Пираты Елизаветы. Золотой век - Питер Марвел

– Человек двадцать точно будет. Тут он печально оглядел выступающие из мрака тела людей и добавил: – Ну, если считать тех, кого вы тут положили, а то и поменьше получится.

– Пьяные есть? Вахту несете? Кто на шхуне за старшего?

Джо Янг махнул рукой.

– Прямо скажу, Веселый Дик, команда без Черного Билла вразнос пошла! Поверишь ли, из всей братвы на ногах вот только мы были да Грязный Гарри. Остальные в лежку! Пока Билл там за французами гонялся, на корабле открыли винную камеру, и с тех пор ни одного трезвого в команде не найти. Проснется человек, приложится к бочонку – и снова упал. Даже вахту нести некому. Но я тебе скажу, Веселый Дик, оно и к лучшему, потому что ничего хорошего из того, что Грязный Гарри сейчас на берегу увидел, не получилось. Лучше бы он сейчас пьяный на шканцах валялся и нас бы с ребятами не трогал. Глядишь, все бы сейчас живы были…

– Не обольщайся, Янг! – сурово заметил Кроуфорд. – Без дисциплины моряка не бывает, и, впав в разгул, вы обрекли себя на поражение. Потому что мы в любом случае поднялись бы на борт, и спасти вас могла бы только бдительность. Просто тебе повезло больше других. Но ты даешь слово, что на шхуне сейчас все пьяны?

– Слова я дать не могу, Веселый Дик, – понурился Джо Янг. – Корабль большой, и за всех я не поручусь. Но лично я трезвых не видел. Кто мне попадался – или вповалку лежал, или к бочонку прикладывался. Конечно, жара спала, может, к ночи кто-то и очухался. А ты что задумал, Веселый Дик? Всех наших ребят извести хочешь? А ведь это нехорошо – мы же зла тебе не желали.

– Я вам тоже зла не желаю, – сказал, отворачиваясь, Кроуфорд. – Только мне Черный Билл на Эспаньоле со шхуной и экипажем не нужен. В этом все и дело. На душе у меня неспокойно, когда я про вашу «Ласточку» думаю. А тебе, вместо того чтобы мне морали читать, пора бы выбрать. Будешь служить Пастору или ко мне пойдешь?

– У Черного Билла, надо понимать, пробоина ниже ватерлинии? – задумчиво заметил Джо Янг. – Ас такой штукой никто далеко не уплывет. Значит, выбор один – на твой галс ложиться, Веселый Дик. Так что считай, свою закорючку я под контрактом черкнул!

– Жаль, нет пера и бумаги, – ухмыльнулся Кроуфорд. – Так что пока у нас все на словах. Но ведь слово джентльмена крепче каната. Договорились, значит. Тогда, ребята, вперед, задело!

Харт участия в беседе не принимал. Сложив руки на груди, Уильям стоял поодаль и размышлял о том, что какое-то гнетущее предчувствие давит ему на сердце, только он никак не может понять, что это. Он стоял и, не слыша торга с пленником, все копался в себе и, наконец, сообразил, что ему так не нравится. Он понял, что угнетает его, как ни странно, поведение именно сэра Фрэнсиса, а не Потрошителя или, например, Амбулена. В какой-то момент его осенило, и он понял, что, кажется, разгадал, откуда у Кроуфорда такая странная власть над людьми. Сначала Господь Бог даровал людям свободу. Люди утратили ее, желая знать, что такое не только добро, но и зло. Но зло оказалось сильнее добра – потому что добрый поступок связан с умалением себя, а злой – с уничтожением другого. Тогда Бог выкупил их дорогой ценой из рабства собственных страстей и иллюзий. Он пришел и восстановил поврежденную природу человека. Даровал новую, совершенную свободу – свободу от необходимости делать зло. Но Бог снова оставил людям выбор – делать зло во имя себя или творить добро во имя любви. Но для многих этот выбор оказался слишком тяжел и неприятен. Ведь за каждый поступок нужно отвечать, над каждым нужно думать, как поступить. Но некоторые из людей научились с открытым забралом смотреть выбору в лицо. Таких людей, неважно, были они злы или добры, люди потрусливее назвали сильными личностями, лидерами и говорили, что у них есть харизма – сила или благодать, мало задумываясь о том, что истинная харизма – тоже дар Божий, посему зла в ней нет.

И тогда слабые люди начали, может, даже не думая об этом так прямо, приходить к сильным и говорить: «Возьми на себя мой выбор, а взамен скажи мне, что я счастлив и прав». Так псы приползают к самому сильному кобелю и, припадая на передние лапы, виляют хвостом, подтверждая право вожака решать судьбу стаи. Сильные люди, лидеры приняли на себя бремя чужого выбора, а взамен потребовали, может быть, тоже не понимая этого так прямо, полной зависимости от их воли и полного согласия на все, что они предложат. Так от века к веку происходит сделка между людьми – слабые отдают сильному право решать за них, в ответ теряя только самих себя. Но человек свободен, и стоит однажды почувствовать это, ощутить, что истинная свобода – это свобода от желания делать зло и любить только себя, как ты снова станешь самим собой. Пираты сами отдавали Кроуфорду власть над своими жизнями. А Кроуфорд брал и не отдавал. Кроуфорд хотел играть только свои пьесы. И поэтому первыми гибли те, кто шел ему наперекор.

Уильям сделал шаг назад и снова взглянул на разыгрывающуюся перед ним сцену. В усилившемся ветре пламя на ветках металось и рвалось в небо, странные тени плясали на лицах людей, высвечивая в них то страх, то жадность, то гордость, то тоску. Не было в них лишь милосердия и сочувствия – души их были крепко заперты изнутри. «Как вампиры, – прошептал Харт, и ему стало противно. – Будто и не живут сами, а все проигрывают, проматывают чужие жизни. Не свои. А своих-то давно и нету. Они умерли, – вдруг догадался он. – Они умерли и из всех еще живых хотят понаделать таких же мертвецов. Вот откуда берутся живые мертвецы – они отдают в залог свои жизни, чтобы самим ни за что не отвечать. Чтобы не быть жертвами, не мучиться, не страдать. Они все бегут от страданий, а ведь не страдает один только труп».

– Страдание – всегда зло, – вдруг сказал он вслух. – Но, заставляя страдать вместо себя другого, ты умираешь сам.

– Что? Что ты сказал?

Харт вздрогнул и увидел рядом с собой Амбулена. Он посмотрел ему в глаза и повторил:

– Заставляя страдать вместо себя другого, ты умираешь сам.

– Но ведь злу надо сопротивляться силой? – вскричал Амбулен.

– Безусловно. Но только настоящему злу.

– Это как? – спросил Амбулен, и губы его сложились в ту самую улыбку, которую столетие спустя назовут иезуитской.

– Это значит, что все, что мешает моим страстям, злом не является. Не зло – те испанцы, на чей галеон мы напали. Не зло – женщина, которую я хочу, но которой не нравлюсь. Не зло – что у кого-то денег и славы больше, чем у, меня. Зло – это мы. Насильники, воры и убийцы. Те, кто вечно жаждет больше, чем у него есть. Кто всегда меряет себя с другими. Кто хочет власти, кому нужды рабы и подхалимы. Кто не заснет, пока не добьется своего, а свое – это ненасытное желание иметь. Иметь, а не быть.