Всего 50 - Лилия Макеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У Барселоны всё-таки очень добрая душа. Как во всякую добрую душу, в неё тоже плюют. Но она мгновенно очищается своей же красотой и величием. Она прощает своих непутёвых жителей, приблудных и туристов, одаривая их своей любовью снова и снова.
Мы с ней чем-то похожи. Две стихии, и обе – женского рода…
Я тупо шла по Барселоне, перестав заботиться о ночлеге. Обворованная девушка встала на пути, как символ меня самой – с ощущением украденного счастья, кем-то сворованной мечты. Но то, как пострадавшая пришла в себя, подумав о худшем – утрате паспорта, по которому предстояло вернуться на родину, навело меня на мысль, что и я должна искать свое спасение в том, чтобы обнаружить мотив для противовеса, для более трезвого аргумента в истории неприезда Серёжи.
И он нашёлся тотчас. Я жива, Серёжка жив, значит – не всё потеряно! Нужно просто выдохнуть из себя боль и пережить этот момент. Что важнее – то, что любимый мужчина не с тобой, или то, что он элементарно жив? Разумеется, второе. Стало быть, всё не так страшно. А боль пройдет. Тут с мудрым Соломоном не поспоришь. «Всё проходит, и это пройдет». И ещё у него был союзник Ницше, утверждающий «Всё, что нас не убивает, делает нас сильнее».
ГЛАВА 9. Подарок самой себе
Жизнелюбивая Барселона нехотя уходила в ночь.
Город сопротивлялся предстоящему периоду бездействия и бурлил, используя для этого все возможности цивилизации: электричество, звук, системы коммуникаций, изобретения умельцев, шедевры и поделки искусства и просто энергетический потенциал горожан.
Казалось, лишь я не в состоянии включиться в общую хаотичную расстановку сил. Но – поразительно! – во мне постепенно поднималось с колен желание жизни. Будто вытаскивая себя за волосы из-под бетонной плиты, я искала малейшие зацепки позитивного настроя. Вдруг к месту вспомнила свое любимое стихотворение «Carpe diem» голландской поэтессы Анетты фон Гюльстхофф в блистательном переводе Ирины Гинзбург: «Срывай минуту, словно рвёшь цветок! Пускай он выцвел, вылинял, промок, пусть теплится едва, качаясь в поле, пусть облетел, пускай к земле приник, сорви его! Ведь этот сладкий миг есть воплощенье уходящей боли… Возвеселись и радуйся, пока твой друг не превратился в старика»…
И ведь написано в восемнадцатом веке! Как мудро, как щедро и до чего просто! Живи! Радуйся тому, что живёшь!
Улица вывела меня на перекрёсток с большим, изысканным в архитектурном отношении зданием благородно-сероватого цвета. Оно подсвечивалось снизу доверху – вплоть до высоких окон за занавесками и балкончиков – за чёрными ажурными решетками. От него исходило ощущение праздника, как от искусно испечённого, изощрённо оформленного торта.
В огромную стеклянную дверь входили люди. У тротуара притормаживали такси. Из них выставляли ножку элегантно одетые дамы, подавая холёную ручку спутнику.
Темнокожий портье в униформе и белых перчатках расшаркивался с любезной улыбкой, чуть отступая назад и неустанно приветствуя входящих. А тем, кто выходил, помахивал рукой и желал приятного времяпрепровождения.
Эти двери словно вели в рай. И подобно райским вратам, отчаянно манили к себе. Подняв голову, я увидела вывеску «Отель Мажестик».
Магическое место, что и говорить. Может быть, заночевать тут? Ну, и что, что пять звезд? А мне пятьдесят лет, в конце концов. Разве я не заслуживаю войти в «райские врата» и отведать кусочек этого необычного «торта»? Конечно, это удовольствие стоит безумных денег, наверняка. Но что в этой жизни не стоит?
Напротив входа, на другой стороне улицы, стояла каменная скамья, опоясывающая небольшое, высокое деревце. Камень за день прогрелся, и на него можно было без опасений сесть – для раздумий и принятия решения.
Я села лицом к входу в «Мажестик». Теперь можно отстраниться и рассуждать непредвзято.
Вот в такой отель хотел ввести меня Серёжа, предложив мне руку и вдобавок сердце…
Навернулись слёзы, как будто только и ждали душещипательной, коварной мысли.
Нет-нет, глупо страдать и ни к чему. Я очень устала, мне исполнилось, бесповоротно исполнилось пятьдесят. «Carpe diem»! Лови момент! Я имею право хоть на одну ночь почувствовать себя настоящей леди, достойной таких стен. Белой, как говорится, женщиной. Белой…
Я оглядела свою три дня не стираную одежду.
От её былого сияния остались лишь воспоминания. Особенно пострадали брюки и обшлага рукавов куртки. Ничего, рукава можно застирать – к утру высохнут. Интересно, сколько стоит ночь в этом великолепии? Спрос не ударит в нос.
Сняв куртку, я повязала её на бедра, превратившись в демократично-спортивную туристку, у которой всё в порядке с теплообменом. Мы и без палантинов – королевны.
Выправив осанку до эталонной прямизны, я с достоинством кивнула швейцару и вошла под своды «Мажестика».
Холл отеля сверкал и пробуждал желание наслаждения.
По центру, на круглом, отполированном до блеска столе вишнёвого дерева, возвышался огромный букет бело-розовых лилий. Прозрачная ваза выдавала девственно и трогательно скрещенные стебли роскошных цветов.
Над букетом мерцала сложносочиненная хрустальная люстра. На правой стене – гобелен, на левой – картина маслом. Под гобеленом расположилась антикварная банкетка, под картиной – мягкий викторианский диван.
Зеркала отражали свет, блеск и приветливо-дежурные улыбки персонала.
Эксклюзивная обстановка кружилась в праздничном вальсе и кружила голову.
Да, это место соответствовало юбилею больше, чем спальня Хосе.
Я смело подошла к стойке администратора:
– Добрый вечер! Скажите, пожалуйста, сколько стоит одноместный номер?
– Добрый вечер, сеньора! С завтраком?
– Пока не знаю. Это будет зависеть…
Администратор подёргал мышку компьютера, словно ему изменила память, или он выискивал для дамы особый вариант, понятия не имея, во сколько номер обойдётся.
– Триста двадцать пять евро, сеньора. С завтраком.
– Прекрасно! Можно, я подумаю?
– Разумеётся, сеньора!
От моего внимания не укрылось, что администратор с подбритыми бровками несколько скептично оглядел мой несвежий наряд и бледное, со следами пережитого стресса лицо.
Я прошла два шага в сторону выхода и оглянулась – глядя мне вслед, он мгновенно сбросил скептичную мину и натянул сладкую улыбку. Тоже мне, чистоплюй. Откуда ему знать, что у меня случилось. Может быть, я от поезда отстала?
Выйдя на улицу, я закурила: пачку сигарет и дурное пристрастие мне оставил в наследство Хосе.
Десять вечера. Поиски другого ночлега могут оказаться безрезультатными. Жуткие, правда, деньги – триста евро, это они, конечно, загнули. Но один-то разок, с учетом полувека?
Решено: войду в минус на банковском счёту, расплачусь по карте и подарю себе ночь в «Мажестике», восстановив романтическую справедливость. Сделаю это вместо
