Страстный. Плохой. Опасный (СИ) - Тиган Линетт

У меня внутри целый Армагеддон, а у него уверенность в том, что все хорошо.

— Да! — решительно утверждаю я очевидное.

— Глупости какие, — он нежно улыбается, качая головой. — Я тебя ни к чему не принуждал, только дал возможность почувствовать желание, а выбор был за тобой. Ярослава, ты могла перетерпеть, но нет… Ты отдалась мне. Ярослава, ты все сделала сама, и получила от этого удовольствие, — убеждает меня Максим.

Я помню несколько самых мучительных часов в своей жизни, когда желание туманит разум, не давая мне возможности вытерпеть. Я извивалась еще до прихода Гордеева и чувствовала себя настолько возбужденной, что едва он прикоснулся ко мне — кончила с криком.

Как это можно было, по его словам, вытерпеть находясь прикованной к изголовью кровати?!

Какой же ты отвратительный, Максим.

— Ты прав, — шепчу я, покорно опуская голову, — извини. Я просто… Голова ужасно болит.

Ты не дождешься от меня подобных по-настоящему искренних признаний. Никогда, Максим. Какого черта происходит? Кто он на самом деле и что собирается делать дальше?

— Очень хорошо, что ты все понимаешь. Ты умная девушка, Ярослава, — говорит Максим, а мне кажется, что он уже знает ход моих мыслей. — Я все-таки разогрею тебе поесть, — Максим оставляет меня одну, давая возможность грязно выругаться под нос, собраться с силами и встать с кровати, морщась от не самых приятных ощущений.

Дело — дрянь. У меня нет ни сумки с нужными вещами, ни телефона, ни одежды. У меня нет совершенно ничего, даже гребаных сил, чтобы держать свои настоящие эмоции под контролем. Мне становится страшно, ведь то, что делает Гордеев, заставляет меня беспокоиться.

В ванной комнате включаю воду в душе, оставляя дверь открытой, а сама осматриваю комнату, предположив, что здесь может находиться телефон Максима. Осмотрев все тумбы, поверхности и пиджак с брюками, в которых он был последний раз — ничего не нахожу. Выглядываю в прихожую, больше укутываясь в халат, и покрепче завязываю пояс на талии.

Максим шумит на кухне, давая мне слышимость того, что он занят, пока я тихонько крадусь по прихожей, перерываю тумбочки и несколько пиджаков на вешалках. Он что, ходит по дому с телефоном в кармане домашних штанов?

Смотрю на дверь и не понимаю, в какой момент нахожу в себе достаточно безрассудства, чтобы направиться к ней и максимально тихо нажать на ручку, осторожно открывая ее и выглядывая в подъезд. Никого нет.

Не сразу вспоминаю, что еще вчера он выгнал всех телохранителей и сказал не появляться на его глазах. Но значит ли это, что телохранителей нет в фойе снизу? Да катись оно все… Я здесь не останусь!

Напоследок только забираю большие мужские тапочки с обувной полочки, выходя из его апартаментов, тихо закрывая дверь, при этом чувствуя, как удары моего сердца оставляют колкие ощущения в груди.

Добегаю до лифта, вызывая его, нервно переминаясь с ноги на ногу, без счета нажимая на красную кнопку. Обнимаю себя руками, пытаясь зарыться в халат с головой. Он висит на мне огромным одеялом, но я все равно ощущаю себя абсолютно голой. Когда лифт приезжает и открываются дверцы, юрко в него забегаю, несколько раз нажимая на первый этаж.

В этот момент поднимаю взгляд и бледнею, так как Максим смотрит на меня, по-звериному скалясь. Он опирается плечом на открытую дверь, со сложенными руками на груди и следит за каждым моим движением, больше заинтересовано, чем озлоблено.

Эти доли секунд поднимают бунт в моем сознании. Когда дверцы лифта закрываются, я дрожу и чувствую, как внутри меня зарождается истерика. Особо мучительным в этой ситуации является отсчет этажей и мое воображение.

Что может меня поджидать меня на первом этаже?

Мои страхи не оправдываются, на первом этаже никого нет, кроме консьержа. Он очень сурово провожает меня взглядом, но сидит на месте, не препятствуя моему побегу в халате и тапочках Господина Гордеева. Вот только когда я выбегаю из дома, сразу попадаю в стальные руки Игната, который буквально впился в мои предплечья. Я пронзительно кричу, побоявшись если он решит вернуть меня обратно к Господину Гордееву, к этому животному.

