Бродячие собаки - Жигалов Сергей Александрович

— Кто там зашел? Кызь, окоянные, попадаете!

— Эт я, Анна Васильевна, помочь вам.

За столом тесть налил стопки. Чокнулись. Выпили. Тут же налил по второй.

— Я, дед, больше не буду. — У Веньки никак не поворачивался язык называть Сильвера отцом. — Мне еще за руль. Ехать надо.

— Да кто ж тебя остановит? — аж подпрыгнул на стуле Сильвер.

— Тебя же все, как огня боятся. Давай. За жену, за ребенка.

— Дед…

— Выпей сперва до дна.

— Дед, мы же с тобой договорились насчет этого…

— А чо я? — Сильвер махнул руками, костыль соскользнул на пол. — Одного. Трохи для сэбе, трохи для тэбе.

— Мне тобой люди по глазам стегают. Тебе можно — им нельзя. — Скрестились взглядами. Того гляди искры на пол посыплются, шерсть на кошке, что под ногами вертелась, подпалят.

— Я чо. Мне ведь, зятек, убогому и этой одежи до гробовой доски не износить. — Сильвер задрожал седым подбородком. — Все вам. Ты ведь на свою зряплату жене чулки не справишь. А я этого кабанишку в город в ресторан сдам: четыре, а то и все пять тыщ дай сюда. Да голову на чучело — еще полторы, вот она твоей жене и шуба.

— Дед, я знаю, где ты в крепях петли поставил, попадешься, не обессудь. — Венька поднялся, на тестя глядел легко, почти весело.

— Спасибо за привет.

— Погоди, — на этот раз успел схватить его за рукав Сильвер. — Сядь. Эт ведь не я, эт она подговорила насильное заявление на тебя прокурору написать. Ну было и прошло. А ты меня на вертолете покатал. Чо ж теперь нам всю жизнь друг дружке мстить? Я думал, обосрусь прямо в штаны.

— Да не мщу я тебе, дед, — рассмеялся Венька. — Страшно было на вертолете-то?

— Тебе бы, мудозвону так. — Сильвер налил стопку всклень, выпил. Пятерней бросил в стальную пасть капусту, долго жевал. — Сижу посреди водоема, сорогу из сетки выбираю. Слыше вертолет гудёт. Ну гудет и гудет. Выбираю, а он все надо мной ниже и ниже. Рябь по воде гонит. Кепку с лысины сдуло. Я голову вот эдак задрал, а из него когти на тросе спускаются. Ничо не успел, он уж мене кверху поволок и со всеми сетями, и с лодкой. Я этому летчику машу, а он меня все выше и выше волокет. Над ветлами, над лугами за бугор, как колдун богатыря. Коровы на лугу, как собаки маленькие сделались. Я уж обеими руками за когти уцапился, думаю, лодка сосклизнется, хоть на когтях повисну. Когда они мене за бугром на землю спустили, я первым делом за штаны, цоп, цоп. Спереди мокро, сзади мягко…

— Я тут, дед, не при чем, — раздышавшись от смеха, выговорил Венька.

— Твои друзья — нефтяники. Ты их подговорил. Привыкли трубы таскать и перли меня, как трубу нефтяную. Улетели, а я сижу на лодке посреди степи. С рыбой, с мокрыми сетями. Весь в говне. Гляжу, по дороге на «Беларусе» Валька Нефедов едет. Машу ему. Подъезжая. Из кабинки вылез, а подходить боится. «Ты хто?» — говорит. А уж темнеть начало. Я говорю: «Этот, как его, Ной я, говорю. От потопа спасаюсь». Он ближе подошел, морщится. А чо говорит, от тебя, Ной, так воняет?…

— Хорош, дед, ты меня уморишь. Хорош, — сгибался пополам егерь. — Не могу, Ной!

— Не может он, — довольный произведенным эффектом, разошелся Сильвер. — Говорю ему, Вальке-то: «Тебя бы, мудилу грешного, сорок дней и ночей не на сурьезном ковчеге, а на этой люминевой приблядке по водам поносило, ты бы не так провонял.

