Творения - Велимир Хлебников

1913

205. Сельская дружба

Как те виденья тихих вод,Что исчезают, лишь я брызну,Как голос чей-то в бедствий год:«Пастушка, встань, спаси отчизну!»*Вид спора молний с жизнью мушкиСокрыт в твоих красивых взорах,И перед дланию пастушки,Ворча, реветь умолкнут пушки,И ляжет смирно копий ворох.Так, в пряже таинственной с счастьем и бедами,Прекрасны, смелы и неведомы,Юношей двое явились однажды,С смелыми лицами, взорами жажды.Наутро пришли они, мокрые, в росах,В руке был у каждого липовый посох.То вестники блага — подумал бы каждый.Смелы, зорки, расторопны,В русые кудрей покрытые копны,К труду привычны и охотники,Они просилися в работники.Какой-то пришли они тайной томя,Волнуемы подвигом общим, —На этих приход мы не ропщем.Так голубь порою крылами двумяВ время вечернее мчится и серое.И каждый взглянул на них, сразу им веруя.Но голубь летит все ж единый.Пришли они к нам урожая годиной.Сюда их тропа привела,Два шумных и легких крыла.С того напрасно снят, казалось, шлем:Покрыт хвостом на медной скрепе,Он был бы лучше и свирепей.Он русый стог на плечах несДля слабых просьб и тихих слез.Другой же, кроток, чист и нем,Мечтатель был и ясли грез.Как лих и дик был тот в забрале,И весел голос меж мечей!Иные сны другого ум избрали,Ему был спутником ручей,И он умел в тиши часамиДружить с ночными небесами,Как строк земли иным созвучие,Как одеянье сердцу лучшее.Село их весело приемлет,И сельский круг их сказкам внемлет.Твердят на все спокойно «да!»Не только наши города.Они вошли в семью села,Им сельский быт был дан судьбой.И как два серые крыла —Где был один, там был другой.Друг с другом жизни их сплелись;С иными как-то не сошлись.И все приветствуют их.Умолкли злые языки,Хотя ворчали старики:Тот слишком лих, тот слишком тих.Они прослыли голубки(К природе образы близки),И парубки, хотя раней косились,Но и те угомонились.Не знаю, что тому виною, —Решенье жен совсем иное.Они, наверное, правы.Кто был пред ними наявуОсколком века СвятославаИ грозных слов «Иду на вы», —Пред тем, склонив свою главу,Проходит шумная орава.Так, дикий шорох чуть услышатВ ночном пасущиеся кони,Прядут ушами, робко дышат:Ведь все есть в сумрака законе.Когда сей воин, отцов осколок,Встречался, меряя проселок,На ее быстрый взор спускали полог.Перед другим же, подбоченясь,Смелы, бойки, как новый пенязь*,Играя смело прибауткамиИ смело-радостными шутками,Стояли весело толпой,На смех и дерзость не скупой.Бранили отрока за то,Что, портя облик молодой,Спускался клок волос седойНа мысли строгое чело,Был сирота меж прядей черных.Казнили стаей слов задорныхЗа то, что рано поседел,Храня другой судьбы удел,Что пустяки ему важныИ что ему всегда немного нездоровится,А руки слабы и нежны —Породы знак, гласит пословица.Ходила бойкая молва,Что несправедлив к нему законЗа тайну темную рождения,И что другой судьбы праваНа жизнь, счастье, наслаждениеХранил в душе глубоко он.Хоть отнял имя, дав позор,Но был отец Ивана важенГде-то. То, из каких-то жизни скважин,Все разузнал болтливый взор.Враждуя с правом и тоской,С своей усмешкой удальской,Стаю молний озорницыБросали в чистые зарницы.«Не я, не мы», — кричали те,В безумца, верного мечте,Весною красненький цветок,Зимой холодный лед снежкаПорой оттуда, где платок,Когда летал исподтишка.Позднее с ними примирилисьИ называть их договорились:Наш силач(Пропащая головушка),И наш скрипач,И нам соловушка.Ведь был силен, чьи кудри были русы,А тот на скрипке знал искусы.Был сельский быт совсем особый.В селе том жили хлеборобы.В верстах двенадцатиВоенный жил; ему покой давно был велен:В местах семнадцатиОн был и ранен и прострелен,То верной, то шальною пулей(Они летят, как пчелы в улей).И каждый вечер, вод низами,К горбунье с жгучими глазамиСквозь луга и можжевельникС громкой песней ходил мельник.Идя тропою ивняка,Свою он «Песню Песней» пел,Тогда село наверняка,Смеясь, шептало:«Свой труд окончить он успел».Копыто позже путь топтало.Но осенью, когда пришли морозы,Сверкнули прежние угрозыВ глазах сердитых стариков,Как повесть жизни и грехов,И раздавалось бранное слово.Потом по-старому пошло все снова,Только свадьбы стали чаше,С хмелем ссоры и смятений.Да порой в вечерней чащеЗамечали пляску теней.Но что же?Недолго длилось все и то же,Однажды рев в деревне раздался,Он вырос, рос и на небо взвился.Забилась сторожа доска!В том крике — смертная тоска.Набат? Иль бешеные волки?«Ружье подай мне! Там, на полке».Притвор* и ствол поспешно выгнув,В окошко сада быстро прыгнув,Бегут на помощь не трусы.Бог мой! От осаждаюшей толпыОглоблей кто-то отбивался.В руках полена и цепы,Но осажденный не сдавался.За ним толпой односельчане,Забыв свирели и заботы,Труды, обычай и работы,На мясе, квасе и кочанеОбеды скудные прервав,Идут в защиту своих прав.Излишни выстрел и заряд.Слова умы не озарят.На темный бой с красавцем пришлымБегут, размахивающим дышлом.Тогда, кто был лишь грез священник,Сбежал с крыльца семи ступенек.Молва далеко рассказалаОб этом крике: «Не боюсь!»Какая сила их связала,Какое сердце и союз!В его руке высокий шестПолетом страшным засвисталИ круг по небу начертал.Он им по воздуху провел,Он, хищник в стае голубей.Умолкли возгласы: «Убей!»И отступили люди мест,И побежали люди сел.«В тихом омуте-то черт!» —Молвил тот, кто был простерт.