— Тише, Ярослава Игоревна, у меня приказ отвезти вас домой, — объясняется мужчина, но я уже стою со слезами и громко плачу, вцепившись в лацканы его пиджака. — Пойдемте.

Иду настороженно, оглядываясь по сторонам, и недоверчиво сажусь в черный Буггати, не до конца понимая, что происходит. Телохранитель выезжает на дорогу.

— Правда, отвезете домой? — недоверчиво уточняю я жалким скулящим голосом, чувствуя себя беспомощной в сложившейся ситуации.

— Правда, Ярослава Игоревна, — подтверждает он, слабо улыбнувшись.

Меня продолжает передергивать, но я определенно чувствую облегчение, прикрывая глаза.

— Артем в больнице? Вы ему помогли? Что сказал доктор? — спрашиваю я, посмотрев на телохранителя, который отправляет в мою сторону очень строгий взгляд.

— В больнице, — кивает он, хмуря свои черные брови. Он меня обвиняет в случившемся — вижу по взгляду. — Вы бы сначала себе помогли, Ярослава Игоревна, — не удерживается от упрека мужчина, кивнув взгляд на мои запястья в бинтах… И открытую ногу, на которой видны синяки от его пальцев. Я тут же одергиваю халат, прикрывая свое тело. — Вы, женщины, такие доверчивые идиотки…

Не могу не согласиться.

— Откуда вы знали, что он… — спрашиваю тихо, но слова застревают в горле, больно оцепляя гортань. Я проглатываю тяжелый камень, несколько раз беспокойно выдохнув. — Вы меня предупреждали, но откуда знали, что он может быть таким… Жестоким?

— Кто из нас журналист, Ярослава Игоревна? Смотрите фактам в лицо, — пожимает он плечами. — Вы о Господине Гордееве за все время ничего не узнали, кроме того, он уже имеет на вас влияние, — говорит телохранитель, заставляя меня поежиться.

— Я его не прощу, и больше ничего подобного не повторится! Не позволю ему приближаться ко мне, — срываюсь на повышенный тон, — извините, — смущаюсь своей эмоциональности.

— Не дразните хищника. Кинетесь бежать — он примет вас за добычу, — произносит Игнат ровным тоном, заезжая в мой двор. Я нетерпеливо ерзаю по сидению, крепко впившись в ручку двери, готовая в любой момент выскочить из машины.

Игнат останавливает машину у моего подъезда, но одновременно с этим дверца закрывается с характерным щелчком. Я оборачиваюсь, поджимая губы.

— Прислушайтесь ко мне, Ярослава Игоревна. Я его подчиненный. Если мне прикажут выловить вас у торгового центра и закинуть в багажник — так и будет, — его слова гнетут мое и без того несчастное состояние. Жалостливо смотрю на него, стирая с лица непрошенные одинокие слезы. — Сбегать бессмысленно, за вами ведут надзор. Игнорировать — значит, выводить из себя без того вспыльчивого мужчину. Попытаетесь сопротивляться и показывать гордыню — это подтолкнет его к новым действиям, которые вам очень не понравятся.

Я всхлипываю.

— Тогда что мне делать? — спрашиваю, недоверчиво осматривая телохранителя.

— Господину Гордееву нравятся девушки с характером, твердым стержнем внутри, юная дерзость и непокорность. Вам нужно побыть другой, и если он действительно сделал непростительную вещь, — Игнат многозначительно посмотрел на меня, намекая на то, что было между мной и Максимом, — убедите Господина в том, что являетесь сломанной и неинтересной женщиной.

Я сижу, осмысливая его слова, находя в них большой смысл.

Но меня гложет сомнительное чувство. Неужели Гордеев все это время притворялся со мной таким обходительным, милым и… Идеальным, черт его подери, мужчиной?

— Вы хорошо осведомлены о его вкусах. Очевидно, я не первая, — телохранитель хмурится.

— Не первая, — кивает он, — и лучше бы то, что он сделал — было последним плохим воспоминанием. Доверьтесь мне, Ярослава Игоревна. Обычно его женщины боятся даже думать о том, чтобы вот так вот взять и выбежать из его апартаментов в подобном виде. Более того, они не могут встать самостоятельно. К вам, похоже, он чувствует что-то больше, чем обычное мужское желание обладать, поэтому отпустил и был осторожен. Мой вам совет, не делайте никаких глупостей, иначе пожалеете.