Поживши в ГУЛАГе. Сборник воспоминаний - В. Лазарев

Вороны действительно усеивали лежневку, выклевывая личинок жуков-короедов.

Глава 13

В годы войны

Наступило 22 июня. Германия напала на Советский Союз. Утром хочу выйти на работу — не разрешают, пропуск отбирают, предлагают быстро собрать вещи и вместе с нивелировщиком Петерсоном, эстонцем со станции Няндома, под конвоем отправляют на 7-ю колонну, где со всех ближайших колонн уже собрали «махровый букет врагов народа»: Фаина Григорьевна Блюмкина-Браун — сестра чекиста Блюмкина, убившего германского посла Мирбаха; два представителя венгерской секции Коминтерна — секретарь секции Матяш, фамилия второго, молодого, в памяти не сохранилась; генерал Тодорский; бельгийский подданный Де Клерк; Астахова — жена бывшего работника советского посольства в Германии; Мироненко — женатый на дочери чехословацкого премьера Масарика, что послужило поводом к обвинению его в шпионаже; баронесса Такке-Долореско — румынка; инженер-механик Копф — двадцатипятилетний американец, работавший на монтаже американского оборудования на одном из наших заводов; поляки, эстонцы, литовцы, латыши, люди немецкой национальности — кого там только не было!

Сидели все на гарантийном пайке. На работу не выводят. Все находятся в томительном ожидании чего-то неизвестного. Уж не собрались ли хлопнуть нас без некролога?

Так прошло два месяца.

За этот период участок строительства железной дороги Коноша — Котлас оказался в прифронтовой полосе под юрисдикцией военных властей. Работы по трассе начали замирать, и лагерь стал готовиться к возможной эвакуации. Но Москва решила иначе, и работы возобновились.

Возвращаюсь обратно на 5-ю колонну следить за строительством полотна дороги. Но выход на работу за зону усложнялся. Выводили меня теперь в сопровождении стрелка.

В один из таких выходов встречаю на трассе Макарова со свитой. Узнав меня, он подошел, поздоровался, сказал своим сопровождающим:

— Еще один наш горшорлаговец встретился.

— Как работается? — обратился ко мне. — И, увидев стрелка с винтовкой, удивленно спросил: — А это что за человек?

— Мой личный конвой, охраняет меня от нападения возможных парашютистов, — отвечаю я.

Макаров подозвал начальника охраны лагеря и спросил:

— Какую зарплату получает стрелок?

— Семьсот рублей, — последовал ответ.

— Так вот, эту сумму я отнесу на вас. А сейчас дайте команду о немедленной выдаче пропуска Болдыреву.

С этого времени я опять расконвоирован.

Лагпункты пополняют людьми свежего набора. Годичники — по новому указу за опоздание на работу, стройбатовцы, военнопленные и интернированные поляки, спецпереселенцы — немцы с Поволжья — каких только горемык не побывало в этих местах!

С заморозками там, где еще не производились земляные работы, раскорчевывали пни и укладывали звенья рельсов прямо по земле, по «зеленым отметкам». На участках мостовых переходов строились обходы-времянки с мостиками на шпальных клетках, и к концу 1941 года стали пропускать первые составы с ранеными бойцами.

Питание в лагере ухудшалось с каждым днем. Хлебный паек терял вес, норма выдачи снижалась. Хлеб выпекался с присадкой из жмыхов, овсяных отрубей с мякиной — с так называемыми сметками. Гарантийная хлебная норма достигала 400 граммов. Заключенный-бухгалтер в целях экономии мяса, жиров и крупы дал распоряжение заменить все мукой. Вместо супа и каши готовилась затируха из двух компонентов: воды и муки, что-то вроде клейстера, и люди стали постепенно превращаться в доходяг, началась цинга.

Первыми стали умирать указники[10], имевшие за спиной небольшой срок. Они работали вполсилы. Рылись по выгребным ямам, подбирая картофельные очистки, и, потихоньку превращаясь в бродячие скелеты, гибли от истощения. Бывало, с работы приносили таких в зону, складывали в подсобку при бараке, чтобы на следующее утро, после развода, вывезти на кладбище, привязав фанерную бирку с установочными данными к ноге мертвеца.

На вахте дежурный охранник заостренным металлическим прутом протыкал трупы, убеждаясь, что не вывозят живых.

Крепче всех оказались большесрочники из Горшорлага. Им нельзя было терять присутствия духа, опускать руки и падать духом. Железным законом для каждого большесрочника было любой ценой выжить и дождаться освобождения.

Мне, безусловно, было легче. Я был расконвоирован. Расконвоированный зэк — это поддельный свободный человек, фальшивый гражданин страны, напоминающий стреноженную лошадь без табунщика. Он мог отправиться в населенный пункт, посетить магазин, клуб. Лишь бы не напороться на оперативника.

Выйдя за зону, я всегда имел возможность набрать грибов, ягод. Из пекарни, несмотря на все строгости по расходу продуктов, пекари, бывшие мои рабочие, ранее расконвоированные по моей докладной и затем сменившие работу в топографическом отряде на работу в пекарне, понемногу снабжали меня хлебом.

Зимой, в конце 1941 года, пришло распоряжение отправить меня в Котлас на разбивку оси моста через реку Северная Двина. Зима была очень жестокая. Морозы доходили до 50 градусов. Как положено при этапировании между строительными точками, с пропуском на бесконвойное хождение в кармане и с охранником за спиной, двинулся я в большой пеший переход.

Шли вдоль полотна дороги мимо работающих бригад, останавливаясь лишь для обогрева у больших костров. В пути я обморозил ноги и был возвращен обратно на 5-ю колонну.

— Обморожение третьей степени, — дал заключение лекпом.

Приехал на колонну начальник санотдела 3-го отделения Севдвинлага доктор — майор Тер-Масевосян. Увидя почерневшие стопы ног, он распорядился отправить меня в Шангальский лазарет, где мне хотели ампутировать пораженные гангреной стопы, на что я дал категорический отказ.

— Ну и лечись сам, — с тем и уехал.

С месяц я лежал у себя в кабинке. Лечили меня лекпом колонны и две молоденькие медсестры, приехавшие на практику и застрявшие у нас из-за войны.

Приезд Макарова на колонну дал некоторое улучшение в питании заключенных. Бухгалтер, что экономил продукты (к тому же и стукач кума Сушко), был снят с должности, изгнан на общие работы и впоследствии судим, получив довесок — 10 лет. Питание было улучшено, и у столовой была выставлена бочка соленой хамсы. Желающие могли брать ее сколько угодно.

У лекпома появилось противоцинготное средство — моченый горох, рыбий жир, и колонна была объявлена оздоровительно-питательным пунктом, то есть слабосилкой.

В феврале 1942 года трассу посетило высокое начальство, сам начальник ГУЛага — строитель Беломорканала Френкель — и приказал работающим на трассе выдавать по 100 граммов спирта и на закуску пироги, именуемые среди лагерников бамовским названием — бермановскими лаптями.