Наверно, месяц пролежалБорис, кругом покрытый льдом, —Недуг кончиной угрожал.Он постарел и поседел.Иван, гордясь своим трудом,Сестрою около сидел,И в темный час по вечерам,Скорбна, как будто войдя в храм,Справлялась не одна села красавица,Когда Борис от ран поправится.И он окрепнул наконец,Но вышел слабый, как чернец.Меж тем и сельских людей гневУлегся, явно присмирев.Борис однажды клятву далРеку Остер двенадцать раз,Не отдыхая, переплыть,Указ судьбы его не спас.Он на седьмом погиб. Не плакал, не рыдалИван, но, похоронив, решил уйти.Иных дней жребий темный вынулИ, незамеченный, покинулНас. Не знаю, где решил он жить.Быть может, он успел забытьТот край, как мы его забыли,Забвенью предали пути.Но голубь их скитаний, хром,Отныне сломанным крыломДрожит и бьется, узник пыли.Так тяжко падает на землюСвинцом пронзенный дикий гусь.Но в их сердцах устало внемлюСлова из книги общей: «Русь».

1913

206. Каменная баба

Старик с извилистою палкойИ очарованная тишь.И, где хохочущей русалкой*Над мертвым мамонтом сидишь,Шумит кора старинной ивы,Лепечет сказки по-людски,А девы каменные нивы —Как сказки каменной доски.Вас древняя воздвигла треба*.Вы тянетесь от неба и до неба.Они суровы и жестоки,Их бусы — грубаярезьба.И сказок камня о ВостокеНе понимают ястреба.Стоит с улыбкою недвижной,Забытая неведомым отцом,И на груди ее булыжнойБлестит роса серебряным сосцом.Здесь девы скок темноволосойОрла ночного разбудил,Ее развеянные косы,Его молчание удил!И снежной вязью вьются горы,Столетних звуков твердые извивы.И разговору вод заборыУтесов, сверху падших в нивы.Вон дерево кому-то молитсяНа сумрачной поляне.И плачется и волитсяСловами без названий.О, тополь нежный, тополь черный,Любимец свежих вечеров!И этот трепет разговорныйЕго качаемых листов.Сюда идет «пиши-пиши»,Златоволосый и немой.Что надо отроку в тишиНад серебристою молвой?Рыдать, что этот Млечный Путь не мой?«Как много стонет мертвых тысячПод покрывалом свежим праха!И я — последний живописецЗемли неслыханного страха.Я каждый день жду выстрела в себя.За что? За что? Ведь всех любя,Я раньше жил, до этих дней,В степи ковыльной, меж камней».Пришел и сел. Рукой задвинулЛица пылающую книгу.И месяц плачущему сынуДает вечерних звезд ковригу.«Мне много ль надо?*Коврига хлебаИ капля молока.Да это небо,Да эти облака!»Люблю и млечных жен, и этих,Что не торопятся цвести.И это я забился в сетяхНа сетке Млечного Пути.Когда краснела кровью ВислаИ покраснел от крови Тисс,Тогда рыдающие числаНад бедным миром пронеслись.И синели крылья бабочки,Точно двух кумирных баб очки.Серо-белая, онаЗдесь стоять осужденаКак пристанище козявок,Без гребня и без булавок,Рукой грубой указавЛюбви каменный устав.Глаза серые доскиГрубы и плоски.И на них мотылекКрылами прилег,Огромный мотылек крылами закрылИ синее небо мелькающих крыл,Кружевом точек берёгВишневой чертой огонек.И каменной бабе огня многоточиеДавало и разум и очи ей.Синели очи и вырос разумВоздушным бродяги указом.Вспыхнула темною ночью солома?Камень кумирный, вставай и играйИгор игрою и грома.Раньше слепец, сторож овец,Смело смотри большим мотыльком,Видящий Млечным Путем.Ведь пели пули в глыб лоб, без злобы, чтобыСбросил оковы гроб мотыльковый, падал в гробы гроб.Гоп! Гоп! В небо прыгай, гроб!Камень, шагай, звезды кружи гопаком.В небо смотри мотыльком.Помни, пока, эти веселые звезды, пламя блистающих звезд, —На голубом сапоге гопакаШляпкою блещущий гвоздь.Более радуг в цвета!Бурного лёта лета!Дева степей уж не та!

10 марта 1919