Крестись, кричу на него, богохульник!» А Нефед-то то-ли пьяный, то-ли с похмелья. А тут еще смеркаться стало. Обличье-то мое он не узнал. Кепку сдернул, крестится. Сам языком чуть ворочает. Откуда ты, грит, товарищ Ной? Я тут скоко езжу мимо, раньше не замечал. У нас полая вода сюда в самые большие разливы не доходя. Я говорю, теперь переквалифицировался. Там на тучах плаваю. Сверху мне все видать, кто пье до поросячьего визга, кто блядуя. Я щас те могу за твои грехи тяжкие вместе с трактором утопить, чтоб ты тут больно сильно не принюхивался. Не доводи до греха. Цепляй лодку за трактор и вези в село. Вишь на небе ни одной тучки нету, не на чем плыть. А мне одного человека увидеть надо.

— И привез? — Венька потрогал скулы.

— А как же. К воротам подволок. — Сильвер сверкнул на зятя глазами. — А петельки-то мои пускай еще недельку постоят. — Можа, ищо какого поросеночка господь в них запхает.

— Ну дед, ты повернул, — удивился Венька. — Вот так Ной.

К вечеру заслоился по селу слушок: мафия прислала егерю черную метку «Грохнут теперь. Допрыгался», — злорадничали обиженные Венькой.

На другой день, когда забирал из садика Вовку, Наталья сама подошла:

— Подъезжай к восьми туда, к старой церкви, — быстро сказала она и выскочила из раздевалки.

— Давай с ночевкой, — успел шепнуть Венька.

Глава пятнадцатая

Снежная крупа вперемешку с дождем секла Найду по ребрастым бокам. С мешком в зубах она как тень нищенки убегала все дальше и дальше от свалившегося с лошади властелина. Из мешка еще не выветрился запах щенячьей шерсти. Несколько недель Найда жила в омете соломы. Ловила мышей. Теперь память о теплой конуре, сытной еде гнала ее в деревню. Жмурясь от секшей по морде снежной крупы, она упрямо трусила на ветер, пока не уткнулась в разлившийся по низине поток. Спустилась с берега. Ледяная вода ударила по ногам. Мешок тут же разбух, потянул вниз. Найда попятилась, выволокла мокрый мешок на траву. Инстинкт подсказывал ей не лезть в воду. Она долго бежала вдоль оврага. Откуда ей было знать, что тремя километрами выше фермы спустили воду из рыборазводных прудов. Мокрый мешок смерзся. Цеплялся за бурьян, мешал бежать. Найда роняла мешок, но отбежав, опять возвращалась. Впивалась клыками в хрусткий край, мешковина леденила язык. Крупа дробинками секла по морде. Отчаявшись найти переход через овраг, Найда отвернула к темневшему на холме сооружению. Это была заброшенная животноводческая ферма. Найда забежала в дверной проем. Здесь было удивительно тихо. В ноздри ударили запахи птичьего пера, сухого навоза. Найда пробежала по ферме и уткнулась в дощатую стену. Насторожилась. Там кто-то шуршал, хлопал крыльями. Тянуло сытным хлебным духом.

Найда легла на брюхо и стала передними лапами рыть под доски. Когти заскребли по бетонному полу. Найда нашла щель между досками. Впилась зубами в край горбыля. Сухая щепа кровенила пасть. За стеной хлопали крыльями всполошившиеся голуби. Она прогрызла горькую от смолы сосновую доску. Продралась через щель вовнутрь. Голуби, взметывая мучную пыль, взлетели под крышу. Не чувствуя боли в ободранных боках, она бросилась к вороху дробленки. Хапанула полной пастью. Задыхалась и хапала, хапала. Потом прямо тут же отвалилась на мягкий ворох. У нее даже не было сил броситься за пробежавшим перед мордой мышонком. Очнулась она от хлопанья крыльев над головой — мешка рядом не было. Она кинулась к щели, втащила мешок, легла на него и опять заснула. Шуршала по крыше крупа, гудел ветер. Здесь лишь снежная пыль опушала стропила, от взмахов голубиных крыльев сыпалась на Найду, таяла на морде. От этого еще сильнее мучила жажда. Найда сунулась было в щель, сбегать попить к оврагу. Но щель теперь оказалась узкой. Найда застряла и кое-как запятилась обратно. Это ее и спасло. Если бы она вдоволь напилась воды, дробленое зерно разбухло бы в брюхе и сука бы погибла. Найда похватала снежок, наметанный в углу, и опять легла.

Ветер бешено бил в стены, летучим зверем метался по крыше.

Над степью лютовала первая ноябрьская пурга. Здесь же было тихо сытно. От мешка едва уловимо пахло щенком.