затейливо ответила Евдокия и встала. – Воду скоро дают. Поеду.

«Не помнит о долге», – делал вывод Олег Иванович и на время успокаивался.

Так же и Элона: заслужив Дусино прощение, она забывала о страданиях и несла радость в мир, именуемый ею «Вовик».

Римка ворчала, пытаясь вразумить дочь примером задумчивой Анжелики, занятой сборами в Ленинград.

– Не лишнее? – интересовалась мать, в который раз курсируя мимо раскрытого чемодана.

– Нет, – односложно отвечала Анжелика, сверявшаяся со списком необходимого в поездке.

– Ты как будто навсегда уезжаешь! – иронизировала Римка, глядя на дочь.

– Хотелось бы… – уклончиво говорила себе под нос Лика, чем приводила Селеверову в бешенство.

– Поступи сначала!

– Попробую, – экономила моральные силы девушка и наматывала на картонку нитки разных цветов.

– Ну попробуй, – угрожающе комментировала мать, а внутри холодело: «А вдруг поступит? Ей ведь что в голову втемяшится!»

Так и вышло. Подтвердив медаль, Анжелика поступила в ЛИЖЖТ с первой попытки. Онемевшей на другом конце провода Дусе она сообщила, что ровно через пять лет приступит к строительству своего первого моста.

– Чего ты молчишь? – проорала в трубку Лика. – Мама приехала?

– П-п-приехала, – еле выговорила Ваховская, не зная, плакать или радоваться полученному известию.

– А Лё-о-о-ка? – прорывалась сквозь тысячи километров Анжелика. – Поступи-и-ила?

– Н-е-ет… – к вящему удовольствию девушки, сообщила Дуся.

– А дома кто-нибудь есть? – рвалась Лика еще хоть с кем-нибудь поделиться своей радостью.

– Не-е-ет, – в голос заплакала Евдокия.

– Ду-у-уся, – возмутилась Анжелика. – Ты чего там? Пла-а-ачешь, что ли?

– Пла-а-ачу, – созналась Ваховская и всхлипнула так, что девушка отдернула ухо из-за оглушительного треска в трубке.