Пять к двенадцати - Эдмунд Купер

Джуно заметила напряжение Дайона и уловила мимолетный взгляд Леандера.

- Кто это был, любимый? - спросила она как бы между прочим. - Призрак из твоего ужасного прошлого?

- В соединении, возможно, с указанием на мое ужасное будущее, загадочно ответил Дайон, вытирая вспотевший лоб. Затем он взял себя в руки:

- Ты его не знаешь, плоскопузая. Он вращается в низменных и порочных кругах, из которых ты вырвала меня своей добротой и верностью, связав по рукам и ногам деньгами.

- Когда ты врешь, ты непроизвольно сглатываешь.

- Я так же сглатываю, когда не вру.

- Тогда пойдем в кровать, и ты покажешь мне образец того товара, который расточаешь для Сильфиды.

- Ревнуешь, бесплодная утроба?

- Нет, просто проявляю нетерпение, юнец.

И они довольно резво прыгнули в кровать. Это был единственно возможный способ избежать бесплодных дискуссий. Но даже будучи полностью поглощенным любовной игрой, Дайон не мог забыть взгляда Леандера.

На следующий день он дезертировал от Джуно и в который раз полетел на север. В Эдейле, маленьком, открытом всем ветрам, заключенном между массивными холмами мире, Дайон чувствовал себя в относительной безопасности и мог расслабиться. Он прибыл в разгар весеннего грозового ливня, промокший насквозь и в унылом расположении духа. Дайон сбросил реактивный ранец, но был слишком нетерпелив, чтобы проделать то же самое с летным комбинезоном. Он просто расстегнул на груди молнию и заключил Сильфиду в объятия.

Дайон хотел оплодотворять ее снова и снова. Он хотел зачать сотни сыновей и чтобы они, зрелые мужчины, маршировали в шеренгах по четыре из этого такого маленького, но тем не менее необъятного чрева. Он хотел Сильфиду потому, что удовлетворение было с ним всегда, даже еще до того, как он начинал любить ее. Он хотел иметь заверенную гарантию бессмертия.

- Что это? - спросила она через некоторое время. - Ты упал с неба как сексуально помешанный чертенок.

- А я и есть сексуально помешанный чертенок. Сильфида засмеялась, а потом вздохнула:

- Ты не кто иной, как человек, Дайон. И ты не должен заставлять меня полюбить тебя слишком глубоко, поскольку ты сквайр доми Джуно, и когда ребенок родится, она отошлет меня прочь. И это будет конец всему.

- К черту доми Джуно, - сказал он яростно. - Я убью ее. Буду душить, пока ее глаза не вылезут из орбит. И тогда я брошу ее тело в море с высоты тысячи футов. А потом ты будешь дарить мне по сыну в год, пока мы оба не умрем от истощения.

- Ты любишь ее, - сказала Сильфида просто.

- Я ее ненавижу.

- Ты любишь ее, хотя, возможно, одновременно любишь и меня. Но больше всех ты любишь себя самого.

Он истерически засмеялся и бросил ее на кровать. Но, не успев ничего сделать, упал в беспамятстве.

15

Весна перешла в лето. Это было длинное золотое лето, каждый новый день которого начинался ясным янтарным рассветом, а потом жарко и безоблачно катился к сверкающему малиновому закату. Теперь Дайон проводил большую часть времени среди вздымающихся пиков Горного Края. Он здорово преуспел в скалолазании. Легкий путь на вершины при помощи реактивного ранца был не для него. Дайон шел трудными путями - вооруженный лишь яблоком, клинышком сыра, французской булкой, фляжкой воды, карандашом и блокнотом для стихов.

Он стал меньше пить и больше писать. Впервые в жизни Дайон почувствовал себя довольно счастливым. Он понимал, что все идет к концу, и с каким-то странным озарением знал, что конец этот будет ужасен. Но пока было время рвать бутоны роз, и он рвал их.

Кроме того, Дайон пытался пустить назад стрелки часов. Среди холмов трудно было определить живете ли вы в двадцать первом столетии, двадцатом или, если на то пошло, в пятнадцатом. За прошедшие века заметно не изменились ни цвет травы, ни бессмысленное выражение на мордах овец, которое было тем же самым, как и во времена, когда ужасная доминанта Елизавета Первая только начала длительный процесс порабощения английских мужчин, ни тишина, остающаяся тишиной в любом столетии.

Дайон проводил свои дни лениво, корябая вирши, размышляя ни о чем и ничего не делая. Иногда вечерами, спустившись с холмов, он вместе с Сильфидой создавал в Витс-Энде свой придуманный мир. Дайон изображал из себя фермера средней руки девятнадцатого столетия, осчастливленного плодовитой и целиком зависимой от него женой. Он с большой убедительностью говорил об их несуществующей ферме и о том, как здорово облегчится жизнь, когда у них появится сильный и выносливый сын, который сможет ходить за плугом. Дайон раздобыл где-то старинную Библию и громко читал из нее отрывки. Он достал также несколько старых поцарапанных пластинок и проигрывал их на древнем граммофоне. Он полюбил музыкальные комедии. Полюбил за их нелепую абсурдность, и ранние летние вечера Витс-Энда оглашались звуками "Чио-Чио-сан", "Веселой вдовы" и "Цыганского барона".

Когда прибывала Джуно, чары рассеивались. Тогда Дайон входил в новый образ и становился жиганом двадцать первого столетия - сквайром, способным перепить любую доминанту, оставив ее валяться под столом, и предложить столько секса, сколько хватило бы, чтобы вызвать восхищение директора фрейдистского института.

Дайон инстинктивно чувствовал, что исчерпал свой лимит времени. Он знал, даже если бы вздувшийся живот Сильфиды не напоминал ему об этом, что безмятежные дни почти прошли. Он знал, что вскоре непревзойденный обманщик Дайон Кэрн должен будет сделать выбор: либо наконец выйти из мальчишеского возраста, либо окончательно погрузиться в мир иллюзий.

В начале августа Джуно сама подтолкнула события. Дайон хотел, чтобы Сильфида, как это делали бесчисленные женщины несчетных прошедших поколений, вынашивала ребенка дома и чтобы за ней не было никакого специального ухода. Джуно, в свою очередь, желала, чтобы Сильфида наслаждалась всеми прославленными антисептическими благами славной лондонской клиники.

Поскольку Джуно приняла элементарные меры предосторожности и закрепила свои отношения с Сильфидой контрактом, при любом исходе делавшим ее законным хозяином положения, она вполне могла, если бы возникла такая необходимость, настоять на своем решении и доставить свою собственность в любое место по своему выбору.

Но необходимости в этом не возникло. Сильфида была совершенно счастлива отправиться в клинику. Дайон оказался единственным, кого это возмутило.

Ребенок безо всяких осложнений появился на свет в августе. Это был, как Дайон в глубине души и ожидал, мальчик. Его кровная мать, которой была предоставлена роскошь родов под гипнозом (за дополнительные пять сотен), вряд ли даже поняла, что все уже кончилось. Малыш - прекрасный краснолицый мальчик, весящий восемь фунтов, орал громко, как это и должен делать ребенок мужского пола, стремительно вытолкнутый в мир, где властвуют женщины.